Исторические счеты: 100 лет назад Польша приступила к вытеснению украинского языка
31 июля 1924 года Польская Республика (Вторая Речь Посполитая) попробовала решить для себя языковой вопрос. Депутаты Сейма принудительно перевели работу государственных и самоуправляющихся учреждений, в том числе на украинских территориях, на польский. С этого же дня вступал в силу закон министра Станислава Грабского, ставивший в неравное положение украинских и польских школьников в вопросе о языковых стандартах. Число национальных школ на мове стало стремительно сокращаться — с 2 558 в 1924 году до 461 в 1938 году. Одновременно в регион хлынул поток поддерживаемых государством польских переселенцев — осадников.
В составе Речи Посполитой украинцы ощутили себя угнетаемым меньшинством. В глазах самих поляков их курс объяснялся национализмом — верой в то, что общество не может быть устойчивым без однородности, даже если она достигнута грубыми, принудительными средствами.
Польша засучивает рукава
Возродившаяся в результате распада Российской и Австро-Венгерской империй Польша стремилась быть национальным государством, но по современным стандартам не дотягивала до этого статуса. 14% ее населения составляли этнические украинцы, жившие в Галиции и на Волыни — территории современных Львовской, Ивано-Франковской, Тернопольской, Волынской, Ровенской областей. Первый правитель новой Польши Юзеф Пилсудский не возражал и против дальнейшего расширения за счет восточных славян — в 1920 году его войска ненадолго занимали Киев. Но даже на удержанных поляками территориях польского большинства добиться было непросто: в нынешних Брестской и Гродненской областях преобладали белорусы, в сельской местности близ Вильнюса литовцы, и 10% населения в целом составляли евреи.
Как вскоре обнаружили поляки, пребывание полученных ими земель в составе Автро-Венгрии и России оставило отпечаток на системе образования. Более терпимая, чем Варшава, Вена дозволяла существование 2 779 украинских читален в Галиции. Речь Посполитая стала менять положение. К 1923 году число мест, где книги на мове выдавали бесплатно, сократилось до 832, и пошло вниз число украинских школ. Закон Грабского содействовал этому процессу в элегантной манере. По нему создавались двуязычные (утраквистичные) школы, в которых обучение предполагалось вести и по-украински, и по польски. На деле же в отсутствие контроля оно оказывалось только польским. Под предлогом слияния украинскую систему образования ждала незавидная участь, усугублявшаяся тем, что при желании школу можно было увести: для этого хватало отыскать 20 польских родителей, которые потребовали бы, чтобы образование давалось на их языке.
Набиравшая ход полонизация выглядела грубой, несмотря на то что Варшава пробовала манипулировать законами. Доставшуюся ей территорию австрийского Королевства Галиции и Лодомерии в основном населяли поляки, но исключение составляло Львовское воеводство. Путем административных приращений к нему добавили польские уезды, сместив этнический баланс в нужную сторону. Одновременно слово "Галиция" пропало с карты — ее переименовали в Восточную Малопольшу. Намек для украинцев чувствительный и при этом совершено прозрачный.
Коса и камень
Рвение полонизаторской политики, за которую взялись центральные власти, наталкивалось на очевидное современникам препятствие. Восточная Европа после Первой мировой войны ломилась от оружия. В 1918–1919 годах отряды самопровозглашенной "Западноукраинской народной республики" (ЗУНР) уже дали бой полякам. Когда власть Варшавы укрепилась, сопротивление продолжилось, хотя и приняло формы саботажа: нападений на объекты инфраструктуры, поджогов и засад.
Не считаясь с опасностью, в 1920 году польские власти приняли закон "О предоставлении земли солдатам Войска Польского", имея в виду землю украинскую. Впоследствии утверждалось, что это был лучший способ мотивировать солдат на сражение с Красной армией в ходе Советско-польской войны (1919–1921). В глазах местного населения Галиции и Волыни такой поворот выглядел иначе. Появление первых получателей наделов (осадников) украинцы встретили с оружием в руках, что вылилось в столкновения вооруженных отрядов селян с приобретателями имущества.
