Рассекречены детали советской атомной «головоломки»
Директор СВР Сергей Нарышкин передал президенту «Курчатовского института» Михаилу Ковальчуку документы из архивов Лубянки об истоках советского атомного проекта. На церемонии передачи возникла дискуссия о том, чья же заслуга в создании советской бомбы больше – физиков или же разведчиков, укравших на Западе наработки в этой сфере? И при чем тут немецкий офицер, плененный под Таганрогом в 1942 году?
Две объемистые красные папки, за которые в свое время дорого бы дали шпионы любой западной страны, стали главными героями выставки «Физика и разведка в силовом поле атомного проекта», которая прошла во вторник в «Курчатовском институте», этой цитадели советского мирного и не совсем мирного атома.
Под вспышками фотокамер глава Службы внешней разведки (и Русского исторического общества) Сергей Нарышкин передал ученым уникальные документы из архива Первого главного управления КГБ об истории создания ядерного щита СССР.
«Среди архивных документов – план оперативно-агентурной разработки «Энормоз», – пояснил Нарышкин, обращаясь к президенту «Курчатовского института» Михаилу Ковальчуку.
Материалы по плану «Энормоз» (от английского enormous – «огромный, чудовищный») занимают 17 томов и хранятся в архивах СВР. Но теперь не только спецслужбы и допущенные к секретам ученые знают, о чем идет речь. В самый разгар войны советской разведке удалось «найти ход» в зарубежные исследовательские центры и на промышленные объекты. Проект, над которым работала в первую очередь лондонская резидентура НКВД, «вел» руководитель внешней разведки Павел Фитин, а непосредственным куратором был его первый зам Гайк Овакимян. Их портреты можно было увидеть в экспозиции на почетном месте, рядом с фотографиями «отцов советской бомбы» Курчатова, Харитона и Флерова.
Здесь же – фото тех, кто лишь в 1990-е годы получил Звезду Героя за тайную операцию, которая шла с начала Второй мировой войны и продолжалась после 9 мая 1945-го: асы научно-технической разведки Леонид Квасников, Владимир Барковский, Александр Феклисов, Анатолий Яцков. Квасников был тем человеком, которому удалось убедить руководство госбезопасности направить указание в советские резидентуры в США, Британии и Третьем Рейхе – «копать» следы разработок по делению урана-235. И вот уже в 1941 году завербованный советской разведкой британский дипломат Дональд Маклин передал в Москву «Урановый доклад», подготовленный для Черчилля.
«В документе говорилось о начале работ Великобритании и США над атомным проектом, сообщалось о предполагаемой конструкции атомной бомбы и способах производства необходимого для нее урана-235, и о переносе производства из Великобритании в США, – рассказал на церемонии военный историк, полковник СВР в отставке Владимир Антонов. – Осенью того же 1941 года лондонская резидентура военной разведки установила оперативный контакт с физиком Клаусом Фуксом». Немецкий коммунист Фукс, бежавший из гитлеровской Германии в Британию, работал в Бирмингемской лаборатории в команде атомного проекта Tube Alloy. После начала Великой Отечественной войны он связался с агентами разведупра Красной Армии и предложил свою помощь.
«Фукс на одной из первых встреч передал очень важные документы... Когда была создана лаборатория № 2 – лаборатория Курчатова, когда начались активные изыскания по созданию нашей атомной бомбы, на самом верху было принято решение передать все вопросы НКВД. А мы за это отдали военным все материалы по «Красной капелле», – рассказал Антонов.
Впоследствии Фукс перебрался в США, где работал под началом «отца американской бомбы» Роберта Оппенгеймера в Лос-Аламосской лаборатории, и передавал разведданные уже оттуда.
Были в работе нашей разведки и почти случайные удачи. Антонов рассказал:
«В феврале 1942 года под Таганрогом взяли в плен немецкого офицера, у того при себе оказался блокнот, в блокноте – какие-то формулы».
Офицер, которого захватили десантники легендарного Цезаря Куникова, оказался военным инженером и физиком-атомщиком, в чью задачу входил поиск месторождений урана в Донбассе и на юге Украины. К слову, уран на Украине потом действительно нашли – в Днепропетровской области в советское время открыли рудники. «Научная экспертиза в Москве показала, что эти формулы из лабораторного журнала пленного указывали уже на определенные усилия немцев в развитии атомного проекта», – отметил Антонов.
У Гитлера в распоряжении уже был гениальный ракетчик Вернер фон Браун с его полигоном в Пенемюнде, а его тезка Вернер Гейзенберг конструировал ядерные реакторы, напомнил Ковальчук.
В СССР же с началом войны работы по ядерной тематике были свернуты. Но о том, что гитлеровцы близки к получению атомного топлива и стоят на пороге создания ядерного оружия, в 1942 году написал в своем знаменитом обращении к Сталину лейтенант авиации Георгий Флеров (до войны – инженер-физик в команде Курчатова, после войны – ведущий специалист по определению критических масс заряда атомной бомбы). Как отмечают ядерщики, письмо «простого солдата» Флерова с призывом возобновить прерванные работы по делению ядер урана стало одной из причин старта советской атомной программы.
В итоге советской науке удалось за три с половиной года сделать то, на что у американцев ушло шесть лет, отметил Антонов.
«В четыре часа утра 29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне был взорван первый советский ядерный заряд. Было восстановлено геополитическое равновесие, была разрушена американская монополия», – напомнил на церемонии Михаил Ковальчук.
