Китай не сердится – Китай сосредотачивается
Международные отношения не похожи на человеческие тем, что в них нет категорий «навсегда» и «никогда». Унижение сменяется обидой, позор – атакой, мир – войной, оскорбление – желанием отомстить. Наиболее очевидный пример реализации того, что у людей Альфред Адлер назвал комплексом неполноценности, когда фрустрация от объективного изъяна заставляет развиваться в профессии или творчестве, у государств наметился после 1918 года. Версальский мирный договор по итогам Первой мировой войны обрек Германию на потерю 13,4% довоенной территории и 7,3 млн немцев, которые отошли приграничным государствам, что предопределило запрос на появление политика, обещавшего немцам отомстить за национальное унижение.
Борьба с наследием «века унижений», когда с 1839 по 1949 годы Китай подвергался постоянным интервенциям иностранных держав, стала одной из идеологических основ, на которой Сунь Ятсен, Чан Кайши и Мао Цзэдун строили новую страну. Россия, в 1990-е явным образом чувствовавшая не только внутреннюю бедность и расползание территорий, но и резкое снижение влиятельности на мировой арене, к 2000-м отчетливо сформировала запрос на уважение со стороны ведущих игроков и восстановление былого влияния в международных делах.
Украина, потерявшая Крым в 2014 году и на уровне тогдашних руководителей не способная на сопротивление в принципе (почитайте стенограмму заседания СНБО от 28 февраля 2014 года), за прошедшие 8 лет на антироссийских основаниях пересобрала нацию, из которой чуждые правящему режиму группы исключаются, но оставшиеся демонстрируют готовность воевать при прямой финансовой, технической и кадровой поддержке Запада.
Иными словами, временные обиды, унижения или оскорбления целых наций, создаваемые внешними игроками, отнюдь не означают установления подобных порядков надолго. К тому же ткань нынешнего мирового порядка слишком быстро расползается на отдельные нити, чтобы считать, что демонстрация одним из руководителей США умения приземлиться на формально китайской территории без разрешения Пекина определит ослабление великой державы.
С одной стороны, посадка американского правительственного «Боинга» действительно демонстрирует слабость китайского суверенитета над Тайванем. У американского мыслителя Фрэнсиса Фукуямы есть доходчивая фраза, определяющая смысл успешной государственности: «Если ты не можешь послать вооруженного человека в форме поддерживать закон на территории, которую считаешь своей», это слабая государственность. С другой стороны, визит Нэнси Пелоси создал очередной аргумент о том, что договоры с Западом «не стоят и той бумаги, на которой они написаны», чем приблизил установление де-факто контроля над Тайванем, а неготовность китайцев сбивать борт с третьим человеком в американской иерархии стоит рассматривать как нежелание воевать конкретно сейчас по созданному извне поводу. Китайская мысль учит воевать по-другому: без открытых сражений и максимально асимметрично.
По итогам полевых исследований массового сознания в Китае могу заверить читателя: Китай – не Россия. Одни и те же ситуации будут вызывать в европейских и восточных обществах принципиально иную реакцию. В отличие от нас китайцы менее импульсивны и больше смотрят в вечность. В экстремальных ситуациях они действуют менее эмоционально. Для описания их отношения к международной турбулентности подходит аналогия со стилем вождения.
На дороге мы похожи с американцами. Умения подрезать, активно материться, орать и показывать средний палец активно используются по обе стороны океана. При этом дорожное движение в целом организовано по правилам. Китайский дорожный хаос заслуживает отдельного романа, но одним из самых сильных впечатлений на дороге стал остановившийся в сантиметре позади моего мотоцикла автобус – я зачем-то решил пропустить пешехода на «зебре». Водитель автобуса, только что чуть не совершивший убийство, не кричал и не матерился. Он спокойно смотрел на несостоявшийся труп европейской наружности и ждал, когда недоразумение в виде пары сотен пешеходов перед нами рассосется.
