Глава вторая

Flashback Содержание первой серии: 13 марта 1947 года Голливуд беззаботно празднует 19-ю раздачу "Оскаров", не ведая, что для многих эта вечеринка -- последняя; охотники за ведьмами готовят аутодафе шоу-бизнесу, якобы захваченному коммунистами История "Охоты на ведьм" в 20 главах и 20 фильмах "Архангел Гавриил над Белым Домом" проект Михаила Трофименкова Память Голливуда короче девичьей: "охота на ведьм" в 1947-м застала его врасплох, хотя ждать ее следовало прямо с 6 апреля 1933 года. В тот день на подиум перед 200 сценаристами, собравшимися в отеле "Никербокер", взлетел 38-летний "забавный парень с яркими, коричневыми глазами, растрепанными волосами и огромным клювом, напоминавшим о Сирано де Бержераке". Объявив об учреждении Гильдии сценаристов, он призвал коллег дать "обет бастовать" и произнес невинные, но для своего времени революционные слова: "Писатель -- творец фильма!" Парня звали Джон Говард Лоусон, а с Сирано его сравнил закадычный друг, великий Дос Пассос. Они оба поверили в социализм на фронтах Первой мировой, где крутили баранки санитарных машин. Вместе основали богемную колонию экспатов в Париже и Лигу рабочей драмы в Нью-Йорке, вместе сидели в каталажках за участие в пикетах. Лоусон, отец американской экспрессионистской драмы, взорвал Бродвей "Интернационалом" (1928), "бессвязным видением близящейся войны", "первой коммунистической пьесой в Америке": действие скакало из Кремля в Тибет, а оттуда в бордели Нью-Йорка. Тут-то Лоусона и позвал в Голливуд "последний магнат" Ирвинг Тальберг. Капиталист-романтик, он боялся революции, но не революционеров-художников. Его восхищение Лоусоном разделял, наступая на горло своему антисемитизму, великий и ужасный Сесиль Де Милль. 6 апреля 1933-го в "Никербокере" Лоусон поставил на карту карьеру, сделав первый шаг к скамье подсудимых по делу "голливудской десятки" -- и в большую американскую историю. Точнее говоря, история вытолкнула его на авансцену, а в истории США не было месяца безумнее, чем март 1933 года, обрамленный премьерами двух безумных фильмов. 2 марта состоялась премьера "Кинг-Конга": ужас экономической катастрофы воплотился в чудовищной обезьяне, боге кризиса, похитившем Америку, как Зевс в обличии быка похитил Европу. 31 марта на экраны вышел "Архангел Гавриил над Белым домом". Лично Франклин Делано Рузвельт (ФДР) просил придержать премьеру фильма, который должен был вернуть Америке надежду (в Германии "Архангела" объявят "первым нацистским фильмом"), до своего вступления в должность. То был не фильм, а программа национального спасения, сочиненная на покое экс-помощником Ллойда Джорджа. Экранизировал ее газетный король Херст, а прокатывал истовый республиканец Луис Б. Майер -- с Херстом, спонсором ФДР, его примирила идея конца демократии. Герой "Архангела", развращенный и бессмысленный президент США Хэммонд,-- карикатура на республиканцев Гардинга и Гувера, своей верой в невидимую руку рынка доведших страну до ручки. На счастье нации, он любит гонки без правил, быстро разбивается и впадает в кому. Тут-то в него и вселяется архангел Гавриил. Президент оживает, разгоняет Конгресс, вводит чрезвычайное положение и, поговорив по душам с безработными, осаждающими столицу, объявляет программу реформ. Гангстерским королям Гавриил-Хэммонд предлагает убраться на историческую родину -- Италию. Когда те в ответ пытаются его подстрелить (15 февраля стреляли в ФДР), он бросает броневики на штурм гангстерские вилл. Пленных расстреливают на острове Эллис. На фоне статуи Свободы! Принудив Европу к разоружению под дулами канонерок, Гавриил улетучивается восвояси, а президент Хэммонд, таким образом, благополучно умирает. Отсрочка проката создала эффект "петли времени". 23 марта кончилась демократия в Германии: речь Гитлера в рейхстаге дословно совпадала с речью Хэммонда. Но к этому моменту многие в США мечтали о фюрере. 10 марта перед нью-йоркской премьерой хита "Говорит Муссолини" зрителям раздавали листовку: "Многие из нас мечтают о диктаторе. Его имя не Муссолини, не Сталин, не Гитлер. Его имя -- Рузвельт". Вступивший в должность ФДР повел себя в соответствии с программой Хэммонда-Гавриила. Например, он разместил голодающих ветеранов, осадивших Вашингтон, в военном лагере, велев кормить трижды в день. Первая леди месила лагерную грязь по щиколотку и дирижировала хором ветеранов. И вообще ФДР спасал капитализм социалистическими методами, заслужив глупую, но искреннюю ненависть спасенных капиталистов. Он немедленно отправил банки, лопавшиеся один за другим, на "каникулы", спровоцировав коллапс Голливуда, и так дышавшего на ладан. К этому моменту уже обанкротился Paramount и рухнула империя Фокса. Теперь и Universal аннулировала все контракты. 