24 апреля 1967 года пилотировавший советский космический корабль «Союз-1» Владимир Комаров погиб при спуске к Земле. Его смерть открыла длинный мартиролог космонавтов и астронавтов, чья жизнь оборвалась в космическом полете. Что стало причиной гибели 40-летнего космонавта? Какие недостатки были выявлены в кораблях «Союз»? Считал ли Комаров себя смертником, чью гибель нельзя предотвратить? «Лента.ру» вспоминает ход событий.

«Товарищи рекомендуют дышать глубже»

Ранним утром 24 апреля 1967 года Комаров, чей позывной был «Рубин», обратился к «Заре» — Центру управления полетами (ЦУП) — с просьбой передать долгожданную радиограмму.

Получив разрешение, космонавт сказал: «Внимание, говорит борт космического корабля "Союз-1". Народам Советского Союза. В канун славного исторического события — 50-летия Великой Октябрьской Социалистической революции — передаю горячий привет народам нашей Родины, прокладывающим человечеству путь к коммунизму. Летчик-космонавт Комаров».

«"Рубин", я "Заря", приняли хорошо, вам спасибо», — откликнулась Земля.

Политическая цель экспедиции была выполнена: пилотируемый полет в СССР состоялся в год полувекового юбилея установления советской власти. Космическая же задача, напротив, потерпела неудачу. Предполагалось, что на следующий после старта «Союза-1» день, 24 апреля, корабль — впервые в мире — состыкуется с взлетевшим «Союзом-2», и космонавты Алексей Елисеев и Евгений Хрунов в скафандрах через открытый космос перейдут к Комарову. Командир экипажа «Союза-2» Валерий Быковский при этом страховал бы товарищей.

Активная роль в стыковке принадлежала Комарову — именно его корабль должен был, маневрируя, приблизиться к «Союзу-2». Вначале все шло хорошо: ранним утром 23 апреля через 540 секунд после старта аппарат был выведен с 17-й площадки космодрома «Байконур» на орбиту. Комаров методично докладывал на Землю о ходе полета. В ЦУПе все поздравляли друг друга с удачным началом: корабль «Союз» впервые осуществлял пилотируемый полет.

Но вскоре начались проблемы. Уже на втором витке Комаров доложил: «Не раскрылась левая солнечная батарея, зарядный ток только 13-14 ампер, не работает КВ-связь. Попытка закрутить корабль на Солнце не прошла, закрутку пытался осуществить вручную на ДО-1 (двигатели ориентации — прим.«Ленты.ру»), давление в ДО-1 упало до 180».

На третьем витке Комаров сообщил: «Солнечная батарея не раскрылась, закрутка на Солнце не прошла». Неоднократные попытки космонавта стабилизировать корабль с помощью ионной ориентации не привели к успеху. Стало очевидно, что в ситуации, когда космический аппарат начал испытывать дефицит электроэнергии, надо отменять запуск «Союза-2» и сажать на Землю «Союз-1».

Комарову передали распоряжение садиться на 19-м витке в районе Орска Оренбургской области. Он должен был использовать для этого не предусмотренный инструкцией вариант: сориентировать «Союз-1» по-посадочному в светлой части орбиты, для стабилизации корабля при полете в тени использовать гироскопы, а при выходе из тени подправить ориентацию снова вручную. К такому сложнейшему варианту в Центре подготовки космонавтов (ЦПК) не готовили, но Комаров заверил ЦУП, что посадит корабль.

На связи с ним с командного пункта в Евпатории в этот напряженнейший момент был его дублер, замначальника ЦПК по летно-космической подготовке, первый космонавт Земли полковник Юрий Гагарин.

Между ними состоялся диалог: «Все нормально, я "Заря"». — «Понял вас, понял». — «Готовьтесь к заключительным операциям, повнимательнее, поспокойнее, все идет нормально. Сейчас будет автоматический спуск с лунной ориентацией. Этот спуск настоящий, нормальный». — «Вас понял, нахожусь в среднем кресле, привязался ремнями».

Гагарин не подозревал, что в последний раз слышит своего коллегу и друга. Впоследствии поползли слухи, что Комаров матерился, проклиная Политбюро ЦК КПСС, пославшее его в полет на неподготовленном корабле, говорил ЦУПу, что погибает. Председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин якобы лично разговаривал с космонавтом и сквозь слезы говорил, какой он герой, а жена Валентина спрашивала, что сказать детям.

Космонавт Алексей Леонов назвал слухи глупостью: «Там времени-то очень мало. Слышишь, как пошел вытяжной, и ждешь, когда пойдет тормозной, — это все в течение нескольких секунд. А потом ждешь, когда раскроется основной купол. Он не понимал, что происходит. Это все было очень скоротечно».

Несмотря на нештатную ситуацию, голос Комарова до последних секунд оставался спокойно-выдержанным, он делал все, чтобы вернуться живым. В 6 часов 24 минуты по московскому времени «Союз-1» произвел посадку в 65 километрах восточнее Орска. Все присутствующие в ЦУПе встретили информацию аплодисментами. Казалось, что все страхи позади, как вдруг с места приземления пришло тревожное сообщение: «Корабль горит, космонавт не обнаружен».

