На этой неделе, 30 октября, Билли Новику, фронтмену арт-джаз-роковой группы Billy’s Band, исполняется пятьдесят лет. Юбилей у музыканта оказался двойным, потому что его группа отмечает 25-й год карьеры. По всем этим радостным поводам «ЗД» поболтала по душам с Билли, встретившись на берегу канала Грибоедова в его родном Санкт-Петербурге, песни о котором плотно вошли в репертуар юбиляра.
— Как вам в возрасте пятидесяти?
— Пока еще не знаю. Грядет. Тот юбилей, который был у меня в 25 лет, я даже и не помню... Именно в мои 25 Billy’s Band только начинался. Весьма болезненно начинался, потому что мне пришлось бросить медицину.
— Есть такая модная фишка — спрашивать себя, что бы я сказал себе в прошлое, о каких ошибках предупредил бы себя, 25-летнего?
— Я много об этом думал и в итоге пришел к выводу, что вне зависимости от того, какие ошибки ты совершаешь, то на то и выходит. Ты, может, чуть-чуть в одном моменте быстрее прошел, а в другом затормозился. На самом деле жизнь — это длинная дистанция. Но у меня всегда был жизненный план, я даже не могу себя сильно корить за то, что я что-то сделал не так. Да, были ошибки, но никогда не знаешь, какие ошибки чему научат. Может быть, я бы посоветовал себе 25-летнему поменьше эпатажничать, как я делал в начале двухтысячных.
— Без этого эпатажа успеха могло не случиться…
— Да, возможно. Тогда было другое время, и поэтому сейчас его оценивать не совсем корректно. Если думать об элементе везения, мне кажется, в целом мне везло всегда.
— В моменты важных дат принято переосмысливать репертуар, обращаться к песням из разных периодов жизни. У вас, наверное, среди прочего и «Крейсер Аврора» будет звучать?
— Это не наша песня, но «Крейсер Аврора» будет, потому что это репертуар одного из моих проектов, который называется «Билли Новик и Петербургский джазовый актив». Там мы как раз исполняем мои любимые ленинградские песни, в том числе советские, в том числе собственного сочинения. Да, это одна из любимых песен, которая во мне сидит с детства, является эдаким ленинградским культурным кодом в некотором смысле. Действительно, смысл юбилейной программы — попытаться охватить не только все периоды моего авторства, но и любимые произведения жизни всех периодов. Будет здесь и фрагмент моей любимой программы «Песни Егора Летова», и фрагмент программы «Игры в Тома Уэйтса». Также мы привлекаем моего друга и партнера Сергея Богданова и его оркестр.
— У нас есть рубрика «Саундтрек жизни», в которой мы вспоминаем любимые песни, которые на нас повлияли…
— Помню, в детстве у меня были две любимые грустные песни. Первая — «Миллион алых роз».
— Я в детстве вообще не понимала, как артистам разрешают такие трагичные песни петь. А вторая?
— Вторую Боярский пел. «Всё пройдет, и печаль, и радость, но любовь не проходит, нет». Я в первом классе, у меня случилась первая любовь, и я так глубоко понимал эту песню вообще! Рыдал, слушал и рыдал. Как в анекдоте: мыши плакали, но продолжали жрать кактус.
— Вы рано почувствовали себя взрослым, получается.
— Я вот думал, с какого момента стал чувствовать себя взрослым? С момента, когда мама сказала: «Иди сам в детский сад». Перед этим я сообщил ей, что хочу ходить в детский сад к открытию, чтобы быть хозяином игрушек. Кто первый приходит, тот на игрушки первый садится. Она меня один раз отвела, думала, что я утром размякну и больше не пойду так рано. Но я и потом сказал, что хочу. Она мне на третий день сказала, мол, иди сам.
— У вас с тех пор все под контролем… Планы на жизнь, они сбываются? Стоит ли вообще планировать, или для этого лучше нанимать специалистов?
— Вряд ли найдется человек, который сможет разобраться в тебе лучше, чем ты сам. Конечно, существуют всякие психоаналитики, финансовые аналитики, но я не думаю, что кто-то сможет спланировать твою жизнь.
— Как вы себе это представляли 25 лет назад, когда всё закручивалось?
— Я тогда вообще не думал, что у меня получится. Я думал, что каждый мой концерт, скорее всего, последний. Вот-вот люди начнут сдавать билеты, потому что наконец просекут: я самозванец. Получив фундаментальную профессию врача, я понимал, как делаются дела. И думал, что в музыке, за исключением редких случаев везения, таких как у «Битлз» и у некоторых рок-звезд, все-таки нужно иметь фундамент, чтобы уверенно развиваться в профессии. Поэтому, когда я попробовал стать музыкантом или даже, вернее, перформером, то есть выступающим человеком, я очень волновался и ожидал того, что рано или поздно это закончится. «Пока я играю по подвалам, по клубам, по барам, все прокатывает», — думал я. Но когда будут концертные залы, где люди будут сидеть в креслах и им будет больше нечего делать, как только смотреть на меня и слушать, то они, наверное, поймут, что я на самом деле немножко не отсюда. Но выяснилось, что есть такая удивительная штука — любовь. В данном случае это любовь к тому, что ты делаешь. Любовь к музыке, любовь к слову, любовь к песне. И она дает иногда гораздо больший потенциал для развития, нежели фундаментальное образование.
