Войти в почту

Тергоровый рефлекс, или Как сладостно в навозе изваляться

Несколько дней назад у себя в «Фейсбуке» я выложил гениальное стихотворение Николая Тихонова «Баллада о гвоздях», которое уже много лет – одно из моих самых любимых!

Тергоровый рефлекс, или Как сладостно в навозе изваляться
© Свободная пресса

Спокойно трубку докурил до конца,Спокойно улыбку стер с лица.

«Команда, во фронт! Офицеры, вперед!»Сухими шагами командир идет.

И слова равняются в полный рост:«С якоря в восемь. Курс – ост.

У кого жена, брат –Пишите, мы не придем назад.

Зато будет знатный кегельбан».И старший в ответ: «Есть, капитан!»

А самый дерзкий и молодойСмотрел на солнце над водой.

«Не все ли равно, – сказал он, – где?Еще спокойней лежать в воде».

Адмиральским ушам простукал рассвет:«Приказ исполнен. Спасенных нет».

Гвозди б делать из этих людей:Крепче б не было в мире гвоздей.

Оно было опубликовано в сборнике стихотворений 1919–1922 гг., и для меня никогда не стоял вопрос, о ком было написано оно? Конечно, о русских моряках, о русском флоте, пережившем вместе с Россией огромную драму гражданской войны и иностранной интервенции. Каково же было моё удивление, когда под постом один из «френдов» вдруг написал, что вообще-то стихотворение это было написано Тихоновым не про русских моряков, а про… английских. Более того, про тех, которые атаковали в 1919 году русскую военно-морскую базу в Кронштадте. Привёл он и ссылку на некое «историческое исследование» некого смоленского «военного историка» Алексея Костенкова, где на основании нехитрой логики, что дата написания примерно (в диапазоне года) совпадает с упомянутым выше событием – атакой британских торпедных катеров наших кораблей в бухте Кронштадта 18 августа 1919 года, он делает вывод, что стихотворение посвящено было именно им. Ну типа, молодой Тихонов был так впечатлён дерзостью и смелостью англичан, что и написал это стихотворение. А потом испугался и всю оставшуюся жизнь утверждал, что писал о русских моряках:

"Тема этого стихотворения зародилась во мне ещё осенью семнадцатого года, когда моряки Балтийского флота в жестоких морских боях показали поразительное бесстрашие и высокое мужество, отбивая попытки германского флота захватить Ирбенский пролив и архипелаг Моонзунд. Я начал писать стихотворение об их доблести, но не успел его закончить.

Но когда пришли трудные дни осени девятнадцатого года, когда белая армия генерала Юденича подступала по суше к красному Петрограду, а с моря английские военные суда вели морскую блокаду и совершали предательские нападения на корабли Советского флота, эта тема явилась совершенно заново”.

Костенков делает вид, что этих строк не читал:

«Книга увидела свет в 1922 году. Логично предположить, что речь идёт о событиях 1919 года. Самоубийственных атак, из которых «никто не придёт назад», краснознамённый Балтийский флот в том году не проводил. Попытки походов к эстонскому берегу для экспорта революции в Таллин вместо героизма закончились конфузом и сдачей «братишками» в бушлатах двух эсминцев англичанам».

То, что баллада, мягко скажем, не репортажный жанр и не «Окна РОСТА», я упоминать не буду. Это очевидно. И у поэтов того времени свежих откликов на события, мягко скажем, не так уж много. Ну разве что Владимир Маяковский любил жанр актуальной поэзии. Тихонов в этом замечен не был. Но для «исследователя» Костенкова это не важно. На протяжении всей публикации он с упоением разматывает историю этой атаки, осыпая дифирамбами британцев, чей военный успех многократно уступал их дерзости, а в конце снова пафосно заканчивает:«Есть основания полагать, что Тихонов лично общался с очевидцами атаки на Кронштадт и пленения англичан. Похоже, что именно потрясение очевидца от гордости британских моряков, выполнивших самоубийственную задачу и не боявшихся теперь ни бога, ни чёрта, и передалось советскому поэту. И так крепко засело в его душе, что он осмелился в 1922 году написать и опубликовать сильнейшее стихотворение в своей жизни. С употреблением смертельно опасных «вражеских», «буржуазных» слов «офицер» и «адмирал». Видимо, Тихонов, выросший на стихах Киплинга, иначе просто не смог...»

Такой вот «историк» литературы!