«С большим риском удержать первенство»

Первым погибшим советским космонавтом стал 24-летний старший лейтенант Валентин Бондаренко. ЧП произошло 23 марта 1961 года в Институте авиационной и космической медицины, на десятые сутки 15-суточного эксперимента по испытанию одиночеством и тишиной в барокамере.

В конце одного из медицинских тестов офицер снял с себя закрепленные на теле датчики, протер места их крепления смоченной в спирте ватой и не глядя выбросил. Ватный тампон попал на спираль раскаленной электроплитки и мгновенно вспыхнул. В барокамере, где концентрация кислорода была повышена до 40 процентов, тут же начался пожар. Врачи несколько часов боролись за жизнь Бондаренко, но спасти его не смогли.

Полеты на космических кораблях «Восток», которые создавались под руководством генерального конструктора ОКБ-1 Сергея Королева, показали их относительную безопасность для космонавтов. С 1961 по 1963 год на них совершили пилотируемые полеты Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Валерий Быковский и Валентина Терешкова.

СССР, первым запустившим на орбиту человека, тогда удерживал космическое первенство. С 1962-го в ОКБ-1 началась разработка базовых кораблей для пилотируемых облетов Луны, получивших впоследствии название «Союз».

К тому времени «Союзы» были еще не готовы, а одноместные «Востоки» не годились для этой цели. Им на смену пришли модифицированные «Восходы», в которых появились места сразу для трех членов экипажа.

Организатор и руководитель подготовки первых советских космонавтов генерал Николай Каманин к моменту своего назначения был в СССР легендарной личностью — в 1934-м во главе авиаотряда он руководил спасением челюскинцев и стал первым в стране военнослужащим, удостоенным звания Героя Советского Союза. На его груди сияла «Золотая звезда» № 2 (первая была у летчика Анатолия Ляпидевского).

За плечами у Каманина были Советско-финская война 1939-1940 годов и Великая Отечественная, в ходе которых он командовал крупными соединениями штурмовиков и бомбардировщиков. С 1960-го главной работой этого решительного, жесткого и принципиального человека стал космос.

5 февраля 1964 года он записал в своем дневнике: «Королев вчера получил распоряжение: подготовить и осуществить в 1964 году полет экипажа в составе трех космонавтов. Такое решение созрело в верхах по двум причинам: 1. Корабль "Союз" в 1964 году летать еще не будет. 2. Американцы, готовящиеся запустить в космос корабли "Джемини" и "Аполлон", могут обогнать нас в 1964 году».

В отличие от США, где еще в 1958 году создали Национальное управление по аэронавтике и исследованию космического пространства (NASA), в Советском Союзе отсутствовала единая организация, которая занималась бы вопросами полетов в космос.

Каманина беспокоило, что СССР отстает от США в создании необходимых для подготовки космонавтов стендов и тренажеров, а предложения ВВС игнорируются, поскольку главный заказчик космической техники — ракетные войска, которые «интересуются только пуском и не проявляют никакого интереса к программе и ходу полета».

По его мнению, интерес ракетчиков к автоматическим космическим станциям тормозил развитие пилотируемой космонавтики, которую американцы начали использовать и для военных нужд. Ставил палки в колеса и министр обороны маршал Родион Малиновский, сопротивлявшийся предложениям подчиненных.

Каманин написал 13 сентября 1962 года: «Малиновский отказал, заявив буквально следующее: "Корабли «Восток» не имеют военного значения, принимать их на вооружение и заказывать их мы не будем, пускай этим занимается Военно-промышленная комиссия". История повторяется: ровно 50 лет тому назад примерно так же царские генералы оценивали военное значение самолетов».

«На кой черт нам нужен этот космос!»

18 марта 1963 года состоялось заседание секретариата ЦК КПСС под руководством Фрола Козлова, на котором рассматривался вопрос о женском космическом полете и о программе использования четырех новых «Востоков». Королев предложил поручить Военно-воздушным силам страны заниматься приемкой и пуском космических кораблей. Его поддержал главком ВВС, главный маршал авиации Константин Вершинин.

Малиновский промолчал, но при выходе из здания ЦК, крепко выругавшись, со злобой заявил Вершинину: «Куда ты высовываешься — он с тебя штаны снимет, а на кой черт нам нужен этот космос!» Пообщавшийся через несколько дней с Малиновским Королев сказал Каманину: «Ваш шеф жутко настроен к космосу, я вам не завидую».

Каманин в своем дневнике по поводу Малиновского и его первого заместителя маршала Андрея Гречко отметил: «Пехота даже в атомный и космический век остается пехотой и дальше поля боя свое рыло поднять просто неспособна. Я зол не на наших замечательных пехотинцев, а на их ограниченных руководителей, которым, к сожалению, подчинена авиация и космонавтика. Уже более двух лет мы пытаемся убедить министра в необходимости снять путы с космонавтики, но все наши усилия разбиваются о тупое равнодушие Малиновского».

