Ева Меркачёва: «Мужчина, у которого есть самоуважение, никогда не поднимет руку на женщину»
Сегодня наша собеседница – российская журналистка, писательница, правозащитница, заместитель председателя Общественной наблюдательной палаты Москвы, член Общественного совета ФСИН России и член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека – Ева Меркачёва. — Ева, я бы хотел начать нашу беседу с темы домашнего насилия. Как вообще возникла эта тема, что послужило триггером? — Да, триггер был, хотя обычно домашнее насилие заканчивалось синяками и какими-то ушибами, но иногда переломом челюсти и отельных конечностей, а потом произошло несколько случаев, которые потрясли общественность, и благодаря интернету, поскольку это быстро распространилось, люди начали это передавать друг другу. Кроме того, данную тему подхватили СМИ, поэтому началась такая «волна». Вы помните этот случай, когда муж вывез в лес жену, в результате чего она лишилась кистей рук (речь идёт о случае с Ритой Грачёвой. Прим. автора), а ещё был случай, когда муж забил жену насмерть, и таких историй оказалось так много, что создалось такое ощущение, что вся эта история с домашним насилием начинает переливаться через край. Наверно, тут сказалась и история с сёстрами Хачатурян. — Я как раз хотел на ней остановиться немного подробней, потому что вы очень «погружены» в это уголовное дело. Российское общество раскололось на две части: одна часть поддерживает позицию сестёр, хотя понятно, что никто не одобряет убийства, а вторая часть считает, что они превысили пределы допустимой самообороны. Можно ли найти какой-то консенсус между этими противоборствующими сторонами, либо каждый останется при своей позиции? — Я думаю, что искать консенсус не только можно, но и нужно, но в данном случае как раз эксперты должны были сыграть роль миротворцев и помочь найти людям в своём сознании баланс, потому что, естественно, картина – не чёрная и не белая. Поступок сестёр Хачатурян должны были чётко и доходчиво объяснить социологи и другие специалисты. Любой человек в здравом уме понимает, что кроме убийства есть разные варианты выхода из подобной ситуации. Первое, что спросила их мама – Аурелия Дундук, когда девочки сказали, что убили отца: «Неужели нельзя было поступить по-другому?». Это спросила мать! Если так думала она, которая знала ситуацию, то, разумеется, представьте, что думает общество, поэтому начали искать факты, которые бы подтверждали жестокость девочек и то, что они – преступницы и т.д. Затем появились фото, где они очень сильно накрашены, и скриншоты их переписок, другими словами – всё то, что бы поддерживало эту версию. Однако, когда я с ними близко общалась, сёстры Хачатурян открылись больше, чем их мать, которая в последнее время вообще была не в курсе сложившейся ситуации. Девочки предпочли держать её в стороне и, когда я с ними общалась, объяснили мне это тем, что «если бы мама об этом и знала, то всё равно ничего не сделала, поэтому было бы больно и плохо». Они её оградили от этой боли, и Аурелия не знала того, чего знали сёстры, и нужно было рассказать их настоящую историю, чтобы общество как раз пришло к некому единому мнению. Понятно, что можно рассказывать всё, что угодно, но есть такие хитроумные преступники, которые могут объяснить мотив своего преступления и выставить себя жертвами. В случае с девочками в это слабо верилось, потому что в их юном возрасте они вряд ли обладали такими талантами, потому что такие способности – умение объяснить мотивы преступления – приходит с годами, однако всё равно оставалось какое-то недоверие и некая недосказанность. Но когда появились результаты нескольких психологических экспертиз, сделанных профессорами института Сербского, которых не смогли ввести в заблуждение никакие маньяки, убийцы и педофилы, прячущими свои пороки, то все эксперты пришли к единому мнению: психологическое состояние девочек было таким, что они просто не видели другого выхода. Лично для меня все эти экспертизы были не нужны, потому что так случилось, что я была первым свидетелем их посттравматического эффекта и первый вопрос, который я им задала, увидев в камере, был о том, понимают ли они, что наделали? Девочки мне сказали фразу, которая для меня описала всё и была ответом на все вопросы: «Хуже, чем было, уже не будет!». Это был ответ на вопрос, и они это сказали просто и искренно, как данность. Их отец создал такую иллюзию, что никто и никогда не сможет им помочь: в его власти – всё, хотя эта иллюзия в какой-то степени и была реальной. — Да, Михаил Хачатурян всех держал в «чёрном теле», но я обратил внимание на то, что практически во всех передачах на эту тему был сделан акцент на то, что он – набожный человек, он купается в реке Иордан, молится и крестится. Зачем нужно было делать акцент на этом, чтобы его каким-то образом «обелить»? — Во-первых, это так и было: он вёл себя подобным образом. Я не могу сказать, что Хачатурян страдал раздвоением личности, но Михаил, благодаря своей хитрости, пытался дружить с высокопоставленными людьми, даже если эта связь была иллюзорной. Например, он так «дружил» с заместителем генпрокурора, где в переписке указывал о том, что тот – его друг, но ничего этого не было, потому что речь шла о «шапочном» знакомстве, которое позволяло Хачатуряну этим бравировать. Во-вторых, он – выходец из 90-х годов, и мы прекрасно знаем о том, чем он занимался (По некоторым данным, Михаил Хачатурян, по кличке «Миша Иерусалимский», являлся криминальным авторитетом. Прим. автора). Кроме того, он умел манипулировать своими связями, но у него должны были существовать ещё какие-то «козыри». Одним из этих «козырей» как раз и была эта набожность. Хачатурян любил выставлять в интернете фотографии со знаменитостями, он любил привозить из всяких святых мест подарки, например, он дарил дорогие иконы. Религия для него являлась неким инструментом, и он таким образом просто втирался в доверие, но всё это не говорит о том, что у Хачатуряна не было психических отклонений: они были, и экспертиза это подтвердила. — Можно ли говорить, что, из-за большого ажиотажа и внимания со стороны СМИ, дело Хачатурян практически «развалилось», а некое «давление» (со стороны общества на следствие) сыграло положительную роль? — Было бы очень здорово, если подобное «давление» оказывалось на все дела, где есть несправедливость. Мы не отрицаем, что в деле Хачатурян речь идёт о преступлении: оно было совершено, но сёстры оказались в таких жутких условиях, что у нас возникают вопросы о том, почему наше общество это допустило? Если кто-то, например, увидит, что на улице лежит человек, то подойдёт к нему и в случае необходимости вызовет «скорую помощь», но на этом проявления гражданского общества обычно и заканчиваются. Но есть и другие формы, например, можно выходить на акции, протесты, либо создавать и подписывать петиции именно по поводу чужого человека, потому что тебя просто тронула его история и задела несправедливость по отношению к нему. У нас всё-таки этого не было, и мы к подобному не приучены – ещё с советских времён, но тут началось развитие гражданского общества, а на примере сестёр Хачатурян мы увидели его подъём, чему нельзя не аплодировать. Тема домашнего насилия оказалась близка очень многим, и эта история всколыхнула общественность как некий триггер, и все сразу стали говорить и вспоминать о том, что было у них в детстве и что происходит с ними сейчас. (В процессе подготовки этого материала к публикации пришла новость о том, что «следственный комитет завершил дополнительное расследование дела сестер Хачатурян, обвиняемых в убийстве отца, и отказался переквалифицировать их действия на необходимую оборону, на чем настаивала генеральная прокуратура. Прим. автора). — Многие знают недавнюю история с Региной Тодоренко, которая сначала обвинила жертв домашнего насилия в том, что они сами провоцируют мужчин на агрессию, а потом в корне поменяла своё мнение. Но сейчас – речь не об этом, а том, что данная точка зрения, что жертвы домашнего насилия сами виноваты в том, что их бьют, очень популярна и сильно распространена в России. Почему? — Всё очень просто: по большому счёту, в крайне редких случаях, жертва оказывается в таких условиях, когда она, даже заявив в полицию о побоях, всё равно остаётся беззащитной. Это – крайние случаи, когда жертву запирают в подвал и т.д. Обычно у женщин есть выбор и свободная воля, поэтому первое, о чём их спрашивают: «Почему вы терпели?». Это – правильно и, скорей всего, именно о таких ситуациях говорила Регина. Реалии современного российского общества таковы, что зачастую женщине просто некуда идти! Она не имеет средств к существованию, чтобы самостоятельно прожить и прокормить детей, поэтому она и терпит мужа-тирана. Кроме того, психология женщины так сформирована, и это – пробелы школьного, университетского образования и домашнего воспитания, когда она считает, что это – нормально. С учётом подобных факторов и возникает готовая жертва, поэтому у нас взращивают жертв. Девочка очень редко видит положительные примеры в своей семье, а часто она наблюдает совсем другую картину, поэтому большинство российских женщин живут в таких условиях, когда они являются жертвами домашнего насилия. Но есть и психологическое насилие, когда муж тиранит жену словами и унижает, но не бьёт, хотя подобное унижение может привести к полнейшему уничтожению личности