«Очень часто приходится слышать о том, что бомбу мы украли, поэтому и смогли ее сделать, – заметил Ковальчук. – Знаете – простите за вульгаризм – от осины не родятся апельсины. У нас существовали тогда и есть сейчас глубинные традиции фундаментальной науки. И это было тем главным, что заложило основу...»
Устроители выставки напомнили слова Героя России Владимира Барковского: ни Нильс Бор, ни Роберт Оппенгеймер, ни другие гранды не оказывали никакой помощи советским коллегам-физикам во главе с Игорем Курчатовым.
С другой стороны, сама советская ядерная физика развивалась с начала 1920-х годов, под началом академика Абрама Иоффе, ученика Вильгельма Рентгена. Исследования шли одновременно в московском Институте химической физики, харьковском Физтехе, ленинградских Физтехе и Радиевом институте, где, к слову, уже работал молодой Курчатов.
Участники встречи, в целом согласившись с Ковальчуком в том, что «кража бомбы» – это миф, все же указали: разведка внесла свой весомый вклад в то, что СССР в исторически краткие сроки получил новейшее оружие.
«Атомная бомба в Советском Союзе была создана только благодаря усилиям советских ученых – физиков Курчатова, Харитона, Флерова и других. А внешняя разведка помогала. Мы добывали некоторые материалы, добывали информацию и знакомили с ней наших ученых», – рассказал газете ВЗГЛЯД полковник СВР в отставке Владимир Антонов (кстати, по словам Нарышкина, его давний коллега по работе «в одной из стран западнее России»).
Как отметили участники встречи, название первой советской атомной бомбы РДС-1 расшифровывали как «Русские делают сами», и в этом была лишь доля шутки. Иное дело, что мощности советской и американской ядерной программ изначально были неравны. В Штатах в рамках «Манхэттенского проекта», стартовавшего в 1939 году, и других программ работали 130 тысяч специалистов, и на эти исследования были ассигнованы 200 млн долларов (по нынешним деньгам – миллиарды). А в СССР в курчатовской Лаборатории № 2 и других центрах трудились несколько сотен сотрудников.
Правда, кураторство работ «по атомному ядру и урановой бомбе» было серьезным – сперва за проектом присматривал Вячеслав Молотов, затем, на самом важном этапе – Лаврентий Берия. Лично на Сталина было замкнуто руководство созданного после гибели Хиросимы Специального комитета при Совмине СССР – будущее атомное министерство (которое называлось скромно «министерством среднего машиностроения»).
«Детальное описание первой американской атомной бомбы оказалось в распоряжении советского руководства и ученых еще за 12 дней до того, как ее собрали», – отметил Нарышкин.
Так кто – разведка или ученые – внесли наибольший вклад в то, что СССР был спасен он американских ядерных ударов? Напомним, по плану «Тоталити» 1945 года предполагалось сбросить 20–30 атомных бомб на два десятка советских городов, а план «Чариотир» 1948 года подразумевал сброс 200 ядерных зарядов на 70 городов.
«Я помню разговор с академиком Юлием Харитоном у нас в Ясенево», – поделился воспоминанием публицист и историк спецслужб Николай Долгополов. Возле московского района Ясенево (или, как еще говорят, «в лесу»), напомним, находится здание бывшего Первого главного управления КГБ, нынешнего СВР.
«Мы повели академика в кабинет истории Службы внешней разведки, показали ему экспозицию, посвященную работе разведчиков». Потом, рассказал Долгополов, состоялся долгий разговор, и «после небольшой бутылочки вина» Харитон и Барковский сошлись на том, что вклад разведки и физиков-ядерщиков был «пятьдесят на пятьдесят».
Полковник Владимир Антонов не совсем согласен с таким раскладом. «Говорят о том, что вклад ученых и разведчиков был «пятьдесят на пятьдесят», «сорок на шестьдесят». Это ученые создавали оружие, мы не могли создавать, – отметил собеседник.
– Мы помогали, подсказывали, куда идти – ведь американцы по ряду направлений действительно опережали СССР.
И неудивительно – у них бомбы не свистели, а у нас немцы стояли у ворот Москвы; и фактически лишь в 1942–1943 годах начались активные разработки». Но то, что Советский Союз за вдвое меньший срок, чем американцы, создал бомбу, это «все-таки благодаря помощи разведки», сделал вывод собеседник.
В любом случае важен сам факт сотрудничества «между людьми, которые добывают секреты для безопасности родины, и людьми, которые непосредственно своими руками обеспечивают ее безопасность», отметил Долгополов. «И сейчас это сотрудничество как никогда важно», – добавил он.
О том, что тема «ядерного щита» и его модернизации – не только предмет исторических изысканий, напомнил собравшимся и глава СВР Сергей Нарышкин. Он упомянул про выход США из Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД) и о том, что Штаты торпедируют Договор о стратегических наступательных вооружениях (СНВ-3).
Так что сотрудничество тех, кто обеспечивает безопасность в лабораториях, на полигонах и на «невидимом фронте», по-прежнему актуально, сделали вывод собравшиеся. В завершение главные участники церемонии обменялись подарками: Нарышкин передал Ковальчуку выполненный с помощью полиграфического золота портрет академика Курчатова. Руководитель «Курчатовского института», в свою очередь, подарил главе СВР кусочек графитовой кладки первого советского ядерного реактора Ф-1.