Уточняющие распоряжения Варшавы были нацелены на то, чтобы смягчить гнев. Когда земельная реформа вступила силу, выяснилось, что перераспределению подвергнутся государственные земли Австро-Венгрии и России, а также брошенные хозяевами поместья размером более 400 га и украинцев допустят приобрести по крайней мере часть земельного фонда. В действительности же 75% осадников оказались поляками, а ветераны, зарекомендовавшие себя на войне, получили землю бесплатно. Многие из них испытывали трудности с ведением хозяйства, так что власти направили им на помощь аграрных инструкторов. Государство поддерживало переехавших выгодным кредитом, опасаясь, что они разорятся и продадут землю местным. Время от времени так и происходило, но большая часть осадников все же осталась. К 1938 году число их превысило 200 тыс. человек. И еще 100 тыс. человек по государственной программе отправили на жительство в города.
Польша хочет больше
Помимо Украины, колонистская волна накрыла и Западную Белоруссию, также оказавшуюся под властью поляков. В этом случае Варшава испытывала еще меньше сомнений. В отличие от ЗУНР, показавшей себя упрямым соперником, Белорусская народная республика (БНР), провозглашенная под немецкой оккупацией, не имела успехов на поле боя. Юзефа Пилсудского это подталкивало относиться к белорусам пренебрежительно. Однажды их притязания на автономию он публично назвал "белорусской фикцией".
Так же как в Галиции и на Волыни, в Белоруссии существовали школы на местном языке, которым поляки не видели места в Речи Посполитой. Со статистической точки зрения стирание белорусской культуры продвигалось успешнее, чем украинской. К 1938–1939 годам единственным языком обучения в крае оставили польский (в 1919 году белорусских школ было 359, в 1939 году — 0). Зато большую сложность представляла религия. В отличие от униатов — западных украинцев, 90% белорусов относили себя к православным. Это ставило в тупик Варшаву, которая стала искать способ создания собственного подчиненного государству православия.
В 1925 году выход был найден в провозглашении автокефалии уже имевшихся общин православных поляков. Это повлекло административный разворот: все в православии стало польским. Образование, делопроизводство, издание религиозной литературы и даже проповеди быстро перевели на язык Мицкевича. Конечный продукт предназначался в основном белорусам. Варшава пробовала убедить их стать поляками православного обряда. Ту же мысль грубо, но откровенно (в духе 1930-х) высказывал министр юстиции Польши Александр Мейштович: "Белоруссия самой историей предназначена быть мостом для польской экспансии на Восток. Белорусская этнографическая масса должна быть переделана в польский народ. Это приговор истории; мы должны этому способствовать". Другие польские лидеры, напротив, сетовали, что для поглощения белорусов делается недостаточно много.
Пан пропал
В 1930-е годы усилению ассимиляторской политики Польши сопутствовали два события, одно из которых прошло незамеченным, тогда как другое попробовали донести до всех. В 1934 году министр иностранных дел Юзеф Бек объявил, что его страна прекращает сотрудничество в деле защиты меньшинств. Сообщение об этом он включил в свою речь на трибуне Лиги наций — предшественницы ООН и добился максимальной огласки. Тем временем в 1934 году закрыл двери за первыми заключенными концентрационный лагерь в Березе-Картузской (сегодняшняя Брестская область). Назначение этой тюрьмы состояло в приеме восточных славян, не согласных с порядками в Речи Посполитой, причем оказаться там рисковали как левые, так и правые. Вскоре появились другие концлагеря, принимавшие белорусов и украинцев: в Вадовичах, Модлине, Львове, Стрые, Яловце, Брест-Литовске, Перемышле, Ланьцуте, Тухоли.
На Западной Украине с 1930 года протест против нажима стал принимать форму ответного насилия, но очень скоро превзошел по жестокости свою причину. Сформировавшееся в эмиграции движение украинских националистов усвоило тактику терроризма, с которой и возвратилось на историческую родину. Один из его будущих лидеров — Степан Бандера — начал свой путь как преступник. В 1934 году он принял участие в организации убийства министра внутренних дел Польши Бронислава Перацкого, за что получил тюремный срок, но смог обрести свободу благодаря нападению нацистской Германии на Польшу в 1939 году.
На этом фоне неудивительно, что Польше удалось склонить в свою пользу чашу весов общественного мнения. Проведенное в 1932 году расследование Лиги наций пришло к выводу, что жестокость польской кампании по умиротворению Западной Украины (пацификации) объяснялась эксцессами местного националистического движения.
Сопротивление в Белоруссии приняло куда более мирные формы. Основой его было игнорирование польской идентичности. Вместе с тем в 1939 году, когда западно-белорусские и западно-украинские земли заняла Красная армия, население обеих приняло ее без сопротивления.