Китайские водители не тормозят перед зебрами, но замедляются ровно настолько, чтобы отдельные рисковые сограждане могли просочиться между потоками едущих автомобилей. Эти водители словно едут тут уже пару тысяч лет: сначала на телеге, потом на дилижансе, теперь на машине. Это в наших Европах текла бурная река истории, менялись ценности, создавались и распадались государства, а Китай слишком велик пространственно и исторически, чтобы считать универсальными права человека, демократические идеалы, новые этики, сексизм, эйджизм и отдельные проблемы трансгендеров.
При этом китайцы не воинственная нация. Активно демонстрируемое #незабудемнепростим и #можемповторить на личных автомобилях или балконах – не черта их обхождения с историей. В отличие от нас и американцев, китайцы, конечно, гораздо более закрыты. В Пекине и Шанхае, где мы с китаистом Алексеем Приходченко в 2019 году проводили последние допандемийные полевые исследования, участники фокус-групп в один голос утверждали, что Россия – безусловно, великая страна, которая превосходит китайскую армию по мощи, государство с великой историей и великим лидером, а США – экономика номер один и сверхдержава. Прямо отвечая на вопрос, где же на этом пьедестале их родина, китайцы ни разу не обозначили первое место. Но наш метод был нацелен на преодоление цензуры слов. Мы просили респондентов рисовать свои ответы, включая описание современной КНР и Китая через 10 лет. Крайне интересная деталь: на всех рисунках, где КНР отображалась с соседями, повторялся один и тот же образ в разных формах. Солнце в центре и небольшие планеты вокруг; огромная панда с мускулами и маленькие цыплята возле; лес, в центре которого высится самое большое дерево; здоровенный корабль в бурных водах и утлые лодочки со всех сторон. Одного из респондентов мы спросили: а где Россия? Он нарисовал рядом с гигантской пандой цыпленка чуть больше остальных. На всех рисунках Китай подавлял любого из соседей. Он был центром Вселенной.
Визуальное восприятие самих себя и соседей у китайцев отличается кардинально. Демонстрируемые в рамках социологического исследования аналогии не говорят, что Китай назавтра готов начать войну. Про Китай можно с уверенностью сказать, что он ничего не забывает. Это вовсе не означает, что его долгая память заставляет постоянно держать нож за пазухой. При этом отношения стратегического партнерства между Россией и Китаем, по оценке наших лидеров, находящиеся в лучшей исторической форме, совсем не мешают в национальном музее в Пекине напоминать посетителям, что земли к востоку от Амура (перешедшие в 1858–1860 годах к России территории нынешних Амурской, Еврейской Автономной области, Приморского и Хабаровского краев) вообще-то с древности принадлежали Китаю.
Самостоятельный (то есть вопреки позиции Белого дома) полет 82-летней Пелоси станет самой яркой точкой в карьере уходящей на покой политика. Китаист Иван Зуенко напоминает, что «задирать и провоцировать» Китай – своеобразная персональная «интифада» Пелоси, которая спустя два года после событий 1989-го уже летала в Пекин, чтобы появиться на площади Тяньаньмэнь с провокационным плакатом. Претензии китаистов по всему миру, как пишет Зуенко, в том, что американцы признают Китай единым, и дипотношения имеют с Пекином, но не с Тайбэем, при этом летают в последний как к себе домой.
Итоговую реакцию официального Пекина на визит Нэнси Пелоси можно описать словами прапорщика из «ДМБ»: «Бахнем, обязательно бахнем. Весь мир в труху! Но не сейчас». Вероятно, китаист Александр Габуев прав, когда указывает на то, что посадка Пелоси только приблизила решение Пекина возвращать Тайвань военным путем. Наверняка в ближайшие 5–10 лет мы увидим последствия этого полета. Наши улюлюкания на тему «последнего китайского предупреждения», взгляды дворовых драчунов в стиле «если сказал, но не сделал, то слабак», в целом европейский подход к действиям великой мировой державы не прибавляет нам понимания Китая, образа мысли его руководства и их действий. Демонстративно неуважительный визит КНР запомнит и будет действовать так, как привыкла. Китай не сердится – Китай сосредотачивается.