"Я здесь хоть сплю ночью. А дома вообще не спала". Жизнь в приюте для пожилых людей

"Я думала, вообще на улице останусь"

"Это так страшно, вы знаете, остаться на улице в 70 лет. Невыносимо, у меня уже и мысли грешные были, — говорит Валентина Алексеевна. — Оказалась здесь, слава тебе господи". Она очень спокойная, только на словах "так страшно" посмеивается. И по этому нервному смеху сразу понятно, как сильно она боялась. У нее в ушах "гвоздики" с маленькими синими камнями. "Красивые сережки", — говорю я. "Это мне сыночек подарил, — отвечает она. — Правда, его уже нет в живых".

Валентина Алексеевна с Донбасса. Работала на металлургическом заводе, а в 90-е — "где деньги платили, а их вообще-то нигде не платили тогда, давали какую-то вермишель". Муж умер, она уехала в Москву на заработки вместе с сыном и дочкой, и "все было хорошо, но не бывает хорошо бесконечно". Сын погиб в катастрофе, когда ему было 28, а дочь — от инфаркта в 43. Осталась внучка, "ей надо личную жизнь устраивать, я думаю — поеду домой, чего здесь мешать-то".

В феврале этого года ей "пришлось стать беженкой" — эвакуироваться в Мордовию. А потом она решила поехать в Москву — здесь все-таки внучка. Что в итоге произошло — Валентина Алексеевна говорить не хочет, отвечает: "Так получилось, муж-то против". Потом как будто хочет защитить внучку: "Ей что, разводиться? Они живут, у нее ребеночек маленький. Она, конечно, плакала: "Бабушка, что мне, семью бросить". Я сказала: "Нет, я справлюсь. Но не справилась".

Семь дней 70-летняя женщина прожила на улице. "Я растерялась. И ночи были холодные, а дни — солнечные. Я ходила, ходила, ночью старалась быть там, где есть полиция и охрана". А потом к ней подошла прохожая и посоветовала обратиться в благотворительный фонд, дала адрес. Так Валентина Алексеевна оказалась в приюте. "Слава богу, крыша над головой есть. Я думала, вообще на улице останусь. Здесь чистенько, хорошо. Слава богу, есть такое место, где можно прислонить голову". Она верующая, ходит в храм и каждый день молится, "чтобы внучка была жива-здорова, чтобы ее сыночек рос и у нее в семье все было хорошо".

Валентина Алексеевна говорит: "Я как-нибудь справлюсь. По крайней мере, в бомжи не пойду". И опять повторяет: "Это так страшно". И снова посмеивается на этом слове.

У нее рядом с кроватью стоит "фотография деток", она возит ее с собой всюду. Ее 60-летнего брата и двух племянников призвали в армию Луганской Народной Республики. Что с ними — она не знает. Но говорит: "Надо быть оптимистом, иначе никак. Я верю, что все наладится, все будет хорошо".

"Она ела только бутерброды и запивала газировкой"

"Болит?" — спрашивает Лана Сергея Борисовича. "Средне, иногда накатывает". Из-за тромба ему ампутировали ступню, и пока нужны перевязки. Лана учит делать это Френсиса: "Вот чтобы так ложилось, под углом. Сильно не тяни: можешь спровоцировать отек". Френсис — беженец из Конго, врач-офтальмолог. Ему чуть за 50, и он тут самый молодой постоялец — вообще-то сюда берут людей 70+. "Когда я узнала, что он врач, сказала — может, и работенка какая найдется, — говорит Лана. — Теперь он у нас измеряет людям давление утром и вечером".

Лана Журкина сама врач. А последние годы она возглавляет благотворительный фонд "Дом друзей". Здесь помогают людям в трудных жизненных ситуациях — самым разным и очень по-разному. Кому-то — одеждой и продуктовыми наборами. Кому-то — закрытием коммунальных платежей и юридической поддержкой. Есть работа с бездомными — от кормления и перевязок на улице до помощи с восстановлением документов и покупкой билетов домой. "На улице мы видели много пожилых людей, — говорит Лана. — Они были в самом тяжелом состоянии, измученные, недоверчивые… И всегда сердце за них болело".

В 2020 году "Дом друзей" начал организовывать приюты, чтобы забрать людей с улицы хотя бы на время ковида. "И стало понятно, что пожилой человек нуждается в иной помощи, чем тот, кто попал в состояние бездомности. Хотя и тот, и другой может быть бездомным", — объясняет Лана Журкина. Более-менее молодого человека надо "вытащить" в жизнь — помочь решить проблемы с документами, поддержать, пока он ищет работу. Для таких людей тоже создан приют, но живут там недолго — это правило. А в приюте для пожилых можно жить сколько хочешь — "ну, или пока мы будем в состоянии оплачивать аренду", как говорит Лана. Так у фонда появилась "дочка" — проект "Две жизни": "Потому что человек проживает две жизни: до и после того, как попадает к нам".