Хотя, справедливости ради, надо сказать, что он эту версию нахально утянул, без всякого упоминания первоисточника, ещё у одного такого же «историка» – «strannik 17» (ник в ЖЖ), который пять лет назад, ничтоже сумняшеся, несмотря на все личные объяснения Николая Тихонова, взял и припечатал: «…Недавний еще гусар Тихонов написал эти стихи под впечатлением от лихой, самоубийственно-отважной и сродни кавалерийскому наскоку атаки торпедных катеров, ведомых молодыми английскими лейтенантами, ровесниками Тихонова, на внутренний рейд Кронштадта в ночь с 18 на 19 августа 1919 года».

Почему? Да хрен его знает! Точнее – автор «strannik 17», туманно ссылаясь на некие «разговоры (Тихонова) со своим близким тогда другом Сергеем Колбасьевым – моряком, литератором и разведчиком, в ноябре 1921 года, когда и была написана "Баллада о гвоздях"». Какие разговоры? Где? Неизвестно! Ссылок нет.

А учитывая, что Сергей Колбасьев был репрессирован и, по одной из версий, расстрелян в 1937 году по приговору «тройки», а по второй – скончался в 1942 году в лагере, то с таким же успехом «strannik 17» мог бы ссылаться на святого Гавриила или пророка Моисея, ну или проще – сказать, что «мне было видение». Но с его подачи целый сонм «историков» литературы начал из клюва в клюв передавать откровение, что писал-то Тихонов, оказывается, о бесстрашных англичанах, а не о красной революционной матросне.

Вообще, персонаж «strannik 17» прелюбопытный. Реальное имя и фамилию сей аноним не открыл, но в российской сети лет десять назад он часто мелькал по разным форумам, исправно адвокатируя Америку и её политику, а также, мягко говоря, «критикуя» Россию, её историю и, в особенности, всё, что связано с СССР. Своим местоположением он поделился в своём ЖЖ, который внезапно забросил в 2015 году – «Philadelphia, Pennsylvania, United States».

В своём недописанном псевдоисследовании о творчестве Тихонова единственным доказательством – ссылкой, на которую он указывает, стало эссе Дениса Драгунского «Баллада о вранье» матёрого либерала, пещерного антисоветчика, сделавшего свою литкарьеру «детского писателя» на произведениях своего отца, написавшего полвека назад популярный в СССР цикл «Денискины рассказы». Мягко скажем, этот литпенсионер ни ухом ни рылом ни в творчестве Тихонова, ни, тем более, в военной истории. И, тем не менее, «strannik17» цитирует оного:

«Учителя врали, что это про коммунистов.Тихонов потом говорил, что это на самом деле о наших моряках. Тоже вранье.Вот он уже немолодым человеком читает эти [стихи] и потом говорит: «Это, вы знаете, подлинный факт, гибель этих миноносцев «Азард» и «Гавриил». Они так погибли. Кричали «ура», погибая.

Врал, герой соцтруда, лауреат ленинской и трех сталинских премий, председатель комитета защиты мира, пожилой, седой и осанистый».

Ну, вам понятно? Всякое лыко в строку! Лишь бы «красного» трибуна Тихонова «замочить».

Дальше больше! «strannik17» заходится в разоблачительном пафосе:

«Поколения советских пионеров знали эти две широко цитируемые хрестоматийные строки, часто никогда не читав короткого, в 28 строф, стиха. А те, кто читал, не задавались вопросами к официальной версии, подаваемой в учебниках, – стихи о героях-коммунистах. Только самые вдумчивые ощущали явный диссонанс между версией о железных революционных матросах и выпадающими из контекста деталями – "адмирал", "кегельбан", "курс – ост". Кто эти моряки, отважно идущие на верную смерть?».

Ну понятно, что никак не «красные матросы», а исключительно бесстрашные британские джентльмены. При этом «филадельфийцу» «strannik17» и в голову не приходит задуматься, что спустя год после революции ни флотский сленг, ни структура речи просто не могут так кардинально измениться. Конечно, «филадельфиец» не читал ни Леонида Соболева, ни мемуаров советских флотоводцев, служивших ещё на Российском императорском флоте, где очень подробно рассказывается о создании и становлении Красного флота и обо всех казусах этого периода, в том числе и языковых.

Отправляя читателя к «странным» для «красной» версии стихотворения 28-й строфе, «strannik17» нисколько не смущает третья и четвёртая строфа:

"Команда, во фронт! Офицеры, вперёд!"Сухими шагами командир идёт.