— Сейчас мало у кого фундаментальное образование в поп-музыке.
— Сейчас очень интересный момент, когда для успеха, как мне кажется, образование не то что не нужно и нежелательно — оно прямо мешает. Но это я не о классической музыке и не о джазе. Я говорю о музыке широкого потребления. С одной стороны, это печально, но, с другой, дает возможности тем, кто не мог в детстве, точно так же как и я, заниматься музыкой.
— Успех артиста — это судьба, удача или все-таки труд?
— Вообще, я фаталист, причем называю себя оптимистическим фаталистом. Я считаю, что судьба все равно догонит, на печке найдет. Ну, за исключением, когда ты по глупости или по недоразумению становишься не самим собой, а это случается, если подсаживаешься на наркотики. Вот тогда ты своими руками портишь судьбу, которая тебе, может быть, и неплохая предписана. Я верю в то, что жизнь состоит не только из одного воплощения. На каком-то участке пути ты более успешен, на каком-то менее, большой разницы нет. Но когда не везет всю жизнь, это, конечно, очень печально. Остается верить в перевоплощение, в цепочку жизней, тогда полегче все воспринимается. Вообще, я считаю, что самое главное — попытаться максимально снять свое напряжение, напряжение с мироощущения.
— Перестать думать о неудачах?
— Такие мысли, как, например: мне уже 35 лет, а чего я достиг? У всех там квартиры-машины, а я ничего не добился… Вот если бы человек думал, что и не страшно, живу, снимаю угол в многокомнатной квартире — ну и ничего. В этой жизни не повезет — в следующей, может, догоню. Главное, не устраивать паники, которая лишает людей человеческого облика.
— В 35 еще можно всё догнать и перегнать. Мы с вами встречались в 2010 году, вам как раз было 35, и это был вообще только самый-самый разгон Billy’s Band. Причем все было по-другому тогда, вы воспринимались абсолютно рокерским персонажем.
— Да, нас крутили по рок-радио, у нас был гитарист, внешний вид которого являлся чуть ли не визуальным воплощением того, как должен выглядеть рок-музыкант. Из-за отсутствия у меня академического образования к рок-музыке я был склонен в большей степени.
— Тогда у нас не было такой доступной джаз-культуры. Была культура рок-клубов, а джаз воспринимался более академическим жанром. Сейчас все-таки рок и джаз встретились в неформальной обстановке, и появились простые джаз-клубы, где звучит кабацкий джаз, с которого в Америке все и начиналось…
— В 2010 году мне уже нравился джаз, но я не знал, как он делается. И легкого доступа, как вы сказали, не было к джазу. Были весьма элитные джаз-клубы с пиджаками, со знакомствами. Мне даже не представлялось, что можно просто так, идя по улице, случайно оказаться в джаз-клубе и быть с музыкантами на расстоянии вытянутой руки. Я не был в джазовой тусовке. Сам я родом из Купчино, и у нас там ни о каком джазе и речи не шло. Поэтому я о джазе только мечтал. Слушал, но сымитировать его практически не мог в те времена. Оставался вариант реализации с помощью рок-музыки или романтического алкоджаза, как мы тогда назвали то, что играли. Мол, не смотрите, что мы плохо играем, просто мы немножко «того», но зато не напрягаемся. Такой профанационный подход. Но тем не менее людям, причем нормальным, более-менее интеллигентным, средним нашим петербуржцам, это заходило и нравилось.
— Но довольно быстро все изменилось, и теперь публика, особенно молодая, считает вас больше джазменом, чем рокером...
— Постепенно я пытался расширить свои знакомства в джазовой среде, но прорыв произошел только в 2012 году, когда мы открыли свой джаз-бар «В шляпе». Тогда я практически сразу познакомился и со всеми лучшими представителями джазовой сцены Петербурга и с московскими джазменами. Получил возможность слушать джаз в тех количествах, в которых мне хотелось, присутствовать на расстоянии вытянутой руки, смотреть, как это делается, участвовать в беседах, обсуждениях, узнавать, что рекомендуется послушать. Открылся такой огромный, богатый и чудесный пласт мировой культуры, из которого уже не хочется выбираться даже сейчас, спустя тринадцать лет.
— Кто-то стал для вас авторитетом или у вас не бывает таких в жизни?
