Коллективная борьба за все хорошее похожа на групповой секс
Бороться за все хорошее и против всего плохого очень хочется. Наверное, большинство людей так воспитаны. Но вдруг обнаруживается, что плохое для одних хорошо для других, а хорошее для третьих убийственно для четвертых. Это – момент, когда включаются мозги (что происходит не со всеми). Желание бороться естественно: люди борются за любовь, место под солнцем, технический прогресс, мир, справедливость и многое другое из меню перфекциониста. В конечном счете – за светлое будущее, свое или общее: такое, каким они его понимают. Или как им его объясняют.
Борьба – дело и индивидуальное, и коллективное. Разница не только в том, что в коллективной борьбе, как говорилось в известном советском анекдоте про групповой секс, сачкануть можно. Когда человек борется за свои принципы и свою судьбу, он и ответственность несет перед самим собой. А когда мечтает осчастливить нацию, страну или человечество, в силу вступают другие законы. Путь ко всеобщему светлому будущему обычно прокладывается по трупам: этот очевидный факт в одних случаях принято громогласно вспоминать, в других – забывать.
Советский Союз был построен на месте кровавого царского режима. Свободу пришлось укреплять террором, – а чтобы никто не потревожил основ этой свободы, построить ГУЛАГ. Граждан страны советов выучили беспомощности, поэтому протест в ней был делом маргинальным и отщепенческим. Зародился он в хрущевскую «оттепель», вместе с расстрелом рабочей демонстрации в Новочеркасске, уничтожением кооперации и развалом сельского хозяйства, которое предрешило судьбу государства рабочих и крестьян.
Но именно оттепель стала витриной шестидесятых. Россия – страна, в которой мысли и чувства многомиллионного населения издавна репрезентирует «мыслящая» прослойка: интеллигенция. Этого нельзя сказать, к примеру, о Китае или США (хотя в США дело к тому успешно движется). Парадоксально, но с тех пор, как декабристы разбудили умнейшего Герцена, русская интеллигенция погрузилась в летаргический сон разума, исправно рождающий партийных чудовищ.
Редких пророков в своем отечестве словно и не было, – судя по тому, что мейнстримный дискурс остался примерно тем же, что и полтора века назад. Сборник «Вехи», написанный перед всеми катастрофами, в 1909 году, можно читать как сегодняшний. А сборник 1918 года «Из глубины» очень не хотелось бы считать завтрашним. В опубликованной там статье «Духи русской революции» Бердяев пишет: «Революции, происходящие на поверхности жизни, ничего существенного никогда не меняют и не открывают, они лишь обнаруживают болезни, таившиеся внутри народного организма, по-новому переставляют все те же элементы и являют старые образы в новых одеяниях. Революция всегда есть в значительной степени маскарад, и если сорвать маски, то можно встретить старые, знакомые лица».
История не только СССР, но и постсоветского пространства – тому подтверждением. Особенно Украина, которая в результате названного революцией дворцового переворота превратилась из довольно нормальной демократической страны в националистическую банановую республику. Предвыборное обещание президента-комика пожертвовать должностью ради мира в Донбассе оказалось его очередной шуткой.
То, что бывший заведующий отделом пропаганды и агитации Дзержинского райкома КПСС города Москвы сегодня – оппозиционный публицист, призывающий к свержению кровавого режима, его соратников даже не удивляет. Удивительно только то, что в соответствующей возрастной группе оппозиционного актива – более или менее успешные советские коллаборационисты, которые до Горбачева сидели тише воды ниже травы, и бунтовали разве что за бутылкой на кухне.
Зато теперь: «Никакой теории свержения фашистских диктатур изнутри не существует. Белорусский и российский протест – это попытка сотворения такого исторического опыта. Поэтому всякие назидательные, снисходительные и глумливые реплики диванных «революционеров» выглядят отвратительно. Неважно, где их диваны находятся, в России, в Германии или в США», – гневно пишет Игорь Яковенко, который при Брежневе и Андропове служил овчаркой на границе линии партии, а при Путине стал рыцарем революции. Это ли не демократизация?