женщины. Некоторые психологи даже говорят: лучше бы муж ударил жену, чем так измывался, потому что он полностью разрушает личность, которую теперь нужно «склеивать» по частям. — Но в российском обществе, следуя пресловутой пословице «Бьёт – значит любит», эти побои не воспринимаются как нечто сверхъестественное, а некоторые мужчины считают, что они не бьют женщин, а «учат». Есть ли предпосылки для того, чтобы изменить данную точку зрению, либо всё это будет продолжать существовать, когда это продолжалось веками в патриархальной России, тем более, что эта пословица придумана явно не сегодня? — Это понятно, что данная пословица придумана не сегодня, но нужно вспомнить о том, как раньше жили наши женщины. Они, в основном, не работали и находились в положении, когда их кормят, поят и одевают, поэтому женщина находилась в положении того, кого можно и нужно учить, а муж – на правах сильного – мог себе это позволить. Равные отношения возможны только тогда, когда оба члена семьи находятся в одинаковом положении. Мужчина, у которого есть самоуважение, никогда не поднимет руку на женщину, потому что, таким образом, он, прежде всего, унизит себя. Но сколько у нас таких мужчин? Наши мужчины – «сборище» каких-то «программ» и страхов, потому что они сами себя не уважают. Как только появляется самоуважение (а для этого личность должна развиваться), тогда исчезает тема домашнего насилия. А у нас мужчина кое-как учится, потом его куда-то пристраивает мама, он едва работает и т.д. — Мужчина таким образом самоутверждается за счёт женщины, испытывая комплексы? — Да, однозначно: это – как раз его комплексы, потому что ещё раз повторю, что мужчина, который уважает себя, никогда не поднимет руку – ни на женщину, ни на кого-то другого. Я изучала этот вопрос на примере преступников, и у всех людей, совершивших преступления, исключая правонарушения, совершённые по неосторожности, если их протестировать, нет уважения к себе. Когда ты уважаешь себя, то ты уважаешь и другого, поэтому никогда у него ничего не украдёшь. А у них всё это разрушено, и если говорить о термине «сформированная личность», то они – не зрелые и все – как дети. Иногда я смотрю на преступников и вижу: чем страшнее преступление, которое он совершил, то тем больше он – ребёнок. С одной стороны, это даже взвывает сострадание, грусть и печаль, но, с другой стороны, это – страшно! Я помню, когда я была в колонии для «первоходок» (для тех, кто в первый раз туда попал), где находились лица, совершившие тяжкие преступления, то была поражена: треть из них не имело даже среднего образования. Всё у нас упирается не только в воспитание, но и в образование. Эти преступники не читали классиков, не изучали философию и вообще не умеют мыслить, а именно мышление даёт нам возможность выбирать и реально оценивать ситуацию. Эти гуманистические идеи, которые есть, и ими должен быть «пропитан» любой человек, приходят только тогда, когда он воспитан в идеальной семье, что у нас редко бывает, либо, когда он во время образования получил недостающие в семье «звенья цепи» и понятия. — Во второй части нашей беседы я хотел бы поговорить о вашей правозащитной деятельности, которой вы уже занимаетесь 10 лет. Вы посещаете тюрьмы и колонии, а что за это время изменилось? — Что касается моей правозащитной деятельности, то могу сказать, что количество незаконных уголовных преследований и задержаний с каждым годом росло и не снижалось, хотя был некий спад, а потом всё снова пошло наверх, и я понимаю, что это связано с очень плохой подготовкой наших кадров. Наши следователи, если читать постановления об аресте, пишут корявым языком, они не знают падежей и ошибаются. Всё это – неуважение к своей работе, которой, возможно, очень много, но мы никуда не ушли от «палочной системы» (речь идёт о том, что есть отпрядённый план по раскрываемости преступлений, а за каждое раскрытое преступление ставится «палка». Прим автора), которая никуда не делась. Что касается условий содержания заключённых, то они, конечно, изменились в лучшую сторону. Например, я могу сравнить ситуацию в Бутырке (Бутырский следственный изолятор – СИЗО № 2 г. Москвы. Прим. автора) сейчас и 7-8 лет назад, когда в камерах были плетёные гамаки, а в камерах на 20 человек находилось в два раза больше людей. Они спали в этих гамаках, которые рвались, поэтому люди падали на пол и ломали руки и ноги. Кроме того, там нечем было дышать, стоял смрад, а еду, которую давали заключённым, невозможно было есть. Сейчас у нас такое перенаселённости практически нет, хотя в крупных городах в некоторых изоляторах лимит людей исчерпан, но, в основном, даже есть свободные места. Некоторые колонии закрываются, однако начинают строить колонии для бывших сотрудников правоохранительных органов. Это подтверждает мою теорию о том, каким стало следствие, и то, что зачастую следователи фабрикуют дела не только по незнанию, но ещё и из-за коррупционной составляющей в виде взяток или «откатов». У нас есть масса арестованных и уже осуждённых сотрудников полиции, прокураторы, ФСБ и т.