В частности, министру обороны не понравилось стремление ВВС в лице Каманина взять на себя всю ответственность за космические полеты. Он отказал в создании специального управления, посчитав, что Королев, если что случится, будет утверждать, что когда он руководил, все было в порядке, а вот когда взялись военные, то начались происшествия.

Не изменил Малиновский своего мнения даже тогда, когда за приоритет ВВС в космосе высказались четыре главкома из пяти и Генеральный штаб во главе с маршалом Сергеем Бирюзовым.

Высшее военное руководство страны не понимало специфики космоса. 24 марта 1966 года новый начальник Генерального штаба маршал Матвей Захаров устроил разнос Каманину за то, что тот излишне возится со всякими гражданскими журналистами и кинематографистами-документалистами.

Тогда генерал написал в своем дневнике:

Конструкторский и организаторский талант Королева осложнялся его грубовато-взрывным характером. На космодроме Байконур была принята система коротких кодированных сигналов: «Скорпион-1» означал, что вражеские шпионы едут на поезде мимо полигона, «Скорпион-2» оповещал о пролете неприятельских разведчиков на самолете, «Скорпион-3» свидетельствовал о других, более серьезных акциях диверсантов.

По любому из этих сигналов жизнь на космодроме на несколько минут замирала. Местные остряки прозвали Королева «Скорпионом-4». Узнав об этом, он закипел от негодования: «Фашистским скорпионом я никогда не был, "Скорпион-4" — неумная выдумка недалекого человека. Я надеюсь, что мои друзья не будут распространять обо мне подобные пошлости».

Королев был в ссоре с другим основоположником отечественного ракетостроения — Валентином Глушко, с которым в 30-е годы работал в Реактивном научно-исследовательском институте РККА, а во время войны, будучи осужденным по надуманному обвинению, трудился в Казанской авиационной шарашке.

Как-то Королев сказал Каманину: «Глушко считает, что он главный последователь идей Циолковского, а мы — только делатели консервных банок». Об этом Каманин написал: «Ссора этих двух талантливых людей неприятна и очень вредит делу».

Сергей Павлович был недоволен и тем, что конструктор Владимир Челомей собирается строить корабли для облета Луны, полагая, что подобные работы должны вестись только ОКБ-1. Королева также сильно обижала секретность вокруг его имени, в результате чего заслуженные им лавры часто приписывались другим людям. Каманин отзывался о нем так: «Умный он, очень умный человечище, но его портит горячность».

«При разгерметизации экипаж немедленно погибнет»

Из-за недостатка времени Королев выступил против дополнительных мероприятий по повышению надежности «Восходов», ссылаясь на то, что в 14 полетах «Зенитов» (разведывательные корабли) и 10 полетах «Востоков» случаев разгерметизации не было.

Каманин отметил: «На самом деле Королев не хуже нас знает, что на "Востоках" в случае разгерметизации космонавт мог четыре-шесть часов жить и работать за счет спасательного скафандра и специального обеспечения кислородом, а при разгерметизации на "Восходе" экипаж немедленно погибнет. Сергей Павлович высказался и против индивидуальных парашютов для космонавтов. Он считает, что космонавты не смогут использовать парашюты в случае аварийной ситуации».

Не придавало всем оптимизма и заявление одного из основателей американской космонавтики — немецкого ракетного конструктора Вернера фон Брауна (разработчик ракеты «Фау-2», которой нацисты обстреливали города Англии и Бельгии), что США опередят СССР и до 1970 года побывают на Луне. В случае неудачи полета «Восхода» отставание советской космической программы стало бы очевидным.

Каманин размышлял:

Экипаж столь опасной миссии должен был возглавить самый разносторонне подготовленный космонавт. Им стал инженер-подполковник Владимир Комаров, у которого был опыт военного летчика-истребителя, а также летчика-испытателя. В отличие от Гагарина, Титова и других уже летавших космонавтов, которые еще только учились в Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского, Комаров закончил академию в 1959-м, задолго до поступления в ЦПК.

О себе Комаров рассказывал скупо: «Родился я в Москве. Родители у меня простые люди. Папа был слесарь-водопроводчик. Мама у меня никогда не работала. Жили мы, прямо скажем, не роскошно, но в определенном достатке, если можно так сказать. Детство было нелегким. Мечтали мы тогда о педальных автомобилях, потому что они впервые появились в магазинах Москвы. Мы, мальчишки, ходили, смотрели на них, простаивали часами возле прилавков. Каждый представлял себя сидящим за рулем, но дальше этого представления дело не шло».

Космонавт Борис Егоров, слетавший в качестве врача с Комаровым в космос, отмечал: «Инженер, летчик, ученый, командир космического корабля — в нем идеально сочетались воля и интеллигентность. Володя Комаров прекрасно знал, как тяжела и опасна его профессия, но на стартовом столе он был неизменно спокоен».

Коллега по ЦПК Алексей Леонов вспоминал: «Характер спокойный, вдумчивый, рассудительный, логичный. Он относился к категории московских коренных интеллигентов, мещанин московской культуры».

