Foreign Policy (США): неприглядная кончина Кимерики
Восемь американских президентов один за другим проводили политику сотрудничества с Пекином, если не считать нескольких ухабов и кочек на этом пути. Это невероятная демонстрация преемственности. Такой подход появился на свет в 1972 году, когда ярый антикоммунист президент Ричард Никсон вместе со своим советником по национальной безопасности Генри Киссинджером отправился в Пекин, чтобы выступить там с предложением, меняющим все правила игры: Соединенные Штаты и Китай должны положить конец своей многолетней вражде и вступить в альянс против Советского Союза. Как заявил Никсон китайскому председателю Чжоу Эньлаю, которому бывший госсекретарь Джон Фостер Даллес (John Foster Dulles) отказался пожать руку на Женевской конференции в 1954 году, «если наши народы враги, то у нашего общего мира действительно мрачное будущее». Далее он заявил, что у двух стран есть общие интересы, которые важнее разногласий, и что «хотя мы не может перекрыть существующую между нами пропасть, в наших силах попытаться навести мост, чтобы мы могли по нему ходить». Закончил Никсон высокопарно: «Мир наблюдает… за тем, что мы сделаем». Сегодня мир снова наблюдает, но на сей раз большинство наблюдателей ждет совсем другого исхода. Две гигантские державы, которые, как когда-то казалось, идут навстречу друг другу, сегодня рвут все связи и отдаляются друг от друга, подталкиваемые политикой и последствиями от глобального распространения коронавируса. Размежевание уже происходит, и его подталкивает косная идеология китайского председателя Си Цзиньпина и национализм американского президента Дональда Трампа. И пока страны обвиняют друг друга в пандемии коронавируса, пока мир все больше убеждается в непрочности цепочек поставки, а в мировом порядке происходят тектонические сдвиги, Китай и Соединенные Штаты отходят друг от друга все дальше и дальше. Пока Трамп не пришел к власти, мир по примеру Вашингтона развивал сотрудничество с Китаем, особенно после смерти Мао Цзэдуна в 1976 году, когда Дэн Сяопин выдвинул смелую новую программу «реформ и открытия навстречу внешнему миру». Сторонники сотрудничества надеялись, что такая новая политика приведет Китай к взаимодействию с существующим по правилам либерально-демократическим миропорядком, и что со временем интересы Китая и США будут все больше сближаться. Американцы, убежденные в притягательной силе демократии и убаюканные обещаниями казавшейся неотвратимой дуги истории, указывающей в сторону все большей открытости, свободы и справедливости, считали такое сближение практически неизбежным. В конце концов, если Китай хочет в полной мере участвовать в мировом рынке, ему придется играть по действующим правилам, так как выбора у него нет. А после окончания Второй мировой войны это были американские правила. Настолько велика была вера в конвергенцию, что многие даже заговорили о возникновении «Кимерики», или китайско-американского союза, а также о формировании «Двойки». Такая надежда на менее антагонистическое будущее заставляла замалчивать противоречия между ценностями и политическими системами Китая и демократического мира. Сторонники сближения с Китаем подчеркивали, что он будет развиваться благодаря позитивному воздействию предполагаемых экономических реформ, и предупреждали, что жесткая политика США лишь навредит китайским реформаторам. Начал формироваться весьма примечательный консенсус на тему американо-китайского сотрудничества, который в США преодолел идеологические границы. В 1979 году Джимми Картер, которого назвали «первым президентом-правозащитником в США», проигнорировал многочисленные нарушения прав человека в Китае и не только тепло принял Дэн Сяопина в Белом доме, но и с большой помпой восстановил официальные дипломатические отношения. В 1989 году президент Джордж Буш-старший сделал все возможное, чтобы сохранить дружественные отношения после массовой бойни на площади Тяньаньмэнь. Он дважды направлял в Пекин советника по национальной безопасности Брента Скоукрофта (Brent Scowcroft), который умолял Дэна не разрушать построенные дорогой ценой американо-китайские отношения. Когда в 1991 году распался Советский Союз, сотрудничеству понадобилось другое разумное объяснение, и в атаку галопом поскакал президент Билл Клинтон. Пообещав «не потворствовать тиранам от Багдада до Пекина» и раскритиковав своего предшественника, который «продолжал все как обычно с теми, кто убил свободу на площади Тяньаньмэнь», Клинтон в итоге заключил в объятия китайского руководителя Цзян Цзэминя, начал ратовать за предоставление Пекину режима наибольшего благоприятствования, и даже помог Китаю со вступлением во Всемирную торговую организацию. Клинтон был первым американским