"Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов — крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют... Вот кого нам нужно возвышать, учить, возбуждать в них смелость, геройство, ежели мы не себялюбцы, а действительные слуги Отечества" — эти слова, вполне актуальные и в более поздние времена, Павел Степанович Нахимов произнес, обращаясь к офицерам Черноморского флота, почти два века назад, еще в эпоху крепостного права.
Важно, что звучало это во вполне феодальной империи из уст очень требовательного служаки, почти фанатика суровой флотской дисциплины, представителя очень жесткой военно-морской касты. Но, как и фельдмаршал Суворов поколением ранее, адмирал Нахимов являлся не просто карьерным офицером и военным бюрократом. "Слуги Отечества" — то были для него не просто слова.
"К службе отлично усерден и знающ…"
Будущий адмирал родился 220 лет назад, 5 июля (нового стиля) 1802 года, в Смоленской губернии в многодетной семье небогатых дворян. Дворянский чин в эпоху царицы Елизаветы, дочери Петра I, выслужил дед Павла Нахимова — потомок запорожцев, казачий сотник Михайло Нахимов. Отец нашего героя служил в гвардейских полках, прошел русско-турецкие войны эпохи Суворова и Екатерины II, вышел в отставку в чине майора.
В семье будущего адмирала было 11 детей — пять братьев и шесть сестер. Павел родился четвертым по старшинству братом. В сравнении с большинством дворян Нахимовы были незнатны и бедны. В сущности, судьба и эпоха оставляли их мужскому поколению лишь один путь — военную службу. В итоге все пятеро братьев Нахимовых стали офицерами флота, один из младших братьев в будущем тоже достигнет адмиральских чинов.
В детстве десятилетний Павел пережил нашествие Наполеона, когда завоевывать нашу страну пришла почти вся Европа. В 1812 году глава семейства, отставной майор Степан Нахимов, вступил в народное ополчение, а его малолетним детям пришлось бежать от наступающего врага — Смоленщина тогда надолго стала местом жестоких боев и разорений.
Детские воспоминания о тех страшных днях явно во многом предопределили судьбу и характер мальчика. В 1815 году он поступает кадетом в петербургский Морской корпус и на всю оставшуюся жизнь становится настоящим фанатиком военного дела. "К службе отлично усерден и знающ…" — слова из аттестации Павла Нахимова, одного из лучших гардемаринов своего выпуска. Кстати, среди его однокашников и приятелей по учебе был и Владимир Даль, в будущем автор знаменитого "Словаря живого великорусского языка".
Первый офицерский чин Павел Нахимов получает в неполные 16 лет и с тех пор почти не покидает палубы военных кораблей. Сначала четыре года на Балтике и Белом море, а потом более трех лет — в кругосветном плавании на бриге "Крейсер", под командованием будущего адмирала Лазарева, одного из двух русских первооткрывателей Антарктиды.
Кругосветный морской рейс и в наши дни дело непростое. Но в 1822 году — когда "Крейсер" с мичманом Нахимовым на борту отправился в кругосветку — по степени риска и трудности то было сродни космическому полету наших дней, притом не просто орбитальному, а как минимум куда-то на Луну… На годы без связи, без моторов, лишь по воле ветров и фактически с ручной навигацией — многими месяцами в открытом море, не наблюдая берегов посреди Атлантики и Тихого океана.
У берегов Аляски юный Нахимов едва не погиб, когда в сильный шторм пытался спасти упавшего за борт матроса. Шлюпку со спасателями, которых возглавил 21-летний Павел, волнами буквально разнесло в щепки о борт "Крейсера". Капитан Лазарев позже представил мичмана к награде, как написано в рапорте командованию, именно за "готовность Нахимова при спасении человека жертвовать собою…".
Награду Нахимову не дали — ведь упавшего за борт матроса Давыда Егорова спасти не удалось. Жесткие военно-морские регламенты требовали для подвига не только риска, но и наличного результата. "Как будто удача или неудача изменяла сущность подвига…" — напишет позже об этом случае с Нахимовым его друг и сослуживец, будущий декабрист Дмитрий Завалишин, тоже участвовавший в том кругосветном плавании и своими глазами наблюдавший так и оставшийся без наград служебный подвиг.