А стоило бы!

«Во фронт!» – это чисто русская команда, аналог нынешней команды «Смирно!». В английском языке для этого есть своя команда «Attention!», аналогично и с «Офицеры, вперёд!», которая звучит просто по-русски. Не стану уж упоминать, что по логике стихотворения дело происходит на палубе корабля, где, собственно, построена команда. …Зато будет знатный кегельбан".

И старший в ответ: "Есть, капитан!"

Кого-кого, а «капитанов» на торпедных катерах не было! Были командиры. «Капитан» в британском флоте соответствует нашему капитану первого ранга. Как непонятно, каким образом в этом случае может быть построена на катере (если уж вы так буквально понимаете дату стихотворения и её связь с атакой) катерная команда из трёх человек и куда выходить с него «вперёд» офицеру – оставлю на совести «филадельфийца» и прочих адептов его «англосакской» версии.

Есть в стихотворении и обращение: «Есть, капитан!»

Будь это британский командир, обойтись без обязательного «сэр» в начале и в конце обращения было бы хамством. И зарифмовать «сэра» для Тихонова образца 1919 года труда бы не стоило. Тогда литературные нравы были весьма вольные, если вспомнить поэмы Несмелова. Того же «Даурского барона» или «Балладу о Броневике». Но тут очень конкретно: «Есть, капитан». И это уже прямой отсыл к приказу № 11 по Петроградскому военному округу, вышедшему 16 (3 по ст. ст.) декабря 1917 года. Он упразднял все чины и звания в войсках округа, отменял все наружные знаки различия, начиная от погон и кокард и заканчивая нашивками и аксельбантами, а самое главное – отменял ордена. После него в Красной армии появилось обращение «красный командир», но чаще всего обращались по должности «комроты», «комполка», «командир корабля», которого часто заменяли на «капитан», но никаких «сэр», «господин» и проч.

При этом о моонзундском сражении «филадельфиец» даже не вспоминает. Типа, и вспоминать нечего!

А стоило бы! Ведь героический бой 16 августа 1915 года устаревшего русского броненосца «Слава», спущенного на воду в 1903 году, с двумя новейшими германскими линкорами «Кёниг» и «Кронпринц Вильгельм», спущенными на воду в 1913 и 1914 годах, куда как больше «совпадает» с деталями стихотворения. По существовавшим до первой мировой войны тактическим предположениям, корабль предыдущего линейного поколения не мог продержаться против них долее нескольких минут. Но броненосец сражался два дня! Немцы так и не смогли пройти Моонзундский пролив. Отступили. И это подлинный пример мужества и героизма наших моряков. А уж гибель броненосца в неравном бою уже с целым отрядом германских кораблей 17 октября 1917 года так вообще практически дословно совпадает со строфами стихотворения.

Фактически, вся версия о том, что стихотворение «Баллада о гвоздях» посвящено британским катерникам, высосана из одного факта – даты написания, которую поставил Тихонов в первом сборнике, где оно было опубликовано. Больше никаких фактов в пользу этой версии просто нет!

Но с таким же успехом поэму Блока «12» можно «посвятить» махновцам. А что? По времени совпадают! Непонятно, правда, о ком написан «Тихий Дон», ведь выходить он начал в 1925 году, а тогда уже никто ни с кем не воевал. О ком писали Багрицкий, Асеев и Гайдар в 20-е годы тоже не ясно. Вроде не по времени!

«Еще и еще раз в эти метельные дниНадо вспомнить о том, что прошло.Как в пурге пулеметной трехдюймовок огниЗажигались светло.

Опоясанные лентой ружейных патрон,Через пепел, огни и преграды,От Урала до Киева,Со всех сторон,Торопясь, собирались бригады.

В те дни паровозов хриплые гудкиГудели у Донбасса, Каспия, Волги.Были версты тогда коротки,Но затоБыли схватки долги.И в патронах вместо свинцаБыл заряд огневого задора,А глаза солдат в обоймах лицаЗажигались огнями, как порох.

И тогда, в метельные дни,Когда солнце бронь снега било,По снегу куда ни взгляни —Эшелоны да цепи… Дым, шинельная Русь,Казачье седло…»

Это Гайдар о ком?

1926 год.

Ума не приложу…

И самое главное! Литературная безграмотность оного филадельфийского персонажа, как окурок мимо форштевня, пронесла его мимо ещё одного стихотворения Николая Тихонова. Написанного им в 1917 году – за два года до известной британской атаки:

Посмотри на ненужные доски – Это кони разбили станки.Слышишь свист, удаленный и плоский?Это в море ушли миноноскиИз заваленной льдами реки.