президентом, назвавшим эту новую политику «всесторонним взаимодействием». Он надеялся, что когда Китай получит инъекцию капитализма, демократия придет туда естественным образом. Президент Барак Обама продолжал этот курс, пытаясь вдохнуть новую жизнь в двусторонние отношения, ради чего госсекретарь Хиллари Клинтон уверяла Пекин, что его администрация не позволит деликатным вопросам типа прав человека мешать сотрудничеству по климатическим изменениям и борьбе с экономическим кризисом. Такая политика была выгодна американским корпорациям и потребителям, хотя страна была вынуждена поступиться некоторыми демократическими принципами и мириться с растущим торговым дефицитом. Но самые большие выгоды извлек Китай. Сотрудничество нейтрализовало Соединенные Штаты как противника, и произошло это в наиболее выгодный для Пекина момент. За эти 30 с чем-то лет Китай выбрался из своего революционного кокона, развил свою слабую экономику, заложил современную инфраструктуру и стал важным участником международных институтов. В такой безопасной среде, когда Китаю не грозила война с другой крупной державой и даже серьезные военные действия, Китай не только выжил, но и начал процветать. Но когда на трон в 2012 году взошел Си, эти важнейшие дружественные взаимоотношения начали претерпевать изменения. Си заменил лозунг своего предшественника «мирный подъем» на более воинственную «китайскую мечту» и «модернизацию Китая». В этих идеях излагалась грандиозная концепция намного более напористого и влиятельного китайского государства, проявляющего активность как дома, так и за рубежом. Однако неуступчивая агрессивность Си во внешней политике и усиление авторитаризма внутри страны вскоре отвратили от него Соединенные Штаты и многих других торговых партнеров рангом пониже, которые ощутили, что оказались в западне все более неравноправных а порой и оскорбительных отношений, избавиться от которых им было непозволительно. Новая и весьма амбициозная концепция Си, согласно которой Китай должен был вести себя более агрессивно и ни в чем не раскаиваться, породила весьма безрассудную политику. Си оккупировал, а затем осуществил милитаризацию Южно-Китайского моря; настроил целое поколение гонконгцев против Пекина, беспричинно лишив их той значительной автономии, которая была обещана им в 1997 году; настроил против себя Японию из-за островов Сенкаку / Дяоюйдао в Восточно-Китайском море, которыми та давно уже управляла; грозил Тайваню, причем настолько безыскусно, что настроил против себя даже некогда до мозга костей прокитайскую партию Гоминьдан; и по сути дела превратил в гигантский концлагерь Синьцзян-Уйгурский автономный район. Результатом всего этого стало не только ухудшение дипломатических отношений с Вашингтоном, торговая война и расстыковка экономик двух стран, но и опасный разрыв связей транснационального гражданского общества и даже прекращение культурных обменов. В совокупности Си дал Вашингтону все основания для того, чтобы тот отказался от своей снисходительной и всепрощающей политики. В итоге официальная позиция США стала гораздо более неуступчивой, и возникла одна из самых неожиданных коалиций в американской политике: единый фронт демократов и республиканцев в конгрессе, которые больше ни в чем не находят согласия. Если не появится катализатор в виде китайской политической реформы, то трудно себе представить, что кто-то в США будет по-прежнему верить в китайско-американскую конвергенцию. А поскольку на смену сближению приходит расхождение, сотрудничество просто не имеет смысла. Но какой логикой руководствовался Си, реализуя свою политику, из-за которой столь успешное сотрудничество стало неработоспособным? Что заставило его отдалиться от США, хотя никакой необходимости в этом не было? Безусловно, существует множество вполне конкретных причин и аргументов, однако Си ни разу не озвучил общее и всеохватывающее объяснение, которое говорит о реальных национальных интересах Китая. Самое вероятное объяснение может оказаться и самым простым: агрессивный национализм и открытая демонстрация силы зачастую находят положительный отклик внутри страны среди тех, кто живет на стероидах национальной гордости. Но такое потакание своим слабостям является роскошью, и во времена кризиса оно может дорого обойтись. Неожиданное начало пандемии COVID-19 стало как раз таким кризисным временем. В начале эпидемии Си не справился с кризисом, и это ослабило представление о его личной непобедимости, а также подорвало самый важный источник политической легитимности Коммунистической партии Китая, каким являлся рост экономики. Первые цифры статистики из Китая показывают, что в январе-феврале потребление в годовом исчислении снизилось на 20,5%, а объем производства на 13,5%. И если эта