…Однажды в фонд позвонили жители какого-то дома и "попросили разобраться" — пожилая женщина жила у мусоропровода. Оказалось, когда-то она занимала очень высокую должность в сфере здравоохранения. Мужа не было, она родила и вырастила сына. Он развелся, в пандемию потерял работу, запил и стал бить мать — говорил, что она во всем виновата.

Женщина "вспомнила, что она врач", и сказала: "Так, у нас же тут больной! Надо его проверить!" — и пошла к лежачему постояльцу. Через три месяца приехал сын, привез справку, что закодировался, и сказал, что "все осознал". Лана говорит, что часто подобное бывает из корыстных соображений — взрослые дети пугаются, что родители отпишут кому-нибудь квартиру. Но с той женщиной они периодически созваниваются — и больше сын себе плохого не позволял.

Социализация и возвращение в жизнь начинаются вот с таких мелочей — чистить зубы, мыться, вовремя менять белье. Есть не бутерброды, а нормальную еду, и не в кровати, а за общим столом. Еду в комнате держать нельзя (иначе будут тараканы) — только одна бабушка с диабетом хранит шоколадку. "Одной женщине запретили есть творожки в комнате — она сказала, что здесь хуже, чем в Освенциме, — смеется Лана. — Ну, мы понимаем, что это деменция". Мы к ней заходим — она очень возмущается, что свежих газет не приносят.

Здесь обязательны прогулки — в плохую погоду хотя бы просто постоять на крыльце. Те, кто посильнее, сопровождают самых слабых. Сергей Михайлович вот любит гулять с местными жительницами. "Он уже знаком тут с половиной дам, они ему шапочки и перчатки дарят, — смеется Лана. — Он, может, у нас женится!"

Одно из главных правил — телевизор по часам. Первое время у приюта не было своего помещения, фонд арендовал комнаты в гостинице, и в каждой был телевизор. Результат — люди смотрели его всю ночь, потом весь день дремали, и даже книги читать не могли — просто ничего в них не видели. И становились очень агрессивными.

Поблажку сделали только для двух мужчин, которые с утра варят для всех кашу, — им в процессе можно посмотреть "лишнее". Обед и ужин для постояльцев готовят сотрудники, а вот убираться, накрывать на стол и мыть посуду нужно дежурным. "Однажды у нас два соседа поругались из-за форточки, — рассказывает руководитель приюта Ксения. — У одного после инсульта нарушен теплообмен, он мерзнет. А другой любит прохладу. Проветривают по графику, а тут он взял и открыл форточку на 15 минут раньше. В качестве мести сосед в свое дежурство не положил ему ложки и вилки". В общем, нормальная жизнь.

Сюда не берут лежачих людей — нет возможности за ними ухаживать. Но берут тех, по кому ясно, что еще чуть-чуть — и он сляжет. Тогда человек успевает влиться в коллектив — и потом постояльцы сами готовы ему помогать. "Когда это случилось в первый раз, я подумала — люди не за этим сюда пришли, — говорит Лана. — А они настолько все включились в помощь! То есть этот человек всех объединил".

…Александр жил в подсобке магазина, где был сторожем. Хозяйка собралась этот магазин закрывать, а его решила просто оставить в парке. Когда-то он развелся, съехал от семьи, жил то в автопарке, то при сторожке, таксовал. У него две дочки — одна из них сказала Лане: "У меня нет отца, он умер 15 лет назад". Александр болел, у него отказали ноги. Лана говорит, что он был в глубокой депрессии и "ему просто не хотелось жить". В приюте он поначалу даже выходил на ступеньки — но потом ему стало хуже. В забытье все время повторял имя матери. "В ночь, когда он умер, его сосед по комнате проснулся и "понял, что что-то не так", — вспоминает Лана. — И почему-то встал и подошел к нему".

…А не так давно женщина "целенаправленно пришла умирать". Ее сын был наркозависимый, он умер от СПИДа. Пытаясь его лечить, она продала квартиру. Остаток денег доверила своему мужчине, чтобы тот купил ей "однушку", — и он с ними пропал. Она запила.

Потом здоровье стало сыпаться из-за алкоголя, "печень вся разложилась". Она кричала по ночам, звала маму, Лана сидела рядом с ней. Она говорила: "Мамочка, посиди со мной, мне холодно, укрой". Лана отвечала: "Я здесь".

Такие ситуации для постояльцев — всегда стресс. После них психотерапевт (групповая терапия здесь проводится регулярно) запускает специальную программу, а Лана Журкина начинает приезжать чаще, чтобы просто поговорить. Видеть смерть рядом с собой вообще непросто — но особенно непросто, когда знаешь, что она и к тебе уже близко.

