Валерий Фадеев: Дипфейкам не место на телевидении

Несмотря на бурное развитие цифровых технологий, главным на телевидении остается работа журналиста — его мысли, идеи и слова. Качественную авторскую работу не под силу заменить никакому искусственному интеллекту. Людям всегда будет интересно наблюдать за реальными событиями, а создающие дипфейки нейросети способны разве что развлекать. Об этом советник Президента РФ — председатель Совета по развитию гражданского общества и правам человека (СПЧ) Валерий Фадеев рассказал в интервью «Парламентской газете» в преддверии Всемирного дня телевидения, который отмечается 21 ноября.

- Валерий Александрович, когда вы впервые попали на телевидение и каким увидели этот мир?

- В 2014 году меня пригласили ведущим в политическое ток-шоу «Структура момента», в котором одновременно участвовали шесть человек. Моя задача была сделать так, чтобы участники поменьше кричали и побольше высказывали умных мыслей. Иногда это получалось, но иногда срывались на крик, да такой, что однажды я ударил по столу, который чуть не развалился. Тогда я понял, что на телевидении все делается на живую нитку. А гостям сказал: «Меня сюда позвали, сказав, что будет программа для интеллигентных людей, а вы так орете, что невозможно понять, что вы пытаетесь донести». Это бывало редко, но бывало. Кстати, Владимир Жириновский любил приходить на мою программу, и надо сказать, что бузил меньше, чем на других ток-шоу. И вообще, он был очень умный человек, дарил мне свои брошюры, которые я всегда с интересом читал.

Пик моей телевизионной карьеры был недолгим — два сезона я вел программу «Воскресное время» на Первом канале, что было очень круто, потому что на телевидении нет ничего интереснее, живее и энергичнее, чем прямой эфир. «Структура момента» шла в прямом эфире на Сибирь, а в Центральной России показывали запись, тогда как «Время» было в прямом эфире трижды: в 13 часов по Москве — на Дальний Восток, в 17 часов — на Сибирь, в 21 час — на Москву. На телевидении существует правило, что новости всегда должны выходить в прямом эфире: это ценно и важно. Вначале было страшно, а потом весело. Мне говорили, что абсолютное привыкание к прямому эфиру доказывается тем, что мужчина в кадре может поправить волосы. Я не успел. Мне бы еще сезон-другой, и я бы совсем стал телевизионным человеком.

- Текстовые подводки сами себе писали?

- Да, конечно, все делал сам в отличие от диктора. Во вторник мы собирались на совещании у Константина Эрнста, где собирали набросок воскресной программы — план того, что делаем, какие сюжеты снимаем. В пятницу я начинал писать тексты, а вечером субботы мы обсуждали их с руководителями информационной службы Кириллом Клейменовым и Андреем Писаревым. После первого прямого эфира в 13 часов происходило обсуждение программы. Есть миф, что после этого программа подвергается цензуре, вносятся политические правки. Так вот, за два сезона, что я работал, такого не было ни разу. Могла только чередоваться очередность сюжетов, какие-то яркие картинки ставили ближе к началу, но это была исключительно творческая работа, цензурой там и не пахло.

- Что сильнее на телевидении — слово или картинка?

- В прямом эфире нужно особенно следить за словами. И когда однажды у меня отключился телесуфлер, я спокойно смог произнести свою подводку, не допустив ни одной ошибки, потому что сам ее писал и знал, о чем там речь. Ошибка в эфире у меня была единственная, за что мне до сих пор стыдно. Подходил к концу последний эфир, времени уже 23 часа, была небольшая новость про усилия Правительства относительно улучшения работы детских яслЕй — я так сказал. А надо говорит, конечно, Яслей. Ведущий режиссер говорит мне в ухо «Ну Валерий, ну как не стыдно?» Мне до сих пор стыдно. Так что, я хочу сказать, качество работы на телевидении очень высокое, и к слову там по-прежнему относятся очень серьезно, берегут языковую культуру.

- Каков портрет российского телевидения в 2024 году?

- Наше телевидение, конечно, в первую очередь развлекательное, оно стало таким еще в 60-е годы прошлого века. В то же время у нас делают очень хорошие информационные и аналитические программы, что очень важно. Сейчас не принято ссылаться на американцев, но я сошлюсь. Великий журналист Эд Марроу в свое время сказал, что мы тут развлекаем телезрителей, но телевидение может информировать, просвещать и даже вдохновлять. Это очень правильная установка для тех, кто занимается этим делом. Мне бы хотелось, чтобы наше телевидение побольше работало в плане просвещения. В этом смысле я очень люблю канал «Культура» и знаю, что таких, как я, много, но все равно это два-три процента от всех зрителей.

- Появляются ли новые интересные форматы?

- Телевидение всегда идет за телезрителем. Мне, к примеру, не нравятся шоу, которые работают с самыми мутными и темными сторонами человека, а таких сейчас много. Нам демонстрируют частную жизнь людей, их пороки и слабости, проверяют их на прочность, запирая в замкнутом пространстве и заставляя проходить не очень пристойные испытания. Я считаю, не надо подыгрывать слабостям человека. Но им подыгрывает, кстати, не только телевидение, а вообще вся информационная сфера. У нас интернет забит такими помоями, что иногда я думаю, зачем вообще придумали интернет. Люди все это смотрят — да, слаб человек, что делать.

Можно ли это изменить? Можно. Нужно ли это запретить? Не получится. Это невозможно запретить. А вот что нужно делать, так это просвещать и даже вдохновлять. Это главная функция нашей с вами, между прочим, журналистики.

- Современные телезрители в первую очередь — взрослые люди, следует из статистики.