Третьим участником экипажа стал первый гражданский космонавт Константин Феоктистов, проектировщик «Восхода», который на себе проверил свою же разработку.

За несколько минут до старта Королев признался Каманину: «Николай Петрович, волнуешься? Что поделаешь, я сам весь дрожу».

12-13 октября 1964 года Комаров, Феоктистов и Егоров благополучно совершили полет на «Восходе-1», впервые не взяв с собой скафандры. Космонавты были одеты в легкие шерстяные костюмы серого цвета, на головах у них были белые шлемофоны. Комаров отметил в бортовом журнале: «Перед самой Землей сработала система мягкой посадки, и мы опустились настолько плавно, что потом не могли найти отметку, оставленную кораблем от соприкосновения с землей».

Первый в мире полет корабля сразу с тремя членами экипажа означал триумф над NASA, которое к тому же понесло первую утрату: 31 октября 1964 года в авиакатастрофе погиб астронавт Теодор Фримен.

В тот момент никто не предполагал, что отказ от скафандров на кораблях с тремя космонавтами, не выходящими в ходе полета в открытый космос, приведет к трагедии «Союза-11»: 30 июня 1971 года Георгий Добровольский, Владислав Волков и Виктор Пацаев погибли при возвращении на Землю из-за разгерметизации спускаемого аппарата.

«Раздробленность усилий и средств мешает делу»

При возвращении «Восхода-1» возникла проблема политического характера. По традиции вернувшиеся космонавты должны были встретиться с Первым секретарем ЦК КПСС Никитой Хрущевым, однако 14 октября 1964 года он был отстранен от власти ближайшими сподвижниками. Новым фактическим руководителем СССР стал Леонид Брежнев.

Подготовленный рапорт Комарова и выступления членов экипажа на Красной площади были Москвой забракованы. 19 октября на традиционной встрече членов правительства с вернувшимися из полета космонавтами в аэропорту Внуково Комаров свою речь начал словами: «Докладываю Центральному Комитету Коммунистической партии Советского Союза, Президиуму Верховного Совета, Совету министров СССР...»

В два часа дня последовал традиционный митинг на Красной площади, а через три часа состоялся торжественный прием в Кремле, где Комарову, Феоктистову и Егорову были вручены Золотые звезды Героев Советского Союза и ордена Ленина. Командиру «Восхода-1» было присвоено звание инженера-полковника, Егоров стал капитаном медицинской службы.

21 октября в Московском государственном университете имени М.В. Ломоносова состоялась пресс-конференция по итогам полета. А затем начались встречи с советской и мировой общественностью. Первой заграничной поездкой Комарова стал визит на Кубу с 31 декабря 1964-го по 17 января 1965 года, приуроченный к шестой годовщине кубинской революции.

В мае 1965-го Комаров побывал в Иране. Он писал: «На 16-м витке своего полета я пролетал на Ираном и видел иранскую землю. Зеленые и цветущие поля на побережье Каспийского моря, вершины красивых гор, покрытые снегом, которые были видны из корабля, были очень привлекательны. Так как мы уже опускались, то Иран, конечно, хорошо был виден с высоты 400 километров. Но все же очень хорошо пожать руки людям здесь, находясь на Земле».

В июне того же года космонавт прилетел во Францию, а в июле 1966-го стал гостем 2-го фестиваля дружбы советской и японской молодежи в Стране восходящего солнца.

Комаров вспоминал:

Этот визит вызвал скандал на родине: в Центральном комитете и Совете министров были крайне недовольны заявлением Комарова на встрече с японскими студентами: «СССР в скором времени пошлет на Луну автоматический корабль и возвратит его на Землю, потом на таком корабле слетает на Луну собака, а затем уже полетит человек». Было решено, что космонавт наговорил лишнего, что признал и сам Комаров.

Полет «Восхода-2» 18-19 марта 1965 года вновь стал победой СССР со словом «впервые»: космонавт Алексей Леонов вышел в открытый космос и пробыл вне корабля 12 минут и 9 секунд.

Но затем наступила стагнация. Это привело к тому, что октябре 1965 года Каманин написал и через первого космонавта планеты передал Брежневу письмо за подписями Гагарина, Титова, Николаева, Быковского, Беляева и Леонова. В послании выражалась крайняя озабоченность ситуацией в отечественной космонавтике, которая теряет первенство. Отмечалось, что в США выделяется на освоение космоса значительно больше денег и предпринимается куда больше организационных усилий, чем в СССР.

Каманин подчеркивал: «Космосом занимаются все: ракетные войска, ВВС, ПВО, ВМФ и другие организации. Такая раздробленность усилий и средств на освоение космоса мешает делу, много времени уходит на согласование планов и решений, на решениях часто отражается ведомственный подход к делу».

Автор письма отмечал и другое: «Стыдно признаться, но это факт — в нашей стране, первой пославшей человека в космос, четыре года ведутся дискуссии на тему "Нужен ли человек на борту военного космического корабля?" В Америке этот вопрос твердо и окончательно решен в пользу человека, а у нас и сегодня многие ратуют за автоматы. Только этим можно объяснить, что у нас на 30–40 спутников-автоматов строится один-два обитаемых корабля».