Сам же Нахимов в письмах друзьям из кругосветного плавания о своем подвиге ничего не писал, зато с явным удовольствием рассказывал про заморскую экзотику — "Рио-Янейро", так он именовал столицу Бразилии, и "дикий, но очень добрый" народ Полинезии.
"Не понимаю, как я уцелел…"
По возвращении из кругосветного плавания уже лейтенант Нахимов делает показательный выбор — он отказывается служить в столице, в Гвардейском флотском экипаже, предпочтя уехать в Архангельск, где для Балтики строился новый многопушечный корабль. Морскую службу он явно ценит выше, чем гарнизонную лямку, хотя бы и на виду у высокого начальства.
74-пушечный трехмачтовый "Азов", спущенный на воду в 1826 году, стал не только одним из лучших в русском флоте тех лет. С его палубы начали большую военно-морскую карьеру многие блестящие адмиралы той эпохи — помимо Нахимова это Корнилов и Истомин (тоже будущие герои обороны Севастополя) и Путятин (один из тех, кому мы обязаны присоединением к нашей стране Приамурья и Приморья).
На борту "Азова" 25-летний Павел Нахимов примет участие в своей первой войне. Осенью 1828 года именно этот линейный корабль оказался в самом эпицентре жесточайшего сражения с турецким флотом у Наварина в Средиземном море.
"Азов" был флагманом нашей эскадры и уничтожил в бою пять кораблей противника. Лейтенант Нахимов командовал парусами и пушками на баке, то есть в носовой, самой опасной во время боя части судна. "Казалось, весь ад разверзся перед нами! Не было места, куда бы не били, не сыпались ядра и картечь… Я не понимаю, как я уцелел. Я был наверху, на баке, у меня было 34 человека, из которых шестерых убило и 17 ранило, меня даже и щепкой не тронуло…" — расскажет он вскоре в одном из писем к друзьям.
За отличие в том бою Нахимов получил орден Святого Георгия и чин капитан-лейтенанта, равный майорскому в сухопутных войсках. В 25 лет от роду это означало весьма хорошие карьерные перспективы. Павел действительно к тому времени был хорошо образованным и весьма опытным военным моряком, не раз доказавшим как квалификацию, так и храбрость.
Притом образование его не было узким — помимо общепринятого у дворян французского, Нахимов, как военный моряк, хорошо знал и английский. По свидетельствам очевидцев, он активно и много читал на обоих языках этих самых развитых держав той эпохи.
Именно по итогам победы у Наварина наш герой получил самое желанное для каждого моряка — свой корабль. Под его начало передали "Нессабиз Сабах", захваченный у турок 20-пушечный корвет. Османское название, в переводе означавшее "восточная звезда", сменят на символическое, напоминавшее о большой победе, — под началом Нахимова корвет будет носить гордое имя "Наварин".
"Служит 24 часа в сутки…"
На капитанском мостике "Наварина" Павел Нахимов вернется в Кронштадт лишь в 1830 году. "Отличный и совершенно знающий свое дело морской офицер" — такие слова запишут в его служебной аттестации. Один же из друзей капитана Нахимова позднее так будет вспоминать о нем в то время: "Помню общее мнение, что Павел Степанович служит 24 часа в сутки. Но никогда товарищи не упрекали его в желании этим выслужиться, а веровали в его призвание и преданность делу. Подчиненные его всегда видели, что он работает более их, а потому исполняли тяжелую флотскую службу без ропота…"
В последующие два десятилетия Нахимов проходит все ступеньки военно-морской карьеры. После корвета "Наварин" командует новейшим, построенным в Петербурге фрегатом "Паллада" — именно этого трехмачтового красавца позднее увековечит в своих блестящих морских очерках писатель Иван Гончаров.
В ночь на 17 августа 1833 года Нахимов на "Палладе" в условиях крайне плохой видимости, руководствуясь своими знаниями и чутьем опытного капитана, фактически спасет всю балтийскую эскадру от крушения на подводных камнях у берегов Финского залива. Вскоре Павел Степанович с повышением переводится с Балтики на Черноморский флот. Там он уже командует линейным кораблем — на четыре года его домом становится 84-пушечная "Силистрия". На верфях Николаева он лично руководил постройкой и вооружением этого корабля, который вскоре был признан лучшим на Черноморском флоте.
Командуя "Силистрией", Нахимов получит чин капитана 1-го ранга, а в сентябре 1843 года — в возрасте 43 лет — будет произведен в контр-адмиралы. У восточных берегов Черного моря он успешно руководит отрядом кораблей, боровшихся с контрабандой оружия для горских повстанцев, — Российская империя в те годы ведет долгую Кавказскую войну. Нахимов несколько раз лично участвует в десантах и стычках с горцами, когда те пытались атаковать русские укрепления и посты на Черноморском побережье Кавказа.
Судя по сохранившимся в архивах служебным документам, адмирал Нахимов был очень жестким и требовательным начальником, как к матросам, происходившим в ту эпоху из крепостных крестьян, так и к офицерам-дворянам. При этом адмирал был чужд сословного и чиновного чванства, объясняя подчиненным: "У многих командиров служба не клеится на судах оттого, что они неверно понимают значение дворянина и презирают матросов, забывая, что у мужиков есть ум, душа и сердце… Все сделает матрос, если мы, начальники, не будем эгоистичны, ежели не будем смотреть на службу как на средство для удовлетворения своего честолюбия, а на подчиненных — как на ступени для собственного возвышения".
"Отвага Павла меня беспокоит…"
Крымскую войну Павел Нахимов встретил в чине вице-адмирала, возглавляя одну из дивизий Черноморского флота — пять линейных кораблей, четыре фрегата и дюжину пушечных судов поменьше. Осенью 1853 года Нахимов занимался морской переброской резервов сухопутной армии на Кавказ. Затем повел свои боевые корабли к побережью Османской империи — чтобы помешать туркам в свою очередь перебрасывать на Кавказ их резервы.
23 ноября 1853 года эскадра Нахимова обнаружила вражеский флот и воинские транспорты в Синопской бухте. Турецкая гавань была неплохо защищена береговыми батареями, к тому же на подходе к Синопу корабли Нахимова попали в жесточайший шторм — для парусников того времени природная стихия была врагом не менее опасным, чем самый вооруженный неприятель.
Два из пяти линейных кораблей Нахимова были серьезно повреждены штормом и уже не могли принять участие в сражении. Настал рискованный момент, когда после шторма и ухода поврежденных кораблей у эскадры Нахимова оказалось меньше пушек, чем у неприятеля. Но вице-адмирал все же сумел поредевшими силами блокировать турецкий флот в гавани Синопа и спустя пять суток дождаться пришедших из Севастополя подкреплений — трех линейных кораблей и двух фрегатов. С этими силами в последний день ноября 1853 года Нахимов атаковал врага — тем самым начав последнюю большую битву парусников в истории человечества.
Приказ Нахимова об атаке, после разъяснения диспозиции и планов, заканчивался характерной фразой: "Я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг". Опытный флотоводец парусной эпохи, Павел Степанович прекрасно понимал, что даже самая тщательно спланированная атака кораблей, движимых лишь волей ветра, заканчивается в итоге хаотичной и кровавой свалкой, когда исход битвы решают лишь стойкость и выучка моряков.
Мрачным дождливым утром при шквалистом ветре русские корабли двумя колоннами — чтобы быстрее пройти сектора обстрела береговых батарей — ворвались в Синопскую бухту, почти вплотную приблизившись к вражеским судам. Спустя десять часов непрерывного артиллерийского боя турецкая эскадра перестала существовать, командующий вражеским флотом был взят в плен. Его сабля, отданная им при пленении русским офицерам, и ныне хранится в Севастополе в музее Черноморского флота.
Дальнейшая история хорошо известна — Российская империя так и не смогла воспользоваться победой у Синопа, в войну вступили Англия и Франция, сильнейшие в военном, техническом и экономическом смысле державы той эпохи. Как раз в те годы стремительно менялся технологический уклад войны — на смену деревянным красавцам-парусникам приходили страшные во всех смыслах стальные пароходы.