"Люди умирают молодые, а я такая старая"

Сергей Борисович — тот, которому ампутировали ступню, — пока не очень справляется с костылями. Он пересаживается с кровати в инвалидную коляску, я предлагаю помочь, и он решительно отвечает: "Я сам". Говорят, он страдает, что ему нужна помощь, чтобы сходить в туалет. Сергею Борисовичу 76 лет, из них он 25 проработал на авиаремонтном заводе. "Если я скажу, сколько получал, вы не поверите! — говорит он. — По тем временам цветной телевизор "Рубин" стоил 700 рублей, а у меня в среднем выходило 550". Когда-то он развелся, переехал к другой женщине, но они не расписались. Она умерла — сердце, — и "теща" велела ему съехать. Бывшая жена уже тоже жила не одна. Сергей Борисович поселился при одной больнице, работал там дворником и санитаром, пока мог. Потом остался и без работы, и без жилья. Пробовал жить с сыном — но тот пьет, "возле магазинов какие-то стоят, переночевать негде, — и за бутылку их приводит на ночь". Сюда его привезли из больницы после ампутации. "Я думал: как я буду жить? Я же двигался как-то. Кому я без ноги буду нужен?" Но он оптимист.

"Домой возвращаться опасно, — говорит Елена Тимофеевна, крупная, с седой косой. — Мой сын отличный человек, когда не пьяный. Очень добрый, чуткий, внимательный, эрудированный, все умеет, в общем, жить бы и радоваться! Но как только начинается запой, он уже собой не управляет. Так что там жизнь не мед…" Ей 85 лет, она родилась и выросла в Москве, всю жизнь проработала чертежником-конструктором. У нее отекают ноги, она едва ходит, но надеется, что в хорошую погоду будет "выползать". Верит в Бога: "Надо перед смертью быть верующей, иначе страшно жить". Благодарна, что попала сюда: "Пожаловаться не на что. И тут спокойно. Я здесь хоть сплю ночью. А то вообще дома не спала…"

Про Анну Андреевну руководитель приюта Ксения говорит: "Она ниже меня ростом, но рядом с ней я чувствую, что она главнее". Ей 92, она с шести лет ходила с мамой в поле полоть картошку и войну помнит: "Был голод. Есть было нечего. Вот такая вот жизнь. Мы в деревне были, видели оттуда, как самолеты летали над Москвой".

Анна Андреевна 58 лет проработала ткачихой и, как говорит Лана Журкина, "ей до сих пор кажется, что она и сейчас может работать". Когда-то у нее была коса. "До пояса?" — спрашиваю я. "Дли-и-и-иньше", — она так разговаривает, протягивая гласные. Сейчас хочет подстричься покороче, как приедет парикмахер, — а то неудобно. У Анны Андреевны внук — наркозависимый. Лана Журкина смотрела ее медицинскую карточку — говорит, это "фолиант" с кучей тяжелых травм. "Когда она видела ключ от своей квартиры — ее начинало трясти", — вспоминает Лана. Но мне Анна Андреевна об этом не рассказывает — говорит только, что у нее муж инженер, а дочь — артистка. "Дама с характером — если ей кто-то не нравится, приложит максимум усилий, чтобы этого человека убрали из комнаты, — смеется Лана. — И кошек любит, у нее все окрестные коты подсчитаны, накормлены, она переживает, если кого-то из кошек давно не видела". Да, она ходит гулять — с Борисом Никифоровичем, которого называет "молодым человеком".

"Вся жизнь кончена", — говорит она мне. Я спрашиваю: "Почему?"

Здесь почему-то каждый второй, говоря о себе, повторяет: "Вот и все". "70 лет — и рассказать нечего", — улыбается Валентина Алексеевна, та, что с Донбасса. "Вот такая моя жизнь: не очень хорошая, но обычная. Ничего чрезвычайного", — говорит Елена Тимофеевна.

Я слушаю и думаю, что, чтобы в старости оказаться на улице, а потом в приюте, большинству действительно не нужно было ничего чрезвычайного. Просто так получилось.

Как помочь "Дому друзей" и его проектам

Как и большинство российских благотворительных фондов, в связи происходящим в России и мире "Дом друзей" оказался в сложной ситуации. "Нас поддерживали несколько компаний, которые занимались рекламой брендовых вещей, — говорит Лана Журкина. — Они отвалились в один день, потому что сами перестали существовать". Фонд пишет заявки на гранты — им уже удавалось их выиграть. Есть частные пожертвования, но они покрывают "крохотную долю" затрат. Фонд не свернул ни одной программы. Помимо приютов и помощи бездомным у "Дома друзей" есть поддержка нуждающихся "домашних" семей — сейчас их 180. Прием новых пока прекращен, продуктовые наборы стали скудными. "У одной нашей семьи на лекарства для двоих уходило 22–23 тыс. в месяц, — рассказывает Лана Журкина. — То, что мы нашли по новым ценам, стоит 56 тыс. Они и раньше-то не могли это себе позволить. Да и сложно найти эти препараты". "Если вы привезете нам раз в месяц мешок картошки или капусты, это будет очень круто", — говорит Лана. Одежда обычно нужна "точечно", просто так ее приносить не стоит. Пожертвование фонду можно сделать здесь. Часть сотрудников сейчас работают без зарплат.

Если вы знаете человека, который живет на улице и которому мог бы помочь приют, — можно позвонить по телефонам: 8-965-129-16-48, 8-925-865-21-77.

Бэлла Волкова