Под Верденом было тише: немецкие пленные о Брусиловском прорыве
Военные и историки подробно разобрали детали операции, но наиболее красноречивую картину событий показывают воспоминания участников Первой Мировой войны.
Полковник Павел Игнатьев: "Развернув передо мной подробную карту Галиции, хранимую под замком, он отметил основные направления готовящегося наступления на Луцк, которое после его успеха было названо "Брусиловским прорывом". "Только не забудьте, - добавил генерал, - что ваши первые усилия должны быть направлены в эту сторону. Мне нужны подробные сведения о крепостях и укрепрайонах, созданных в тылу противников".
Австрийский полковник Максимилиан Ронге: "На этот раз следовало похвалить и русскую разведывательную службу. 9-я русская армия, использовав кители пленных перебежчиков, в частности, кадета ландштурма Душана Иозшовича, хорошо выяснила нашу систему укреплений. 7-я армия также была превосходно информирована, как видно было из захваченного донесения начальника штаба генерала Головина. Особенно она рассчитывала на меньшую стойкость 36-й пехотной дивизии, состоявшей преимущественно из славян".
Поручик Новохоперского полка Александр Василевский: "Против нас по-прежнему стояла 7-я австрийская армия генерала Пфлянцера-Балтина. Солдаты, а в некоторой мере и офицеры радовались, что нам придется иметь дело не с немцами, а с австрийцами, которые были слабее. В начале каждой артиллерийской перестрелки мы поглядывали на цвет разрыва и, увидев знакомую розовую дымку, которую давали австрийские снаряды, облегченно вздыхали".
Унтер-офицер Белгорайского полка Евгений Тумилович: "И вдруг в этот короткий миг ничтожного блаженства, в затаенной тишине небесного свода раздался страшный свист, рев и грохот, как будто небо разорвалось на две части и все предшествующие летние громы обрушились на грешную землю. Рев нарастал с невероятной силой и скоростью, блиндаж задрожал, земля посыпалась в котелок и чашки. Мы выскочили на воздух. К грохоту орудий присоединилась нестерпимая трескотня пулеметов. Шестидюймовые снаряды безжалостно разрушали первую и вторую линию обороны противника. Вместе с огнем и столбами черной земли кверху летели бревна, кровати, шинели, трупы людей".
Австрийский полковник Максимилиан Ронге: "Наши войска были ошеломлены новым фактором, не бывшим в достаточной мере учтенным нашей разведывательной службой. Русская артиллерия, сама по себе стоявшая на высоком уровне, получила от западных союзников большое количество тяжелых орудий новейшей конструкции и инструкторский персонал, хорошо знакомый со всеми тонкостями массового применения артиллерии. Ни наши войска, ни укрепления не были подготовлены к этой неожиданности".
Полковник Борис Сергеевский: В ближайшем тылу атакованного 15-м стрелковым полком участка оказался мало разрушенный кольцевой редут, а в нем - батальон мужественных венгров. Это стоило полку около 1000 человек потерь и около двух часов времени. Но в тылу венгров появилась группа русских случайных смельчаков (уверяют, что всего 11 стрелков во главе с прапорщиком Егоровым) и венгры в числе 805 человек положили оружие. Но на остальном фронте дело шло, как по маслу.
Унтер-офицер 8-го дивизиона Алексей Селявкин: "Урча моторами, броневики появлялись вместе с кавалерией там, где надо было подбросить "огонька". Стояли жаркие дни. В разогретых моторами и солнцем машинах было трудно дышать. В смотровые щели мы видели уже колосившуюся пшеницу... Солдаты шли волна за волной с почерневшими от пыли и грязи лицами, в просоленных от пота гимнастерках".
Австрийский полковник Максимилиан Ронге: "Во время этой маневренной войны русские радиостанции вновь стали очень разговорчивы. Мы ежедневно дешифровали до 70 радиограмм с оперативными приказами, сводками, о перемещениях начальников и т. п. Новые правила радиопередачи и новый шифр, объявленные 16 июня, вызывали недовольство русских штабов вследствие их сложности. Ввиду этого ряд штабов продолжал пользоваться старым шифром и правилами, что в огромной степени облегчало раскрытие нового шифра".
Полковник Борис Сергеевский: "И вдруг из штаба армии грянул гром: "Ни шагу вперед. Наоборот - 40-му корпусу обеими дивизиями немедленно отойти назад на переход и срочно укреплять там позиции". Трудно передать изумление и возмущение в обоих корпусных штабах. Я лично потерял самообладание и послал в оперативное отделение штаба 8-й армии, подполковнику Кусенскому, телеграмму, начинающуюся словами: "Что это? Измена?!".
Унтер-офицер Белгорайского полка Евгений Тумилович: "В госпитале от раненого солдата своей роты я узнал, что Михей Привалов был тяжело ранен в плечо во время первой атаки и отправлен в тыл. А из нашего гренадерского взвода, что начинал прорыв в Карпаты, остался жив только я, да добрый Михеюшка Привалов".
Полковник Борис Сергеевский: "К ночи на 4-е июня (по старому стилю) противник отхлынул, а ночью обнаружилось невиданное нами явление - перебежчики-германцы, и даже унтер-офицеры. Мне лично пришлось их опрашивать: они утверждали, что перебежали под впечатлением ужаса от величины потерь - в ротах их было утром по 250 человек, а к ночи осталось - в роте одного только 20, а другого - 15 человек. Они уверяли, что во Франции они не переживали ничего похожего - под Верденом было тише. Жестокие бои продолжались у нас еще несколько дней, с тем же успехом для противника, но "Луцкий прорыв" все же был остановлен".
Генерал от кавалерии Алексей Брусилов: "Все это время я получал сотни поздравительных и благодарственных телеграмм от самых разнообразных кругов русских людей. Все всколыхнулось. Крестьяне, рабочие, аристократия, духовенство, интеллигенция, учащаяся молодежь - все бесконечной телеграфной лентой хотели мне сказать, что они - русские люди и что сердца их бьются заодно с моей дорогой, окровавленной во имя родины, но победоносной армией. И это было мне поддержкой и великим утешением. Это были лучшие дни моей жизни, ибо я жил одной общей радостью со всей Россией".