Данила Стеклов: «Вся семья — артисты, а я двоечник»

Младший представитель яркой актерской династии Стекловых рассказал в эксклюзивном интервью WomanHit.ru о финансовом крахе при игре с криптовалютой, о воспитании сына, родительском наказе и о том, как завязал с алкоголем и запрещенными веществами

— Данила, твой дедушка — великий актер Владимир Стеклов. Мама — актриса Агриппина Стеклова. То есть твой дальнейший путь был предопределен с детства? Почему подался в эту профессию? — Откровенно говоря, я очень плохо учился. Меня из первой школы выгнали за плохую учебу. И чтобы я совсем не покатился по наклонной, после седьмого класса меня оттуда попросили. Я перешел в экстернат, в котором тоже мучился-доучивался еле-еле. И закончил школу в 16 лет. 8—9−10—11 сдал за два года. А дальше как? Вся семья — артисты, а я двоечник. Единственное, что я любил — это читать, смотреть спектакли, в общем, был я двоечником-гуманитарием. Вот и попробовал поступить. И поступил сразу в несколько: в ГИТИС, МХАТ, «Щуку» и «Щепку». И это получилось как-то само собой. Так скажем, мечты стать артистом с детства у меня не было. Я был какой-то разболтанный, расшатанный, не понимал, о чем мечтаю, что мне нужно. — Громкая фамилия в твоем случае мешает или помогает в профессии? — Скорее всего, мне мешает. Хотя, честно сказать, вот уже лет восемь я об этом вообще не думаю. Это точно. Она сильно мешала, когда мне было 16—18 лет. Помню, после поступления в училище вышел материал в желтой газете с заголовком «Московские ВУЗы опять набрали блатных». А поступили тогда со мной в один год еще Вера Кинчева и Ваня Янковский. Мне было тогда очень неприятно. Откуда они это взяли, думал я. У нас на курсе было много иногородних, таких ребят простых из деревень и сел, которые думали, что я блатной. И им надо было доказывать, что я не такой. Что я просто талантливый. (Смеется.) Вот тогда мешало. А потом, когда я какие-то вещи доказал, в первую очередь самому себе, родителям, какому-то творческому сообществу, мне стало спокойнее, теперь я вообще, как уже сказал, не обращаю на это внимания. — Почему я спросил — просто у некоторых артистов это вырабатывает комплексы на всю жизнь, как у тебя с этим? — Видимо, нужен какой-то момент в жизни, чтобы это побороть, сломать. В какой-то момент нужно кому-то что-то доказать, пусть даже самому себе, и это отступит на второй план. Мне кажется, что это во всех династиях так: у медиков, журналистов, историков. — Так уж повелось в династиях: люди младшего поколения всегда что-то доказывают своему окружению. — Даже так скажу, доказывать не окружению, а себе самому, чтобы успокоиться. Может об этом никто и не узнает. Но ты вдруг поймешь, что ты можешь, а остальные пусть судачат и треплются. — У кого учишься профессии: у деда, у мамы, у Владимира Большова? — У родителей! Вот честно скажу. Я всегда смотрю, всегда наблюдаю за ними, но мне кажется, что мы все вместе по психофизике похожи. Но по методам работы… мы три разных поколения. Это три разных времени — семьдесят, пятьдесят и тридцать! Целые жизни проходят за это время. Мой сын вырастет через 10 лет, а мы представить не можем сегодня, что тогда будет. Мы с ТикТоком пытаемся разобраться, что это такое. А что будет через эти 10 лет, какие у людей будут методы и способы жизни. Поэтому мы абсолютно разные по методам работы, по способам существования. Но, что естественно, все мы одна семья, мы похожи какими-то психофизическими чертами. Но мой мастер и великий человек, к которому я довольно часто обращаюсь и пересматриваю его интервью, — это Константин Райкин. Я его считаю великим артистом, а что больше всего — великим и честнейшим человеком. Мучеником искусства. Кто бы и что о нем ни говорил. — Слухи вообще не красят настоящих мужчин, собственно говоря, как и женщин. — Ну да. — Был ли какой-то профессиональный наказ, который дал дедушка, когда понял, что ты настроен решительно? — До поступления в училище не было никакого решительного настроя. Я был разболтан, расшатан, ушатан по полной. (Смеется.) А институт меня привел в чувство. Там режим был как в армии. Еще Райкина надо знать, у него дисциплина серьезная. Мы находились в институте с девяти утра до 11 вечера. Без выходных. Каждый день. И так четыре года. Я там немного пришел в форму. Появились какие-то амбиции, мечты, серьезные цели. Я думаю, что в этот период института я почувствовал себя человеком, который о чем-то мечтает, к чему-то идет и стремится. Но и потом, после института, у меня были какие-то провалы, были какие-то взлеты. Сейчас у меня идет какой-то осознанный период, я серьезно подхожу к подготовке роли, больше года я на полной чистоте, на спорте, на книгах, уделяю время воспитанию ребенка. Хотелось бы, чтобы этот период продлился как можно дольше. Просто это тяжело — быть постоянно в напряжении. — Говоря о полной чистоте, что ты имеешь в виду? — Чистоте от разных наркотических веществ, алкоголя, фастфуда, даже стараюсь ограничивать себя от социальных сетей. Вот видите, меня только засосала криптовалюта. (Смеется.) Видимо, это пришло какое-то замещение. — Так что по поводу родительского наказа? — Что-то мне на память не приходит, как это в кино бывает, типа, вот тебе наш наказ, сынок: живи по правде, будь честным. (Смеется.) Нет, меня всегда