«О, лейтенантику повезло, у него черви появились в ране!»

«Врали на фронте много. Недаром, по тогдашним данным мы уничтожили три Германии. Вот командир докладывает начальству, сколько уничтожил немцев. Говорит, наверное, десять. У него уточняют: «Десять? А чего их жалеть? Ноль добавим и палочку впереди, чтобы сотня была», - рассказал газете ВЗГЛЯД Герой СССР Алексей Волошин. В историю он вошел как один из немногих советских офицеров, награжденных и орденом США. В канун праздника Победы газете ВЗГЛЯД посчастливилось пообщаться с участником парада Победы 1945 года, Героем Советского Союза Алексеем Волошиным. Офицер-артиллерист Волошин тяжело ранен в Сталинграде, участвовал в Курской битве и битве за Днепр. Он оказался в числе немногих советских офицеров, награжденных и правительством нашего тогдашнего союзника - США. В 1944 году президент Франклин Рузвельта решил наградить из трех высших офицерских наград США – медалью «Серебряная звезда» - четырех советских младших офицеров, представляющих разные рода войск: танкист, пехотинец, артиллерист и сапер. Однако представленный к награде сапер погиб на фронте за несколько дней до торжественной церемонии в Кремле. В итоге «звезду» получили только трое, в том числе и Волошин. А полгода назад президент Владимир Путин на торжественном приеме в Кремле в честь Дня Героев Отечества отдельно подошел к Алексею Прохоровичу и пожал ему руку в знак благодарности за его подвиг. Хотя в феврале ветерану исполнилось 97 лет, Волошин продолжает трудиться в меру своих сил – ведет патриотическо-воспитательную работу с учениками московских школ, курсантами президентского кадетского училища, которое работает под эгидой Росгвардии, встречается со слушателями кадетских курсов памяти героев Сталинграда и училища олимпийского резерва. В МГИМО регулярно проходит конкурс по стрельбе, победитель которого получает приз имени Алексея Волошина. Меткость и была одним из качеств, которыми он и заслужил награды. Так, звание Героя Союза он получил за подвиг, совершенный 26-28 сентября 1943 года на Днепре, когда всего за полчаса Волошин организовал переправу батареи на западный берег реки и тут же ввел ее в бой. Через два дня состоялся известный контрудар Манштейна против войск левого крыла Центрального фронта. В этот день батарея Волошина подбила 11 немецких танков, в том числе два «Тигра». Всего же за время боев командир батареи в составе 10-й стрелковой дивизии внутренних войск НКВД (позже стала называться Сталинградской) подбил 20 немецких танков и самоходных артиллерийских установок. После войны Волошин продолжил воинскую службу – причем, в ГРУ. ВЗГЛЯД: Алексей Прохорович, вы уже признавались, что самыми непростыми для вас стали бои в Сталинграде. В августе 42-го вас перевели в 271-й стрелковый полк внутренних войск НКВД на должность командира батареи полковых 76-мм пушек. Почему именно там было тяжелее всего за всю войну? Пишут, что и там вы подбили один немецкий танк. Алексей Волошин: Были тяжелые бои возле Калача на Дону. Против нас бросили 51-й армейский корпус немецкой Шестой армии, это 50 с лишним тысяч солдат. Потом мы отступали к Сталинграду. С 23 августа 42-го года шли ежедневные бомбардировки города. В день было три-четыре волны налетов, от 70 до 100 самолетов. Сталинград лежал в руинах. Были видны только печные трубы, за которыми прятались солдаты. Укрытие искали за каждым камнем. Город был весь забетонирован, окопов как таковых не было, все прятались от налетов как могли. Я прятался прямо возле пушек, пытаясь грудью асфальт продавить в выемках возле тротуара. Это был рефлекс самосохранения. Страшно было всем. А когда видели землю, то старались рыть траншеи глубиной в метр, чтобы спрятаться. Немцы стали использовать в наступлении танки и самоходки, которые делались на базе «Тигра». Вообще-то эту самоходку «Фердинанд» изобрел выдающийся немецкий инженер Фердинанд Порше. Самоходка пробивала дорогу остальным танкам. Я окончил Одесское артиллерийское училище, знал все 13 способов стрельбы. Но такой «Фердинанд» я смог подбить уже не в Сталинграде, а потом - в 44-м. ВЗГЛЯД: За годы войны вы получили пять ранений, одно из них в Сталинграде. Что вы о нем помните? А.В.: Там же, в Сталинграде во время очередной бомбежки. Сразу потерял сознание, пришел себя в каком-то подвале. Увидел женщину, которая обмахивала меня платком. Я очнулся весь в крови и поту, а другие женщины, увидев, что я открыл глаза, заголосили: «О, наш лейтенантик пришел в себя!». Затем мне разрезали штанину, чтобы осмотреть рану, которую перевязала мне маленькая девочка Тамара своей косынкой. Только после этого о моем ранении сообщили в полк, оттуда пришли с носилками и забрали меня. В новом помещении было еще человек 200 раненых. Положили меня на прошлогоднюю солому серого цвета. И слышу только крики «Няня! Няня!». Было много солдат без сознания. Находящегося рядом со мной солдата спросил, как моя нога. «Все нормально, вся в крови, целая», - ответил он. ВЗГЛЯД: Вы раньше уже упоминали, что убедили врачей не отрезать вам ногу. А как вам удалось их убедить? А.