Адмиралу Нахимову пришлось пережить это самым трагическим образом — именно он, заняв должность военного губернатора Севастополя, в сентябре 1854 года подписал приказ о затоплении парусников Черноморского флота в Севастопольской бухте, чтобы в нее не вошли вражеские пароходы. На дно лег и его первый, фактически им построенный линейный корабль "Силистрия". Можно только догадываться, каких душевных и нравственных мук это стоило Нахимову.
Не зря его друзья заметили, что после самозатопления флота Павел Степанович потерял в сухопутных боях всякую осторожность. "Отвага Павла меня беспокоит. Знаю его мысли — не пережить падения Севастополя…" — записал в те дни в личном дневнике Михаил Рейнеке, однокашник и друг Нахимова, тоже военный моряк и очевидец севастопольской обороны.
"Павел Степанович ищет смерти…"
"Павел Степанович как бы ищет смерти, разъезжая под самым убийственным огнем; недавно матросы без церемонии сняли его с лошади и отнесли в место, более безопасное. Он один теперь ездит по линии, воодушевляя своим присутствием и матросов, и солдат" — еще одна запись тех дней в дневнике Михаила Рейнеке.
Впрочем, адмирал Нахимов не просто "искал смерти" — он сделал очень много для защиты Севастополя. И рядовые солдаты с матросами, и офицеры — все считали его душой обороны города. Установленные им на суше пушки с затопленных кораблей отбили несколько ожесточенных атак англо-французских войск.
Нахимов умело руководил войсками и на суше, появляясь в самых опасных местах боев. За восемь месяцев с начала осады Севастополя адмирал был несколько раз контужен близкими разрывами вражеских снарядов и почти привык к постоянному свисту пуль над головой. Напомним: Крымская война — это еще и первое массовое применение нарезного стрелкового оружия. Винтовки в те годы стреляли дальше гладкоствольных пушек, и таких новых винтовок у неприятеля оказалось куда больше, чем у русских войск…
"Они сегодня довольно метко стреляют…" — свидетели запомнили эти слова Нахимова, произнесенные 10 июля 1855 года на Малаховом кургане, решающем рубеже обороны, буквально за несколько секунд до смертельного ранения.
Война — вещь страшная, и зачастую страшная не просто смертью, а долгой и мучительной агонией. Именно так было с адмиралом Нахимовым — пуля попала ему в голову, над левым глазом у виска, прошла через мозг и вышла из затылка. Смертельно раненный оставался жив, периодически приходя в сознание, еще долгие полтора дня.
Медицина той эпохи при подобной ране не то что спасти — не могла даже облегчить страдания. Прибалтийский немец Христиан Гюббенет, участвовавший в обороне Севастополя в качестве военного хирурга, оставил по-врачебному бесстрастные и оттого еще более пугающие записи об агонии адмирала Нахимова: "...я нашел его окруженным врачами, справедливо признававшими его положение безнадежным. Пуля пробила ему череп и прошла через мозг. О спасении его, конечно, не могло быть речи, но раздробленные части черепа были удалены и на голову положен лед… Правые конечности оказались бездейственными, левою же рукою он постоянно хватался за рану. Левый глаз закрыт верхним веком, посиневшим несколько от подтека, а правый вскрывался от времени до времени; рот был полуоткрыт, и левый угол его несколько приподнят. Во взоре больного выражалось еще несколько следов самосознания…"
"В 11 часов 45 минут больной совершил последнее дыхание…" — записал доктор Гюббенет 12 июля (нового стиля) 1855 года, по старой привычке машинально называя раненного в бою адмирала мирным термином "больной".
В завершение истории этой жизни, целиком посвященной войне и морю, скажем лишь одно — Павлу Степановичу Нахимову повезло с исторической памятью именно как моряку и флотоводцу. Нахимовские училища, ордена Нахимова в СССР и ныне в Российской Федерации. И главное — боевые корабли его имени. Целых пять на протяжении почти полутора столетий. Броненосный фрегат "Адмирал Нахимов" появился в нашем флоте еще в XIX веке, а тяжелый атомный ракетный крейсер "Адмирал Нахимов" и ныне входит в состав Северного флота ВМФ России.