«Трагедии в космических полетах неизбежны»

Итогом письма стало совещание Военно-технического совета министерства обороны у маршала Гречко 20 ноября 1965-го, на котором Каманин был единственным среди военачальников, кто попытался вскрыть имеющиеся недостатки. В частности, он отметил, что за последние пять лет не создан ни один новый пилотируемый корабль, а оборудование космических аппаратов, скафандры, парашюты, кино и фотоаппаратура, системы регенерации воздуха и связи почти не изменились к лучшему.

Его беспокоило и то, что в СССР не имелось единого хорошо организованного пункта для руководства полетами пилотируемых кораблей, за исключением временного КП на Байконуре с недостаточно хорошим помещением и отсутствием необходимого оборудования.

Тревожило и отсутствие связи между командным пунктом и космическим аппаратом с шестого по тринадцатый виток каждых суток полета: «Почти девять часов каждые сутки мы не имеем связи с кораблем на УКВ-каналах, а связь на КВ-каналах практически неосуществима».

Первый космонавт Земли был приглашен на совещание, но слова ему не дали. Гагарин, Беляев и Леонов были возмущены итогами совещания у Гречко и порывались добиваться личной встречи с Брежневым. Каманин охладил порыв подчиненных, порекомендовав не горячиться и многое продумать, прежде чем бросаться в очередную атаку.

14 января 1966 года умер Сергей Королев. Руководителем ОКБ-1 был назначен его первый заместитель Василий Мишин.

1 марта 1966 года Каманин записал в дневнике:

Тем временем воодушевленный своим космическим вояжем на «Восходе-1» Феоктистов начал энергично добиваться, чтобы в следующих полетах стать командиром экипажа.

Это был давний спор между главными конструкторами и военными. Королев, а затем и Мишин считали, что ввиду надежности кораблей надо сокращать время подготовки космонавтов и активнее выдвигать в их ряды гражданских людей, грозя в случае отказа начать готовить своих кандидатов независимо от ЦПК.

Их оппоненты в погонах считали, что пилотируемые полеты — в первую очередь удел военных летчиков-истребителей, которые куда лучше подготовлены, чем штатские. Маршал Гречко выразился так: «Мы будем набирать в космонавты только молодых крепышей из военных, нам не нужны хлюпики из гражданских ученых».

Каманина раздражало поведение Мишина: «Он, к сожалению, совершенно не знает условий работы космонавтов при выходе из космического корабля, ничего не понимает в методах и трудностях подготовки их к полету, а вмешивается во все детали нашей работы и пытается навязать свои решения».

В августе 1966-го в Феодосии проходили парашютные тренировки космонавтов, в том числе с подъемом в гидрокостюмах с воды в вертолет, на которые вместо планируемых двух-трех было затрачено восемь дней.

Каманин писал: «Вместо того чтобы тренировать 8 человек, как мы договаривались с Мишиным, пришлось тренировать 16 человек. Узнав о том, что восьмерка наших космонавтов вылетела в Феодосию, Мишин отправил туда же восемь своих кандидатов и распорядился не давать космического корабля для занятий космонавтов ВВС, если в этих занятиях не будут участвовать одновременно и кандидаты от ОКБ-1».

Гагарин, Леонов и Комаров высказались за необходимость организации встречи космонавтов с Брежневым или Косыгиным. 11 октября 1966 года всех троих космонавтов вызвал к себе главный куратор космоса в ЦК Дмитрий Устинов и имел с ними часовую беседу, согласившись с их доводами.

«Сами найдите общий язык с ВВС»

После этого Мишин заявил: «Я сам буду принимать экзамены у космонавтов, и военные получат двойки, а наши — пятерки». Каманин ответил, что двойки могут получить и кандидаты от ОКБ-1, и предложил заканчивать «холодную войну»: пора было готовиться к полетам в космос.

Потепление наступило только после того, как Устинов в ответ на жалобу Мишина о сложности отношений с военными, заявил ему: «Я вас мирить не буду, сами найдите общий язык с ВВС».

Было решено, что по медицинским показаниям Феоктистов не может быть командиром экипажа, эта должность резервируется за военными космонавтами, но хорошо подготовленным гражданским не заказан путь на орбиту в качестве бортинженеров, врачей или научных исследователей.

Командиром основного экипажа назначили Комарова, а его дублером — Гагарина. Было учтено то, что космонавты по-человечески симпатизируют друг другу: выезжали вместе на охоту, с семьями отдыхали на южных курортах и даже совместно справляли дни рождения, который у обоих был в марте.

Юрий Гагарин отмечал:

Комаров должен был стать первым советским космонавтом, повторно совершившим полет на орбиту. Оставалось дело за долгожданными «Союзами», свойства которых в беспилотном режиме нужно было исследовать в околоземном пространстве. Однако неудача следовала за неудачей.