В.: Да, сначала мне хотели ампутировать ногу и сделать деревянную культяшку. Говорили, что в противном случае может начаться гангрена. Но я напрочь отказался. Пришел в себя окончательно. Пригрозил врачу, что если мне отрежут ногу, то застрелюсь, хотя тогда у меня пистолета при себе не было. И еще я пригрозил, что потом и врача застрелю. Видимо, он испугался, что я вернусь за ним с того света и не стал ампутировать ногу. Затем без наркоза сделали операцию. Осколок попал выше колена, мне тогда сказали, что это счастливое ранение. Позже в армейском госпитале я спросил у доктора, почему это ранение называли счастливым, на что тот сказал: после этого ранения я мог бы не вернуться на фронт. Но обычно «счастливым» ранением называли такое, при котором отрывало руку и перебивало ногу, то есть боец на войну точно не возвращался. ВЗГЛЯД: Долго вас потом лечили? А.В.: После ранения меня сначала отправили в госпиталь под Саратов, откуда раненых поездом переправляли в Новосибирск или в Среднюю Азию, в Ташкент. Почти в каждом крупном сибирском городе было по два госпиталя. Я попал в Томск, куда эвакуировали киевский военный окружной госпиталь. Там я пролежал около четырех месяцев. В Саратове, где мне промывали рану, медсестра обрадовалась, увидев в ноге червей. «О, лейтенантику повезло, у него черви появились в ране!». Я тоже посмотрел и в самом деле увидел червячков. Как мне сказали, когда они появляются, значит, кровь не заражена, нет гангрены. Но когда я впервые увидел их в ране, то потерял сознание. Окончательно я выздоровел в Томске. Сначала ходил хромая, разрабатывал ногу. ВЗГЛЯД: Как вы вернулись на фронт? А.В.: Когда меня выписали, то в тот же день – 17 января 43 года, начальник госпиталя получил телеграмму от начальника артиллерии 10-й дивизии НКВД, или, - как она уже стала называться, 181-я стрелковая Сталинградская дивизия, - подполковника Цыганкова с просьбой направить меня после излечения обратно в нашу дивизию. Она стояла на переформировке в Челябинске, до которого с трудом, с помощью попутных машин, я добрался за четыре дня. В дивизии после сталинградских боев осталось 140 человек. Я попал уже в новую дивизию, где было три полка – пехотный, стрелковый и артиллерийский. ВЗГЛЯД: Среди ветеранов и историков не утихает спор о том, какими были на самом деле наши и немецкие потери, какой ценой далась нам победа... А.В.: Как сказал Отто фон Бисмарк, нигде так много не врут, как на войне, во время выборов и на охоте. Врали на фронте много. Недаром, по тогдашним данным мы уничтожили три Германии. Вот командир докладывает начальству, сколько убил немцев. Говорит, наверное, десять. У него уточняют: «Десять? А чего их жалеть? Ноль добавим и палочку впереди, чтобы сотня была. За годы войны немцы потеряли четыре миллиона человек. А мы? Общие потери 27,5 млн человек, из которых 13 – на фронте. Большие пополнения нашей армии были «сырыми». Могли только из винтовки стрелять и отбиваться. Как солдата учили? Только коли и отбивайся прикладом. Их приходилось учить на фронте. Почему у нас такие большие потери были? Необстрелянные, неготовые по сравнению с немцами. Приходилось уже на фронте учить правильно обороняться, оборудовать позиции, прятаться. Например, командование требовало маскировать пушки ветками, травой. Но даже ведро и кружку возле колодца с воздуха видно за 500 метров. Как только мы останавливались на очередном рубеже обороны, то первым делом я приказывал солдатам рыть траншеи. Говорил, что нужно выкопать щель для укрытия, чтобы выжить и потом вернуться домой после такой тяжелой войны. Уже после войны – в 50-м году – мы встретились с одним из солдат, воевавших под моим началом. Этот солдат вдруг встал на колени и поцеловал мне руки. Сказал, что по просьбе и от имени своей матери. Он ей после возвращения с фронта рассказывал, как комбат заставлял их каждый раз снова и снова рыть траншеи. ВЗГЛЯД: А какой-нибудь эпизод войны вы вспоминаете с теплотой? А.В.: Весной 43-го года моя батарея стояла под Севском, где немцы загнали в «котел» 15-й кавалерийский корпус. Так там оказалось много мяса: побили коров и телят, но не было соли, а говядина без нее невкусная. Комиссару батареи, который уехал на курсы, я написал письмо, чтобы он помог. Он прислал соль крупного помола – такие дробиночки. Возьмешь ее в рот, и ходишь. Деликатес! Соль в письмах присылали на фронт. Их, кстати, и не проверяли. А вот письма, которые отправлялись с фронта, просматривали особисты, вычеркивали «лишнюю» информацию. Алексей Волошин, Герой Советского Союза