Мне говорят: ну разве не нормально менять свои взгляды? Разумеется, нормально. Их меняли и академик Сахаров, и Александр Зиновьев. Но вот когда перемена взглядов грозит не переходом из зоны комфорта в зону строгого режима, а происходит синхронно с метаморфозами кормушки, это называется не эволюцией, а проституцией. В том, что люди начали свободно говорить о том, о чем раньше говорить боялись, тоже ничего плохого нет. Плохо, когда выученная беспомощность оборачивается ресентиментом, требующим возмездия.
Когда одними и теми же ртами клеймят Октябрьскую революцию, которую до этого тщательно вылизывали, и одновременно призывают к новой, демократической, – это выглядит не столько шизофренично, сколько анекдотично. Примерно, как бандерша, которая проповедует мораль в собственном борделе. Понятно, что молодежь с историей нашего демократического движения знакома довольно плохо, – но пока еще есть кому напомнить о ее уроках.
Я, разумеется, все это пишу в контексте нынешних призывов выйти на площадь за свободу Навального. Отговаривать никого не собираюсь: каждый должен жить своим умом и своей совестью. Благородство положительным качеством видеться мне не перестало. Сам не иду, потому что считаю команду Навального нечистоплотными манипуляторами, но совершенно не считаю неправыми тех, кто выходит: они видят ситуацию по-другому. Интересен мне момент целеполагания. Когда в 1968-м восемь человек вышли на Красную площадь, дорога откуда вела прямиком в лагеря, это было подвигом и сознательным выбором. Когда сегодня на Манежной собирают толпу, из которой есть шансы в лагеря отправиться – это политтехнология, в которой работают не герои, а пешки: бараны, вперед! Понятное дело, что организаторов это устраивает: есть действие – есть противодействие. Власть будет защищать себя, появится повод говорить о зверствах власти.
Значит ли это, что выхода нет, что общество должно быть пассивным и мириться с чем угодно? Конечно нет: и при советской власти не все со всем мирились. Но хорошо знали, чем придется рисковать и чем платить за протест. Поэтому предпочитали окапываться в райкомах КПСС, творческих союзах и прочих теплых местечках, разрушая систему изнутри: «Он знал, что вертится Земля, но у него была семья».
Свободные инакомыслящие (вроде Зиновьева или Новодворской) от зоны комфорта – в том числе интеллектуального – старались держаться подальше. За все надо платить: хорошим или плохим. Цена вопроса – это чем за свои действия готов заплатить ты сам, и на какую плату готов обречь других. Люди, которые выходили на майдан, хотели лучшей доли – и я им, надо сказать, тогда сочувствовал. Они были пассионарны, а обыватели – пассивны.
К сожалению, пришлось лишний раз убедиться, что революция – лучший способ превратить буревестников в пингвинов. Гордо реять в течение долгого времени в толпе не получается: на смену одному порядку приходит другой. И чем дольше бардак, тем жестче будет порядок, идущий ему на смену. Сейчас на русском языке вышла книга Дарона Аджемоглу и Джеймса Робинсона «Узкий коридор». Она о том, как общества проходят между Сциллой анархии и Харибдой диктатуры: «Узкий коридор, ведущий к свободе, зажат с одной стороны страхом перед деспотическим государством с его репрессиями и жестокостью, а с другой – ужасом перед возникающим в отсутствие государства беззаконием. …Во многих случаях общество сопротивляется усилению государства (…), но результатом такого сопротивления становится отсутствие свободы. …Вопреки взгляду, согласно которому западные институты хороши сами по себе, и всегда склонны к последовательному развитию, наша теория показывает, что свобода – результат сложного, запутанного процесса, предсказать который нелегко».
Манипуляторы, которые говорят: лезьте на баррикады, и будет вам свобода, лгут. В лучшем случае, искренне заблуждаются. Абстрактная свобода всегда имеет конкретных бенефициаров. Она – не манна небесная, на всех не падает, «и пряников сладких всегда не хватает на всех». Почему-то еще ни одна революция не превратила рабов в свободных людей – скорее, наоборот. А свобода внутренняя мало зависит от внешних обстоятельств. Если вам надо пройти тернистым путем борьбы, главное – не считать это игольное ушко триумфальной аркой для всех.