После выведения 28 ноября 1966-го на орбиту корабля новой серии, который получил название «Космос-133», выяснилось, что по непонятной причине за 15 минут израсходовалось все рабочее тело (газы, образующиеся при сжигании топлива) для двигателей причаливания и ориентации и аппарат получил закрутку со скоростью два оборота в минуту. 30 ноября «Космос-133» пришлось сажать на Землю. При этом он был уничтожен системой аварийного подрыва объекта из-за вероятности приземления в Китае.

14 декабря 1966 года последовал запуск другого беспилотного «Союза», который взорвался и сгорел на пусковом столе 31-й стартовой площадки космодрома Байконур. При этом погиб майор Коростылев, несколько человек получили тяжелые ранения.

Каманин отмечал: «Выводы делать рано, но я уже слышал от многих: "Не везет Мишину". И невольно вспоминается суворовское: "Раз везет, два везет, но надобно же и уменье". Уменья у Мишина мало. Вместо того чтобы уйти с головой в технику и сосредоточить все усилия на повышении качества и надежности ракет и космических кораблей, он большую часть своего времени тратил на борьбу с ВВС за усиление роли ОКБ-1 в подготовке космонавтов».

Правоту генерала подтвердил пуск третьего беспилотного «Союза» («Космос-140»), который состоялся 7 февраля 1967 года. Из-за проблем с автоматической системой ориентации аппарат израсходовал слишком много энергии и рабочего тела, было принято решение сажать его на Землю. 9 марта он не долетел до запланированного места 510 километров и, приземлившись на лед Аральского моря, затонул. При этом КВ-передатчики работали плохо, а УКВ-передатчики при спуске и уже на Земле и вовсе отказали.

Во время посадки из-за нарушений теплозащиты при установке технологической заглушки в днище корабля образовалась дыра размером 250 на 350 миллиметров. Каманин записал в дневнике: «У меня сложилось впечатление, что если бы подобный прогар имел место в пилотируемом корабле, то экипаж мог бы погибнуть (все члены экипажа при посадке будут без скафандров)».

«Мы неотвратимо приближаемся к тяжелым происшествиям»

1967-й стал черным годом не только для советской, но и для американской космонавтики.

27 января при пожаре во время тренировочных испытаний «Аполлона-1» на стартовом комплексе космического центра имени Джона Кеннеди весь экипаж корабля в составе Вирджила Гриссома, Эдварда Уайта и Роджера Чаффи заживо сгорел. 21 февраля 1967-го им предстояло облететь Луну. Гибель астронавтов затормозила американскую пилотируемую лунную программу почти на два года.

Каманин резюмировал:

4 февраля 1967-го вышло совместное постановление ЦК КПСС и Совета министров СССР, в котором отмечалась неудовлетворительная работа министерств по лунной программе. В документе предписывалось осуществить облет Луны пилотируемым кораблем в июне-октябре 1967 года, а высадку космонавтов на спутник Земли произвести в сентябре 1968 года.

Однако военное руководство СССР по-прежнему не считало важными проблемы освоения космоса. 18 февраля 1967-го маршал Гречко, рассмотрев заявку главкомата ВВС о создании службы поиска лунных кораблей и спасения космонавтов (9 тысяч человек и 25-30 миллионов рублей), заявил в ответ: «Ни численности, ни денег не дам — делайте, что хотите, но в правительство я обращаться не буду. Я против полетов на Луну».

18 марта экипаж Комарова вылетел на Байконур для тренировок на корабле «Союз».

23 марта Каманин приказал экипажу Комарова возвращаться в Москву, отметив в дневнике: «Хотел поругаться с Мишиным — по его вине экипаж потерял шесть суток, — но Мишина не оказалось на месте».

В Центре подготовки космонавтов прорабатывались два варианта полета к Луне: со стыковкой двух кораблей на орбите у Земли и прямой — со стартом с Байконура. На фоне американской трагедии удачный полет «Союзов» стал бы для СССР еще одной громкой победой в космосе.

25 марта на заседании Военно-промышленной комиссии Совета министров СССР обсуждался вопрос о запуске двух кораблей и техническом состоянии «Союзов».

Каманин заявил: «После проведения трех пусков "Союзов" и окончания всех наземных испытаний у нас есть полная уверенность, что полеты пройдут успешно, хотя одно время среди части космонавтов были сомнения в надежности корабля. Мы знаем, что после прогара днища корабля № 3 ЦКБЭМ [ОКБ-1] проделало большую работу по усилению днища, и главный конструктор Мишин неоднократно заявлял, что его надежность теперь сомнений не вызывает. Мы верим Мишину».

В конце марта государственная экзаменационная комиссия выставила отличные оценки экипажам по знанию техники и задачам полета. По мнению Каманина, по степени подготовленности он расположил бы космонавтов в следующем порядке: Комаров, Быковский, Хрунов, Гагарин, Николаев, Горбатко, Елисеев и Кубасов.

