Встреча Нового года в нынешнем формате восходит не столько к петровской России, когда праздник официально появился в нашей стране, а к политике большевиков, которые в первые годы Советской власти неоднократно меняли отношение к этой дате. Многие помнят открытки или картинки из книг, на которых вождь мирового пролетариата Владимир Ленин водит с детишками хороводы вокруг наряженной ели. Данный почин запечатлел в литературе писатель Александр Кононов в рассказе «Ёлка в Сокольниках», а до этого он упоминался в мемуарах старого революционера Владимира Бонч-Бруевича. После небольшой опалы главный символ торжеств вернулся во второй половине 1930-х вместе с Дедом Морозом и его «социал-прислужницей» Снегурочкой. NEWS.ru вспомнил, как за последние сто лет утверждались современные новогодние традиции.
Халтура на клубных подмостках
В дореволюционную эпоху основным зимним праздником считалось Рождество, а не Новый год, который, согласно указу Петра I, с 1700 года было велено отмечать 1 января. Наряжать хвойные деревья, которые как правило украшали ангелочками, снежинками и Вифлеемской звездой, стали в середине XIX века — эту традицию в аристократическую среду России привнесли немцы, но в патриархальной крестьянской стране, едва изжившей крепостное право, не все относились хорошо к «инородному» торжеству. С началом Первой мировой войны антигерманские настроения в Российской империи стали усиливаться, и когда в канун 1915 года немецкие военнопленные в одном из госпиталей устроили праздник с ёлкой, это сочли «вопиющим фактом». В итоге, император Николай II счёл такую традицию «вражеской» и директивно запретил следовать ей.
После Октябрьской революции большевики отменили запрет, но не надолго. Первоначально они хотели заменить Рождество светскими мероприятиями, разбавленными антирелигиозной и научной пропагандой, что вылилось в такие мероприятия как, например «комсомольские святки», лекции общества безбожников, всевозможные «культпоходы» и первые карнавалы с покатушками на коньках (да-да, именно эта традиция, но уже применительно к 1950-м, отражена в комедии Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь»).
К концу 1920-х годов в советской прессе началась кампания не только против «буржуазного праздника» и связанных с ним религиозных предрассудков, но и методов атеистической пропаганды. Так, в 1928 году «Комсомольская правда» писала, что «проведение комсомольского Рождества ярко выявило всё неблагополучие наших дел на антирелигиозном фронте».
Та халтура, которая явилась полновластной хозяйкой на клубных подмостках очень ненадёжное оружие против такого сильного врага, как религия, — говорилось в публикации.
А уже в 1929 году Рождество переименовывается в «День индустриализации», но христианский праздник в СССР перестал быть выходным только в 1930-м году.
Десятки лет юные головы начинялись в рождественские дни мишурой глупой символики. Детей окружали загадочностью. Явления природы объяснялись ненаучно. Детские умы питались дедушками морозами,— говорилось в газете комсомола Нижне-Волжского края «Молодой ленинец» в декабре 1928 года.
Если Дедушка Мороз был объявлен «обманщиком» детей и символом мракобесия, то к борьбе с ёлками Советская власть подошла с экологической позиции. Так, в 1929 году Ленсовет издал декрет «О воспрещении прорубки и продажи зелёных насаждений в связи с религиозными обрядностями и обычаями». Согласно документу, в Ленинграде наложили вето на продажу ёлок, нарушение которого каралось штрафом или даже принудительными работами. Похожие репрессивные меры были введены в Москве, Киеве и других городах СССР.
Вот весьма интересное письмо саратовских юннатов, опубликованное в газете «Поволжская правда» в конце 1928 года:
Многие государственные и кооперативные магазины украшают свои витрины ёлками, окороками, поросятами, вифлеемскими звёздами. Мы, учащиеся советской школы, уверены, что кооператорам позорно поддерживать рождественскую пропаганду. Это всё равно, что на советские деньги печатать и распространять религиозные книги, то есть поддерживать религию. Мы, дети рабочих, крестьян и советских служащих, объявляем борьбу торговле ёлками на базарах и в магазинах. Предлагаем нашим отцам, братьям и сёстрам бросить лозунг: «Ни одной ёлки в квартире».