поддерживают, и я всегда этого жду. Несколько лет назад у меня был довольно сложный период в жизни — череда неудач, неутверждений, срывов проектов. Полгода подряд черная полоса, которую я почему-то очень тяжело переживал. Возможно, что не совсем достойно, не совсем по-мужски. Пускался во все тяжкие, страдал, очень жалел себя. И в эти моменты меня всегда очень сильно поддерживала мама. Почему-то именно ее слова могли вернуть меня обратно. Она может с таким знанием дела сказать, а ты понимаешь, что так и будет, и никак не иначе. Как будто в этот момент она знает что-то больше других. Например: «Сынок, ну потерпи, я просто знаю, что все у тебя будет, но чуть попозже. Все это испытание. Проходи его достойно». Но это в периоды отчаяния. А по поводу наказа, напутствия, не могу припомнить. — А в своей семье тебя полностью понимают? — Я думаю, что не полностью. Нет такой семьи, где все досконально друг друга понимают. Все сложные люди. Мир сам сложный. — Но вы же с женой оба актеры? — По-разному бывает. Вот сейчас поругались, два дня не разговариваем. До этого так скучали друг по другу, что просто невозможно. Увиделись, провели три дня, поругались. Из-за глупости. Я в садике забыл штаны детские, в итоге получилось нагромождение глупостей. Но помиримся обязательно. — Сын Петя пойдет по вашим стопам? — Я бы не хотел этого. Он пойдет по своим стопам, по которым захочет, но мне бы хотелось, чтобы он стал каким-то ученым. Говорю глупо, образно, но хочу, чтобы стал Петр ученым. Каким-то большим биологом, химиком, физиком, каким-то умным человеком, Илоном Маском нашим. (Смеется.) Куда-нибудь в эту сторону. Мне кажется, там очень интересно. А мы, актеры, по большому счету, вымирающий вид. Куда-то все идет, по моим предчувствиям, в сторону компьютера, цифры, в сторону искусственных изображений. И скоро вообще ничего никому не понадобится. Все это надо будет изобретать, программировать. Хотя я могу ошибаться. — Может быть — а может быть, и нет. А вот к разговору о том, что это немужская профессия… — Это с одной стороны она немужская, потому что ты вынужден все время себя продавать, держать в форме, нравиться людям. А это не совсем, наверное, по-мужски. Я вот не люблю все эти волы, фотосеты, инстаграмы, но это надо, блин, как бы надо. Надо уметь это делать, оставаться в форме. А с другой стороны, профессия очень мужская, тяжелая. Постоянные перелеты, переезды, часто экстремальные съемки. Мне 28 лет, но я почувствовал, что сердце у меня немного давит. — Да ты что? А чем ты увлекаешься помимо кино? — Последние полгода гребаной криптовалютой. (Смеется.) Будь она неладна. Я потом начал смотреть видео психологов, там много историй, где все похоже на казино, чем больше в это углубляешься, чем больше знаешь, тем ты больше начинаешь терять. Потому что думаешь, что усложняешь рынок, а там компании, роботы, алгоритмы, там все очень сложно. Но это действительно очень интересный мир. У нас это не развито. За границей со школы начинают изучать экономику. Дарят на пенсию акции, они лежат, цены их растут. А у нас все на зачаточном уровне. А так, я люблю читать, люблю спорт и очень люблю готовить. И никакой верховой езды, прыжков с парашютом нет, я домосед. Люблю вкусное приготовить, выпить вкусного вина. Я год не пью, а до этого начал стараться в вине разбираться. Полюбил его. Новое поколение — В одной из своих последних киноработ — музыкальном альманахе «Шестнадцать+», который вышел на онлайн-платформе KION, — ты рассказываешь о том, что волнует современных подростков в период взросления. Что ты считаешь главным из того, что их интересует сегодня? — Мне кажется, что сейчас все повернуты на славе и на успехе. Молодежь и подростки хотят очень быстро стать знаменитыми, богатыми, известными, не прикладывая к этому никаких усилий. И это стало сегодня доступным. Это, как мне кажется, проблема. Я об этом думаю, так как у меня сын растет. И мне надо будет пытаться объяснить ему, когда он выберет, чем заниматься, что нужно долго трудиться, чтобы чего-то достичь. А это сложно, когда вокруг существуют такие быстрые стартапы, как ТикТоки, ставки на спорт, криптовалюта. — А как относишься к гаджетам, через которые это все и приходит к детям? — К гаджетам я прекрасно отношусь. Я сам пользуюсь всеми сервисами доставки, онлайн-кинотеатрами, измерителями давления и так далее. Это супер упростило нашу жизнь. Но я думаю, что для воспитания ребенка, становления его как личности это не очень полезно. На эту тему существует уже множество научных статей. В книгах по детскому воспитанию говорят, что нужно стараться ограничивать детей в общении с гаджетами, чтобы в итоге это было каким-то осознанным использованием всех этих приборов, якобы предназначенных для облегчения и усовершенствования жизни. — С сыном Петей будешь двигаться именно в этом направлении? — Очень постараюсь. Естественно, он там тоже бывает, на планшете мультики смотрит, пока только мультики, но, как мне кажется, мне надо постараться больше времени проводить с Петей. Занимать его чем-то физически, какими-то кружками, чтением книг и так далее. Наверное, от безделья все эти ТикТоки. — Свободного пустого времени… —…да-да. Но свободное время всегда можно чем-то занять. — Не в ТикТок, например, погрузиться, а во что-то иное. — