«Я не святой»: Алексей Глызин впервые встретился с 46-летней дочерью. ДНК-тест взорвал эфир
«Он же не святой»: гастрольная романтика и её последствия
Алексей Глызин — имя, знакомое каждому, кто вырос под звуки советской и российской эстрады. Лауреат премий, победитель «Суперстара», обладатель звания Заслуженного артиста России — его карьера насчитывает десятилетия, а репертуар включает десятки хитов, ставших саундтреком целого поколения. Но за ярким ореолом сценического успеха менее освещённая, но не менее насыщенная личная жизнь.
Певец открыто признавал: гастрольные будни в советское и постсоветское время редко позволяли строить устойчивые отношения.
«У меня было такое количество знакомых девушек. С нашей гастрольной жизнью… Я же не святой», — сказал он в эфире программы «Звёзды сошлись».
Эта фраза звучит почти как оправдание не столько перед публикой, сколько перед собой. В ту эпоху романы на гастролях, мимолётные увлечения, дружеские симпатии были частью «профессионального кода» многих артистов мужского пола. Но, как показывает практика, такие связи нередко оставляли после себя не только воспоминания на конвертах с автографами, но и детей, росших без отца — и часто без даже его имени.
1974 год: встреча в подмосковном парке и пять лет без будущего
По словам Анны Глызиной, её мать, Татьяна Спасеннова, познакомилась с Алексеем в 1974 году в тот период, когда он только начинал свой путь на большую сцену. Место встречи — подмосковный парк, обстановка — романтичная, почти кинематографичная: после концерта к девушке подходит друг артиста и передаёт приглашение к свиданию. Так началась история, длившаяся, по её словам, около пяти лет.
Анна рассказывает: их встречи проходили в доме матери, а позже в квартире на улице Малыгина, которую Алексей купил. Там праздновали Новый год, собирались друзья — среди них, как утверждает Анна, была даже Ирина Аллегрова (тогда начинающая певица). Это детали, которые трудно инсценировать: названа конкретная улица, имена, временные рамки. Они создают ощущение достоверности, но, конечно, не служат доказательством родства.
Решающим моментом стал 1978–1979 год: Татьяна забеременела. Что произошло дальше остаётся в тени. Анна не обвиняет отца напрямую, но говорит: «Мама поняла, что он нас не выбрал». В то время Глызин уже был женат (на своей второй супруге, Сане, от которой у него двое сыновей). Возможно, конфликт лояльностей, страхи, давление обстоятельств — или просто отсутствие готовности к ответственности — привели к разрыву.
И всё же: Татьяна Спасеннова не скрыла правду от дочери. Когда Анне исполнилось семь лет, мама включила радио, где звучал голос Алексея Глызина, и сказала:
«Это твой папа поёт».
Девочке дали отчество Алексеевна, а позже предложили право выбора:
«Когда вырастешь, если хочешь, возьмёшь его фамилию».
И Анна выбрала Глызина. Это решение — не юридический жест, а символический акт самоидентификации. Фамилия стала мостом к человек, которого она никогда не знала, но всегда чувствовала «там, за звуком».
«Я не претендую на наследство»: попытки диалога и стена недоверия
На протяжении многих лет Анна не искала громких разоблачений. Она не подавала в суд, не публиковала обращений в СМИ, не шантажировала. Её путь — это история тихого, почти робкого поиска: она и её муж несколько раз приходили на концерты Алексея, надеясь на личную встречу. Но каждый раз диалог не состоялся.
Для Глызина такие обращения не редкость. Как он признался, «с такими признаниями и откровениями ко мне часто подходят люди после концертов». Скепсис здесь понятен: известные люди постоянно сталкиваются с попытками манипуляции, вымогательства, саморекламы. Годы, проведённые в шоу-бизнесе, выработали у него своего рода иммунитет — защитную реакцию на любые внезапные «откровения о родстве».
Но в этот раз что-то заставило его остановиться. Возможно искренность Анны, или её возраст (46 лет — уже не тот, кто гоняется за славой), или просто усталость от непрожитых историй, накопившихся за семь десятилетий. Вместо отрицания он не стал сопротивляться. Согласился на ДНК-тест. И это — важный шаг. Не признание, но готовность узнать.
Сама Анна, в свою очередь, заранее отсекает любые подозрения в меркантильных мотивах:
«Я финансово обеспечена и не буду претендовать на наследство».
Её мотив — эмоциональный, почти экзистенциальный:
«У меня с мамой не сложились отношения. И мне всегда хотелось хотя бы, чтобы с папой мы общались».
ДНК как судьба: тест подтвердил — и что скажут теперь?
Результат генетической экспертизы стал известен публично в эфире программы «ДНК» на НТВ: тест подтвердил, что Анна Глызина действительно является дочерью Алексея Глызина. Когда ведущая произнесла: «Вероятность отцовства — 99,9999%», в студии повисла тишина. Алексей сидел, опустив голову, сжимая ладони. Анна не плакала — она лишь тихо кивнула, как будто давно уже знала ответ и ждала лишь его озвучивания.
Теперь перед ним встаёт не гипотетический, а реальный вопрос: как жить дальше? Ему 71 год. Ей — 46. Между ними полвека, проведённые в параллельных мирах. Алексей в эфире сказал:
«Это потрясение. Я не отрицал, но и не верил до конца… Теперь — другое дело».
Он не обещал немедленного сближения, не говорил о «новой семье», но сделал главное — принял. Принял не как певец, не как заслуженный артист, а как человек, перед которым встала неудобная, но неотвратимая правда.
Эхо эпохи: сколько «Анн» ещё ждут своего часа?
История Анны и Алексея — не уникальна. Она — лишь одна из тысяч, если не десятков тысяч подобных, спрятанных за страницами старых альбомов, в записных книжках с номерами телефонов, в архивах роддомов. В СССР и в 90-е годы в нашей стране не было ни культуры ДНК-тестов, ни социального принятия «детей от случайных связей».
Сегодня, в эпоху доступной генетики, соцсетей и открытых архивов, эти истории выходят на свет. Они не всегда заканчиваются примирением и объятиями, чаще это сложный, болезненный процесс, полный сомнений, обид, гордости и страха. Но каждая такая история — шаг к честности. Не идеальной, не безгрешной, но человеческой.
«Да, это я» — и всё изменилось
Алексей Глызин пел о любви, разлуке, верности, судьбе. Его голос звучал в миллионе квартир и в одной из них, в 1979 году, маленькая девочка, ещё не рождённая, «услышала» его впервые через сердце матери. А спустя семь лет уже у радио, впервые осознав:
«Это мой папа».
Теперь этот голос сказал ей не через эфир, а в лицо:
«Да».
Как бы ни развивались их отношения в будущем, одно ясно: в этой истории уже нет места отрицанию. Осталось — только продолжение. Даже если оно будет тихим, неловким, запоздалым. Потому что иногда «да, это я» — важнее любого наследства. А иногда — это и есть наследство, самое ценное из возможных: имя, которое наконец совпало с душой.