Но запреты на ёлку в начале 1930-х соблюдались не очень активно. Так, 3 января 1930 года в «Вечерней Москве» появилась заметка, в которой говорилось, что «несмотря на опубликованное постановление о запрещении порубки и продаже ёлок, торг „рождественскими ёлочками“ производится».
При желании потребителю не стоит особого труда приобрести ёлочку на московских рынках. На Смоленском рынке на просьбу покупателя дать ёлочку покрупнее, попышнее, продавец лаконично отвечает: «Ноне в продаже мелкая. С крупной заберут!» Покупатель маскирует свою сделку с продавцом — приобретённый товар упаковывается в мешок или обертывается бумагой, — говорилось в публикации.
Реабилитация Деда Мороза
«Антиёлочная» риторика в СССР поменялась на противоположную в конце 1935 года. Тогда в главной советской газете «Правда» была опубликована статья второго секретаря ЦК КП(б) Украины Павла Постышева «Давайте организуем к Новому году детям хорошую ёлку», в которой говорилось, что «в дореволюционное время буржуазия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год своим детям ёлку», а «дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями ёлку и веселящихся вокруг неё детей богатеев».
Почему у нас школы, детские дома, ясли, детские клубы, дворцы пионеров лишают этого прекрасного удовольствия ребятишек трудящихся Советской страны? Какие-то, не иначе, как «левые», загибщики ославили это детское развлечение, как буржуазную затею, — писал товарищ Постышев.
Он предложил положить конец «этому неправильному осуждению ёлки, которая является прекрасным развлечением для детей», призывая устроить новогодние праздники во всех школах, детских домах, дворцах пионеров, детских клубах, синематографах и театрах.
Не должно быть ни одного колхоза, где бы правление вместе с комсомольцами не устроило бы накануне нового года ёлку для своих ребятишек. Горсоветы, председатели районных исполкомов, сельсоветы, органы народного образования должны помочь устройству советской ёлки для детей нашей великой социалистической родины. Организации детской новогодней ёлки наши ребятишки будут только благодарны, — отмечал Павел Постышев, призывая искоренить «нелепое мнение, что детская ёлка является буржуазным предрассудком».
Старую традицию вернули одной газетной заметкой, а через два года, на фоне начинавшегося «большого террора», в январе 1937-го, был внезапно реабилитирован Дед Мороз, компанию которому составила его неотъемлемая спутница — Снегурочка. Тогда они впервые появились на публике на новогодней ёлке в московском Доме Союзов.
По мнению ряда исследователей, их тандем сложился именно с конца 1930-х, хотя прототипы существовали в древней мифологии, откуда, например, черпали вдохновение художники XIX века. Так в 1873 году Александром Островским была написана пьеса «Снегурочка». Согласно сюжету главная героиня сказки была дочь Мороза и Весны. В 1882 году композитор Николай Римский-Корсаков поставил на основе этого произведения одноимённую оперу, которая, собственно, популяризировала литературный первоисточник.
Ёлки первые годы после директивного возрождения Нового года в СССР стали украшать на новый лад. Вместо старорежимных ангелочков на праздничное дерево вешали копии достижений индустриализации и электрификации: дирижабли, самолёты, трактора, прожекторы... Игрушки первоначально изготавливались не только из тонкого стекла, а из ваты, папье-маше или ткани. Зачастую, из-за дефицита украшений, на праздничные деревья вешали конфеты или обёрнутые в цветную бумагу фрукты и орехи. Венчать ёлку вновь стали звездой, но уже не библейской, а советской. Такими же, какие появились на башнях Кремля в 1935 году, что и эпохальная статья товарища Постышева, а в 1937-м, когда был «реабилитирован» Дед Мороз, башни засияли нынешними рубиновыми пятиконечниками.