- Да, это так. Молодежь в основном сидит в интернете, но ведь там сегодня можно смотреть те же самые телевизионные передачи, только не в эфире, а в то время, которое удобно человеку. И молодежь тоже смотрит, конечно. Я не вижу, чтобы телевидение провальным образом проиграло борьбу интернету и в обозримом будущем ушло из медийного поля. Такого не будет, оно никуда не уйдет. Я думаю, что сейчас достигнута некая точка стабильности — некий паритет внимания между телевидением и интернетом. Чего не скажешь о финансовой части: интернет отобрал львиную долю рекламы, за счет которой живет телевидение. И это проблема, ведь для создания хороших репортажей и ярких программ требуется дорогая техника, нужны выезды, нужны качественные трансляции и так далее.

В свое время в Европе существовал фактически налог на работу телевидения. Сейчас это, конечно, сделать невозможно, но мне кажется, что тот же интернет, те сервисы, которые транслируют телепрограммы, должны платить за контент. Пока их не удается к этому подтолкнуть. Но однозначно, что создатели качественного контента должны получать за него деньги.

Но интернет и помогает телевизионным авторам. Недавно я снял документальный фильм «Преображение гуманизма», который показал один из телеканалов. Его там посмотрели несколько сотен тысяч зрителей. Умный такой фильм, долгий. Потом мы выложили его в интернет. И получили еще несколько сотен тысяч просмотров. Так что интернет мне помог.

- Тем не менее российское телевидение, его картинка, его форматы соответствуют мировому уровню?

- Важнейшие темы у нас освещаются очень хорошо. СВО, на мой взгляд, освещается очень серьезно. Что касается других репортажей, замечаю, что журналисты стали больше дергаться. Им, возможно, кажется, что это придает динамизма репортажу. И подвизгивают часто — видимо, демонстрируют какой-то особый нерв своей работы. Вот военные репортеры не дергаются и не подвизгивают. Берите с них пример.

- Про операцию Израиля против ХАМАС говорили, что это война телекартинок, а одного из лидеров «Хезболлы» убили буквально в прямом эфире.

- Это вопрос пропаганды, а не журналистики. Так было всегда. Лично я не люблю смотреть, как в прямом эфире убивают людей. Не надо это показывать в прямом эфире. И ни в каком эфире не надо показывать, как убивают живых людей. Какими бы они ни были. Там, на небе, с ними разберутся

- Кстати, в России есть законодательные запреты на показ тех или иных кадров, например тела людей…

- Все эти ограничения — разумные. Взять те же военные действия: ну это же безумие — показывать, как и куда летят наши дроны и ракеты. Но эти ограничения — минимальные, они, на мой взгляд, не влияют на работу журналистов, не ограничивают их возможность объективно отражать события.

Двадцать лет назад один из страшных терактов в Москве в театральном центре на Дубровке наше телевидение показывало буквально в прямом эфире. Телевизионные группы снимали в том числе передвижение спецназа, и террористы сидели в этом центре и смотрели в прямом эфире, куда перемещается спецназ. Это уж ни в какие ворота не лезет! Ради красивой картинки журналисты фактически подвергали опасности жизни заложников, жизни военных. Поэтому пришлось вводить законодательные ограничения. А могли бы вообще-то иметь голову на плечах и без специального закона. Это было похоже на предательство, журналисты были, конечно, не правы.

- Сегодня появляются новые запреты: ЛГБТ*, чайлдфри, а вскоре, возможно, квадроберы…

- Послушайте, никто не запрещает обсуждать ЛГБТ со специальными пометками на страницах изданий или в эфире — запрещена пропаганда, представление в положительном свете этой тематики. Это разные вещи. Что касается перечня тем, то где-то меры выглядят разумными, а где-то инициативы законодателей меня не убеждают. С теми же квадроберами: я не вижу доказательств того, что это явление действительно сколько-нибудь массовое, что это как-то влияет на моральные качества детей и на рождаемость. Я также не уверен относительно ограничений, которые вводят по чайлдфри. Безусловно, это вредная идеология, но насколько это масштабное явление, что рождаемость в стране зависит от этих людей?

- А дипфейки — это исключительный вред или их можно использовать на ТВ?

- Возможно, в развлекательных программах это можно делать и, кстати, уже делают, но всегда зрители должны знать и понимать, что перед ними не реальный человек, а сгенерированное изображение. При этом в информационном формате дипфейки, конечно, должны быть под запретом. Работа журналистов предполагает общение с живыми людьми, выезд на место события, сбор информации. Здесь нет места искусственно созданным фигурам или сущностям. Наоборот, зрителям интересно, что происходит с живыми людьми, а не с этими созданным искусственным интеллектом дипфейками. Отсюда и ответ на очень популярный вопрос: заменит ли ИИ журналиста? Конечно, нет! ИИ может воспроизводить самые простые информационные заметки, анализировать статистику, подбирать информацию по запросу, но он не сможет сделать качественный репортаж, написать очерк, взять интересное интервью. Это всегда будет имитация, и всегда это будет заметно.

У меня есть соображение, которое недоказуемо, но я все же скажу. Если представить, что живые люди перестали производить творческую и информационную продукцию, то искусственного интеллекта хватит на один год. А потом все кончится. Наступит полная тишина. Так что все эти разговоры вокруг ИИ связаны только с тем, чтобы развивать проекты и коммерциализировать технологию.

Есть сферы, где ИИ действительно силен и востребован: фармацевтика — создание новых лекарств, материаловедение, управление роем боевых дронов и другое. Но я не понимаю, для чего в метро нужен проход по лицу, так называемый FacePay. Говорят, 300 тысяч человек тестируют эту систему в Москве. Триста тысяч из 15 миллионов. Это что, прогресс? По-моему. это смешно.

* Движение признано в России экстремистским и запрещено