п. — Много ли сидит людей по политическим мотивам? — В нашем уголовном кодексе нет такой статьи, но что мы условно называем политическими статьями? Это т.н. «дадинская статья» об одиночных пикетах, но было не так много осуждённых, хотя существовало «Болотное дело» и недавно – «Московское». Появление фигурантов таких дел связано с каким-то акциями протеста, и как результат мы потом «расхлёбываем» такие дела. Их много, но не очень. — Но есть ещё и статья за экстремизм. Например, дело «Нового величия» и подобные случаи. — По таким делам был всплеск, но сейчас их количество стало сокращаться. Я считаю, что в этом – тоже заслуга гражданского общества, потому что был такой момент, когда отделы «Э», занимающиеся преступлениями, связанными с экстремизмом, захотели отчитаться, поэтому стали «штамповать» подобные дела в массовом порядке. Но мы – правозащитники знаем о том, что там, в основном, были провокаторы, которые проходили специальное обучение, поэтому они могли убедить в чём угодно. Например, помочь написать устав, как это было в деле «Нового величия». Я считаю это – чистой провокацией. По моему мнению, «доблестные» сотрудники этих отделов «Э» должны были внедрять своих людей для противодействия, и эти внедрённые сотрудники могли бы, наоборот, отговаривать молодёжь и направлять их внимание на спорт или на волонтёрское движение и т.д. Но у них не было такой задачи, потому что активная молодёжь может быть как со знаком «плюс», так и со знаком «минус», так сделайте так, чтоб это был «плюс» и воспитайте будущих учёных, – направьте их! Если бы мы решили эту задачу, то избавились от массы проблем: слёз матерей, этих пикетов на Старой площади и т.д. но и тут работает «палочная система»: все хотят отчитаться. Это – глобальная проблема, и с ней нужно разбираться, но после масштабных выступлений гражданского общества против этих дел их стало гораздо меньше, и слава богу! — Если, согласно новой поправке в конституции, законы РФ будут превалировать над международными правовыми актами, есть ли опасность того, что теперь нельзя будет апеллировать к ЕСПЧ (Европейский суд по правам человека. Прим. автора), а всё будет вариться в российском «соку»? — Давайте будем честны сами с собой: апелляции к ЕСПЧ мало что меняют. Было большое количество наших заключённых, приговор над которыми Европейский суд признал незаконными, они даже получили денежную компенсацию, но по-прежнему продолжают сидеть, поэтому говорить, что жалобы в ЕСПЧ что-то существенно меняют – наивно. По большому счёту, у нас действуют только наши законы. В принципе, мы бы вообще могли обойтись без ЕСПЧ, но – при идеальной и работающей как часы системе. Следствие может ошибаться, прокуратура может «чудить», но если бы судья мог всё расставить по своим местам, то нам никто не был нужен. Мы говорим, что «сами – с усами», но у нас есть очень много вопросов к отдельным судьям, и вообще в нашем государстве – не всё так просто. Возможность обращения в ЕСПЧ можно сравнить с кипящей кастрюлей, из которой выходит пар. Но было масса отказов в приёме жалоб из-за несоответствий чему-то, хотя обращения в ЕСПЧ были нужны для «выпуска пара». Я, честно говоря, сомневаюсь в том, что в нашей конституции появится норма о верховенстве российских законов над европейскими. — Как Вы считаете, после завершения пандемии коронавируса и снятия всех ограничении, в России усилятся протестные настроения? — Я думаю, что эти настроения уменьшатся и считаю, что вся эта история с коронавирусом была позитивной, потому что люди вернулись в свои семьи и стали задумываться о каких-то действительно важных вещах, поэтому у меня – такое ощущение, что после коронавируса мы все выйдем обновлёнными. Мне очень хочется верить в то, что мир станет лучше, а мы будем ценить то, чем занимаемся, и тех людей, которые нас окружают и нашу жизнь. Когда мы станем это ценить, то будем идти на какие-то соглашения – с обществом, с властью. Это была бы замечательная пора расцвета нашего гражданского общества, но – не в плане каких-то протестных акций, а в плане проявления своей инициативы и умения доносить свои идеи. Это – очень важно, когда у нас начнут работать все общественные советы при министерствах и ведомствах, тогда в этих советах будут работать люди и менять нашу жизнь, чтобы обществу было комфортно! Беседовал Евгений Кудряц