Что же, я не моряк и не конник,Спать без просыпа? Книгу читать?Сыпать зерна на подоконник?А! я вовсе не птичий поклонник,Да и книга нужна мне не та…

Жизнь учила веслом и винтовкой,Крепким ветром, по плечам моимУзловатой хлестала веревкой,Чтобы стал я спокойным и ловким,Как железные гвозди, простым.

Вот и верю я палубе шаткой,И гусарским, упругим коням,И случайной походной палатке,И любви расточительно-краткой,Той, которую выдумал сам.

Ничего знакомого нет? И выход в море миноносок и главное ОБРАЗ:

«…стал я спокойным и ловким,Как железные гвозди, простым».

Ещё вопросы есть?

Любому человеку, знакомому с литературным творчеством, всё понятно.

Непонятно только тому, кому очень хотелось «угнать» у «красной» русской истории гениальное стихотворение. И у бездарей, всю эту чушь повторяющих…

Ни фактов, ни свидетельств, ничего!

Более того, я повторю то, что сам автор стихотворения вполне ясно и недвусмысленно написал:

«Тема этого стихотворения зародилась во мне ещё осенью семнадцатого года, когда моряки Балтийского флота в жестоких морских боях показали поразительное бесстрашие и высокое мужество, отбивая попытки германского флота захватить Ирбенский пролив и архипелаг Моонзунд. Я начал писать стихотворение об их доблести, но не успел его закончить.

Но когда пришли трудные дни осени девятнадцатого года, когда белая армия генерала Юденича подступала по суше к красному Петрограду, а с моря английские военные суда вели морскую блокаду и совершали предательские нападения на корабли Советского флота, эта тема явилась совершенно заново».

Но всё это для наших «знаек» ерунда! Они-то точно «знают», что писал это Тихонов с фигой в кармане и просто, будучи Героем социалистического труда, так боялся советскую власть, что нигде не строки…

Ну что тут скажешь?

Есть такой инстинкт у собак – «тергоровый рефлекс» – склонность домашних собак наносить на свое тело пахучие вещества, валяясь на источниках самых отвратительных запахов – навозе, падали. Похоже, у многих людей этот инстинкт сохранился в весьма причудливых формах. Полвека «тергориане» до хрипа опровергали авторство Шолохова «Тихого Дона», пока несколько лет назад не был представлен публике его черновик. Точно так же, до судорог языка, «тергориане» опровергали создание автомата Калашникова гениальным конструктором Михаилом Калашниковым, приписывая это кому угодно – от немца Шмайсера до безвестно канувших в ГУЛАГе неизвестных гениев.

Теперь вот литературные «тергориане» возятся хребтами по навозу, силясь доказать, что Николай Тихонов ну никак не мог посвятить гениальное стихотворение красным матросам, а исключительно британским храбрецам…

Так скоро выяснится, что и стихотворение «Танк» Константин Симонов посвятил не советским танкистам, а храбрым японским солдатам. Там ведь о советских тоже не строки…

Вот здесь он шел. Окопов три ряда.Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.Вот след, где он попятился, когдаЕму взорвали гусеницу миной.

Но под рукою не было врача,И он привстал, от хромоты страдая,Разбитое железо волоча,На раненую ногу припадая.

Вот здесь он, все ломая, как таран,Кругами полз по собственному следуИ рухнул, обессилевший от ран,Купив пехоте трудную победу.

Уже к рассвету, в копоти, в пылиПришли еще дымящиеся танкиИ сообща решили в глубь землиЗарыть его железные останки.

Он словно не закапывать просил,Еще сквозь сон он видел бой вчерашний,Он упирался, он что было силЕще грозил своей разбитой башней.

Чтоб видно было далеко окрест,Мы холм над ним насыпали могильный,Прибив звезду фанерную на шест —Над полем боя памятник посильный.

Когда бы монумент велели мнеВоздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,Я б на гранитной тесаной стенеПоставил танк с глазницами пустыми;

Я выкопал его бы, как он есть,В пробоинах, в листах железа рваных, – Невянущая воинская честьЕсть в этих шрамах, в обгорелых ранах.

На постамент взобравшись высоко,Пусть как свидетель подтвердит по праву:Да, нам далась победа нелегко.Да, враг был храбр.Тем больше наша слава.