страна сегодня с большим трудом, но встает на ноги, то остальной мир переходит на режим самоизоляции. Хотя Китай пытается представить этот кризис в виде своей глобальной пропагандистской победы, чему способствует неумелая борьба с коронавирусом в США, стране нанесен мощный внутренний удар, который может оказаться смертельным. Это удар не по партийно-государственному режиму, а лично по Си, который сделал ставку на преодоление кризиса, стремясь укрепить на этом свой авторитет. К сожалению, пандемия может также стать смертельным ударом по довольно устойчивым отношениям, которые некогда существовали между Китаем и США. Администрация Обамы в свое время уже задумывалась о том, насколько целесообразно в одностороннем порядке поддерживать сотрудничество и взаимодействие. И тут пришел Трамп со своей когортой антикитайских ястребов (Питер Наварро (Peter Navarro), Стив Бэннон (Steve Bannon), Майкл Пиллсбери (Michael Pillsbury)), которые давно уже предупреждали, что все более агрессивный, самовластный и хорошо вооруженный Китай — это неизбежность и угроза национальным интересам Америки. В этот момент, когда начались дебаты об отказе от китайских цепочек поставок, поднял свою голову коронавирус. Авиалинии стали отменять рейсы, закрылись торговые выставки, остановилась индустрия туризма, иссякли потоки инвестиций, резко упали объемы экспортно-импортных операций, сократились обмены высокими технологиями. И эти дебаты были вырваны из рук знатоков политики и переданы на рассмотрение богов. Разорвав связи между США и Китаем практически мгновенно, пандемия приглушила дебаты и дала в руки Трампу и его ястребам как раз те обширные санкции, которые были нужны им, чтобы вогнать последний кол в самое сердце сотрудничества — а может, и в само понятие глобализации как положительной силы. Но большинство американцев по-прежнему за глобализацию в той или иной форме, хотя им при этом хочется, чтобы Китай играл гораздо менее весомую роль. Теперь, когда американский бизнес стал скептически относиться к сотрудничеству старого образца, такая политика утратила свои последние побудительные мотивы. Еще до кризиса коронавируса компании в ходе торговой войны стали понимать, насколько рискованно складывать все яйца в одну корзину, и начали диверсификацию производства, выводя предприятия из Китая в другие развивающиеся страны, такие как Вьетнам. А пандемия лишь ускорила этот процесс. В американской армии, церквях, средствах массовой информации, аналитических центрах, гражданском обществе и даже в научных кругах резко уменьшилось количество сторонников сотрудничества, так как старые контакты и возможности исчезли. Американо-китайские отношения зависли в невесомости, и возникла новая реальность, в которой Си и Трамп, не сумевшие дать достойный отпор коронавирусу, пытаются нащупать почву под ногами. Конечно, если в Китае вирус удалось временно сдержать (а цифры статистики по новым случаям заражения это подтверждают), Си может сделать заявку на победу у себя дома. А если к тому же США под руководством Трампа и дальше будут не в силах сдерживать распространение эпидемии, то это лишь усилит славу Си. Однако репутация Си серьезно пострадала, особенно из-за того, что его критикуют за подавление той тревоги, которую подняли китайские медики в начале эпидемии. Ведь прислушайся он к ним, и распространение вируса можно было бы предотвратить. Не на пользу ему и то, что американские руководители от Трампа до госсекретаря Майка Помпео полны решимости называть этот вирус китайским и возложить ответственность на того, кто, как они говорят, на самом деле виноват в пандемии, и тем самым отвлечь внимание от собственных провалов. Но так или иначе, пандемия дала Си оправдание для того, чтобы испытать на практике и воплотить в жизнь многочисленные новые механизмы партийного и государственного контроля. Новые цветные приложения, показывающие, кто куда может передвигаться, полицейские сканеры для измерения температуры, новая тактика мобилизации масс и инструменты цифровой цензуры позволят государству еще глубже вторгаться в жизнь китайцев. Если борьба с коронавирусом снова выйдет из-под контроля, и Си вернет рабочих на предприятия ради спасения китайской экономики, он наверняка заявит, что угроза выживанию нации и государственности поднялась на новый уровень, и в таких условиях единственное средство для спасения — это еще более централизованное, властное, нетерпимое и жестко все контролирующее государство. Что бы ни произошло с коронавирусом в Китае, Пекин наверняка выйдет из этого кризиса еще более самовластным, агрессивным и склонным к конфликтам с либерально-демократическим и основанным на правилах порядком, который, как мечтательно думают американцы, существует у них в стране.