6 апреля оба экипажа принимал у себя Устинов, который проявил особый интерес к процессу стыковки и переходу космонавтов из пассивного в активный корабль. Комаров пояснил, что выполнение стыковки зависит от точности вывода второго корабля на орбиту (нужно попасть в сферу радиусом не более 12 километров), от надежности автоматики сближения (от 23000 до 350 метров) и от работы экипажей по ручному управлению стыковкой (от 350 до 0 метров).

«Я заставлю вас делать то, что нужно мне!»

8 апреля был запущен лунный корабль Л-1 («Космос-154»). Но вскоре выяснилось, что блок Д (автомат, который после включения двигателя разгона отстреливает стабилизирующее устройство) повторно не включился, и аппарат нельзя послать к Луне.

9 апреля Каманин записал в дневнике: «Причиной срыва этого полета к Луне стала грубейшая ошибка Мишина и его помощников. Тюлин (первый замминистра общего машиностроения СССР — прим. «Ленты.ру») дал Мишину убийственную, но верную характеристику: "Глупый индюк. Гонору у него в пять раз больше, чем было у Королева, а уменья — в десять раз меньше"».

В тот же день выяснилось, что на одном из «Союзов» обнаружился отказ запоминающего устройства из числа радиотехнических средств, что вынудило провести разборку корабля и поставило под угрозу сроки пилотируемого полета.

На Байконуре Комаров и его коллеги обживали свои рабочие места на другом «Союзе». В частности, меняли ложементы, отрабатывая вариант перехода в результате стыковки не двух, а одного космонавта. В таком случае для сохранения центровки в обоих кораблях центральное кресло нельзя было занимать, и боковой ложемент следовало положить в бытовой отсек. Также экипажи занимались заполнением бортжурналов и другой летной документацией.

14 апреля на заседании Госкомиссии, посвященной двум предстоящим полетам, руководитель ОКБ-1 активно отбивался от неприятных замечаний. После того как начальник стартовой ракетной команды Байконура Анатолий Кириллов, запускавший в космос еще Гагарина, отметил, что «Союзы» сырые и имеют более сотни замечаний, Мишин вспылил и заявил: «Сено к лошади не ходит, я научу вас работать и заставлю делать то, что нужно мне!»

По этому поводу Каманин поделился тревожными мыслями со своим дневником:

17 апреля на встрече с экипажами Мишин неожиданно предложил им проводить стыковку в автоматическом режиме, хотя они готовились к другому способу. В ответ Комаров выдвинул другой, более надежный вариант — смешанный: сближение до 50-70 метров осуществляется с помощью автоматической системы «Игла», потом она полностью выключается, и стыковка производится при ручном управлении кораблями.

Коллегу поддержали Гагарин и все остальные космонавты, и Мишин понял, что нельзя пренебрегать их богатым опытом (они провели более 800 стыковок на тренажерах), и согласился с предложением Комарова.

Вечером 20 апреля состоялось «парадное» — для прессы и киносъемки — представление экипажей Госкомиссии. Каманин сообщил о готовности обоих экипажей к полетам.

В тот день он записал: «Сейчас, за два дня до старта, подводя итоги всей работы по подготовке полета "Союзов", можно сделать вывод: подготовка полета чрезмерно затянулась, было много ошибок, недостатков и даже аварий; состояние кораблей и степень их отработки не дают стопроцентной уверенности в полном успехе всей программы полета (стыковка и переход), но есть все основания верить и надеяться, что экипажи побывают в космосе и благополучно вернутся на Землю».

«Процентов на девяносто полет будет неудачным»

Комаров не считал себя смертником, в его жизни было немало случаев, когда он был на краю гибели и спасся лишь благодаря своему профессионализму. Например, когда был летчиком-истребителем и только осваивал реактивные самолеты.

Ирина Комарова рассказывала: «Однажды отец летел в одной спарке, а впереди шел более опытный летчик, который прошел войну. Была низкая облачность, кругом горы, покрытые лесом. Вдруг первый самолет пошел вниз под облако, задел верхушки деревьев и разбился. Отец, наоборот, пошел вверх и благополучно приземлился. У него была невероятная интуиция. Не раздумывая, он выбрал нужный курс».

Анализируя предстоящую миссию на «Союзе», Комаров высоко оценивал риск. Дочь вспоминала: «Перед полетом отец зашел в больницу к знакомому летчику-испытателю, у которого обнаружили рак. Его жена потом рассказала маме о состоявшемся между ними разговоре. Отец признался в палате больному: "Процентов на девяносто полет будет неудачным"».

Семье он не сообщил точную дату старта, чтобы не волновать близких, — такая традиция у космонавтов сложилась со времен Гагарина. Незадолго до полета Комаров получил последнюю открытку от семьи: «Дорогой наш милый папочка! Волнуемся за тебя, ждем, целуем, скучаем. Всего тебе наилучшего. Пусть все-все будет хорошо. Дети, Валя, 18 апреля 1967 года».

В интервью спецкору Всесоюзного радио Юрию Летунову Комаров сказал:

Накануне старта, 22 апреля, в разговоре один на один Каманин посоветовал Комарову выполнять всю программу полета только при отличном состоянии техники и хорошем самочувствии экипажа. Генерал подчеркнул, что при отсутствии связи с Землей нужно принимать все решения самостоятельно, не торопясь при этом и помня, что главная задача — не стыковка, а благополучные взлет и посадка.