9 марта магнаты на общих собраниях студий объявили о "временном" сокращении зарплат вдвое. Заставил согласиться своих подданных на сокращение жалованья и Майер, в отличие от коллег в финансовые аферы не ввязывавшийся: наличные ему возили из Нью-Йорка самолетами. О Майере говорили так: он может убедить слона в том, что тот -- кенгуру, а лучшим учеником Макиавелли не может считаться лишь потому, что не умеет читать. Решив затянуть сотрудникам пояса, он одним махом, как говорили, "создал больше коммунистов, чем Карл Маркс". Через несколько дней студии закрылись. Казалось, что навсегда, но их спасла, взяв под свое управление, Уолл-стрит. И тут творческие работники догадались: их единственное спасение -- профсоюзы. И первыми догадались сценаристы. Голливуд гарантировал им достаток, но за 500-1000 долларов в месяц они расплачивались унижениями. В титрах часто оказывались не их имена, а продюсерских свояков, букмекеров, партнеров по гольфу. А тот, кого не было в титрах, мог забыть о продлении контракта. Президент Columbia обращался к ним попросту: "Эй, евреи". У Уорнера они творили под присмотром охраны, от звонка до звонка. История профсоюзной борьбы в США омыта реками крови. Противостоять крупному бизнесу решались такие харизматики, как горняк Большой Билл Хейвуд, одноглазый, весь в шрамах, и Гарри Бриджес, грузчик с лицом английского аристократа. Но голливудским заводилой оказался мечтательный "Сирано" Лоусон. По его зову девять "золотых перьев", соблюдая строжайшую конспирацию, замыслили гильдию. Вопреки опасениям, сценаристы хлынули в ее ряды, порывая с киноакадемией. Победить страх помог, легализовав профсоюзы, сам ФДР. За сценаристами последовали актеры: с киноакадемией порвали сразу три ее звездных вице-президента. Продюсеры сначала удивились и заявили, что федеральный закон на Голливуд не распространяется: здесь не работают, а творят. Затем -- испугались, поняв, что творческие союзы не ограничатся цеховыми проблемами, станут национальной силой, "левой" бомбой замедленного действия. Борьба между магнатами и творческими профсоюзами затянулась на девять лет. Именно в ее ходе магнаты изобрели страшное оружие будущего -- черные списки. Первым о них поведал сценаристам в 1936-м Уорнер, хозяин самой социально-критической и антифашистской студии, отчаянно боровшийся с любыми социальными требованиями подчиненных. Вот как рассказывал об этой встрече Далтон Трамбо в письме другу: "Он сказал, что наши лидеры -- коммунисты, радикальные ублюдки и сукины дети. Он прибавил, что лидеры гильдии уже под следствием. Лично ему на все плевать, он заначил пять миллионов кэшем и, будь его воля, закрыл бы студию хоть завтра. Многие сценаристы навсегда расстанутся с бизнесом, а обвинить хозяев индустрии в том, что они создали черные списки, сказал он, будет невозможно, потому что все будет решаться по телефону". Списки изгоев существовали издавна, но в них попадали герои сексуальных и криминальных скандалов. Уорнер придумал списки политические. Первым в них "навечно" попал Трамбо. Но студии талантами еще не разбрасывались: вечность для Трамбо длилась три месяца, а потом конкуренты Уорнера предложили ему сказочный контракт. По большому счету, эта была веселая война: полиция и наемные банды могли избивать докеров, но не киношников. Как-то сценаристы пришли к режиссерам договориться о солидарных действиях. Виктор Флеминг как раз негодовал по поводу забастовки на заводах Форда: "Если бы я был Фордом, я бы подогнал пулеметчиков и смел ублюдков к чертовой матери". Когда ему напомнили о цели собрания, Флеминг очнулся: "Минуточку, ребята. Никаких стачек, манифестов и прочего коммунистического дерьма. Завтра мы придем в павильоны, как обычно. Сядем за камеры -- ну и все. Не будем репетировать, не будем снимать. Мы ни хрена не будем делать. Мы просто просидим на месте весь день. И посмотрим, что эти ублюдки-продюсеры смогут с нами поделать". Благоговейную тишину нарушил чей-то голос: "Отличная идея, Вик, но что мы будем делать, если Майер выставит в окна пулеметы и сметет нас к чертовой матери?" Профессиональные шутники шутили, зная, что стрелять в них никто не станет, но еще не догадывались о том, что бывают вещи пострашнее пулеметов. *** Продолжение следует Франклин Делано Рузвельт приносит присягу во время инаугурации, 20 января 1933 года