— Есть и авторитеты, и учителя. Я считаю судьбоносной встречу с Петром Востоковым, это руководитель Большого джазового оркестра в Москве, который теперь является практически постоянным участником моего петербургского джазового актива московской сборки. Благодаря джазу я познакомился с Игорем Бутманом, это вообще человек, которому благодарны, наверное, все джазмены России, настолько он много сделал для российского джаза и для тех, кто хотел джаза, но не знал, где его взять. Когда у меня плохое настроение, я вспоминаю о том, что у меня есть такой замечательный товарищ, Игорь Бутман, я им горжусь, восхищаюсь, бесконечно ценю. Много было разных встреч, в том числе с американскими маститыми джазменами...
— Получается, чтобы что-то перенять, прочувствовать в мастерстве, нужно общаться с человеком, недостаточно только на концерт сходить.
— Иногда что-то внезапно понимаешь, когда смотришь, как другой человек подходит к музыке, к джазу. Ты что-то складываешь в свою копилку ощущений и вдруг можешь внезапно это вытащить или попробовать повторить, пропустить через себя. В джазе общение между музыкантами на музыкальном языке — один из самых ценных, приятных и уникальных процессов взаимообогащения.
— В рок-н-ролле такого нет?
— В рок-н-ролле такого нет.
— В нулевые, когда вы вошли в уже сложившуюся рок-тусовку и вдруг стали появляться на афишах рядом с именитыми рокерами, какие у вас были ощущения?
— Помню, году в 2002-м, мы только начинали, в одном петербургском клубе у нас была общая гримерка с группой «АукцЫон». Когда я понял, что у нас одна гримерка с кумирами моих школьных лет, конечно, я впечатлился. Они играли на большой сцене, мы — на малой, но гримерка у нас была одна!
— Вы видели или замечали какие-то проявления зависти коллег, которым меньше повезло?
— Конечно, эта зависть выражалась в основном в пренебрежительно критическом отношении к тому, чем я занимаюсь. Что, мол, типа играет две ноты, а возомнил себя невесть кем. И, мол, сейчас клоуны нужны, а не настоящие музыканты, которые положили жизни на это. Кто такой Билли Новик, какой-то хриплоголосый клоун из Купчино? Я считаю, что в большинстве случаев такая критика это вариант зависти.
— Как творческому человеку справляться с такой критикой?
— Я понимаю, что не являюсь виртуозным мастером. Другая задача, видимо, выпала мне — сочинять песни. Я сочинил несколько хороших песен, не буду говорить, что это очень много. Несколько хороших песен — достаточно для того, чтобы оправдать какие-то другие недостатки. Многие виртуозы не сочинили ни одной мелодии почему-то. Может быть, мешают эрудиция, образование и багаж…
— Может быть, творческим людям и нужно войти в состояние новичка, чтобы этот багаж не мешал. Недавно почил Оззи Осборн, он вообще ни на одном инструменте не играл, но стал одним их самых популярных в мире.
— Рок-музыка в меньшей степени музыка, а в большей — перформерство. Вариант сценического искусства, в котором музыка выполняет вспомогательную роль. Это не как классическая академическая музыка, где оркестрантов не видно, они одинаково одеты и сидят в темноте. Они обслуживают музыку, они работают на композиторскую мысль, идею. В роке сама музыка является вспомогательной, второстепенной, а на первом месте личность лидера, который показывает себя. Я не говорю, что это плохо. В нашем прекрасном мире всем места хватит. Но называть Оззи Осборна музыкантом не совсем корректно. Он прекрасный человек, действительно заслужил то, что заслужил. Но он не музыкант, а перформер, шоумен.
— Есть ли какие-то грабли, на которые вы постоянно наступаете в жизни?
— Есть невнимательность в сделках, и не обязательно финансовых. Когда само это действие, оно окрашено эмоцией. Но ты не понимаешь, что это эмоции, думаешь о чем-то другом и пропускаешь мелочи. Это я никак не могу исправить в себе. Например, если покупаю квартиру, могу не доторговаться на сто тысяч и не переживать, но потом переживать из-за того, что у меня два раза с карты снялось триста рублей. Это же бред.
— Насколько вы структурированный человек? Или хаос ваш друг?
— У меня внутри хаос, конечно. Но уже с годами я начал получать удовольствие от того, чтобы его целенаправленно разгребать. Вот, кстати говоря, книга, которую я написал, «Сон на краю крыши». Изначально это были компактные дневники, в которых я разгребал свой собственный завал, восстанавливал память. Потом они оказались рассказами, которые многим понравились, никакой воды. Я понял, что само наведение порядка у себя в мыслях, в хронологиях и чувствах — очень приятное и продуктивное занятие, которое помогает закрыть многие недодуманные и даже где-то недоделанные дела. Это мне стало напоминать тетрис. Когда с помощью выписывания своих хронологий, ощущений или чувств удается вычислить квадратик, которого не хватает в моей личной линии тетриса, и в итоге скинуть еще один слой. Так становится больше воздуха в жизни. У тебя появляется точно так же, как в тетрисе, пространство, куда можно расти, где можно развиваться и делать дела.