Перед отъездом на старт на вопрос Каманина: «Как спал?» — Комаров ответил: «Лег рановато, около часа не мог заснуть, а потом заснул крепко, чувствую себя хорошо». На космодром его, одетого в легкий шерстяной серый костюм и голубую куртку, провожали члены двух экипажей.

В ночной темноте космодрома, подсвечиваемой прожекторами, Комаров отрапортовал председателю Государственной комиссии по летным испытаниям пилотируемых кораблей генералу Кериму Керимову: «Летчик-космонавт Комаров к полету на космическом корабле "Союз" — готов».

К лифту, ведущему к ракете, его провожали Каманин, Мишин и Гагарин. Гагарин вместе с Комаровым поднялся к кораблю и был там до закрытия люка, пожелав благополучного возвращения. Перейдя затем в бункер, Юрий Гагарин и Андриян Николаев во время проверки связи и оборудования «Союза» вели с Комаровым почти непрерывный разговор, информируя его о ходе подготовки ракеты, а небольшие паузы в переговорах заполняли музыкой.

«Я всю жизнь готова стоять перед ним на коленях»

Утром 24 апреля 1967 года Комарову удалось совершить невозможное — в условиях практически полного отказа систем управления сориентировать корабль и направить к Земле. Но неполадок оказалось слишком много — на высоте семи километров от Земли парашютная система отказала, и «Союз-1» рухнул как камень при скорости 50 метров в секунду. После удара произошел взрыв тормозных двигателей и начался пожар.

Оперативно прибывший на место катастрофы Каманин писал: «Через час раскопок мы обнаружили тело Комарова среди обломков корабля. Первое время было трудно разобрать, где голова, где руки и ноги. По-видимому, Комаров погиб во время удара корабля о землю, а пожар превратил его тело в небольшой обгорелый комок размером 30 на 80 сантиметров».

В ночь на 25 апреля Ил-18 доставил гроб с останками Комарова в аэропорт Шереметьево. Туда приехали многие коллеги космонавта, прибыла и вдова, которую отговаривали от этого. Но Валентина Комарова твердо заявила: «Последние часы я буду с ним. Я всю жизнь готова стоять перед ним на коленях».

Официальное заключение о смерти было получено в морге главного клинического военного госпиталя имени Н.Н. Бурденко. Там Вершинин распорядился сфотографировать останки космонавта, чтобы доложить правительству о невозможности прощания с телом погибшего и необходимости немедленной кремации.

Каманин вспоминал:

Урна с прахом космонавта была установлена для прощания в Центральном доме Советской армии. В половине второго дня 26 апреля ее вынесли на улицу, установили на катафалк, и печальная процессия двинулась по московским улицам к Красной площади.

Урну с прахом Комарова замуровали в Кремлевской стене рядом с захоронением маршала Малиновского, скончавшегося 31 марта 1967 года. Космонавт посмертно был удостоен звания дважды Героя Советского Союза.

Пилотируемые полеты на «Союзах» до устранения многочисленных недостатков были надолго прекращены.

В октябре и декабре 1968-го США запустили «Аполлон»-7 и «Аполлон»-8, в каждом из которых было по три астронавта. «Аполлону-8» впервые в истории удалось выйти на окололунную орбиту. Стало очевидно, что СССР лунную гонку проиграл. В 1969-1972 годах американцам удалось осуществить шесть пилотируемых экспедиций на Луну с высадкой астронавтов.

Первый после гибели Комарова пилотируемый полет советского космонавта состоялся с 26 по 30 октября 1968-го, при этом Георгий Береговой был единственным членом экипажа «Союз-3». Первую стыковку космических кораблей удалось осуществить 16 января 1969-го, в ходе которой Алексей Елисеев и Евгений Хрунов перешли из «Союза-5» в «Союз-4». 18 января при возвращении «Союза-5» с Борисом Волыновым едва не повторились драматические события 1967 года.

Каманин писал: «Первый доклад о раскрытии парашюта мы получили от самого Волынова, но перед этим он доложил: «Корабль вращается со скоростью пол-оборота в секунду». Это означало, что СУС (система управления спуском — прим. «Ленты.ру») отказала, и, значит, спуск будет баллистический. Возникла опасность закрутки парашюта — все заволновались, вспомнив о трагедии с Владимиром Комаровым. К счастью, этого не случилось — парашют раскрылся нормально, и спуск на нем продолжался примерно 12 минут».

Со временем острое соперничество в космосе между двумя сверхдержавами сошло на нет, уступив место сотрудничеству. «Союзы» стали рабочими лошадками сначала советской, а потом и российской пилотируемой космонавтики. Американцев же ждали две масштабные катастрофы с многоразовыми кораблями «Челленджер» (28 января 1986-го) и «Колумбия» (1 февраля 2003-го), в которых погибли 14 астронавтов.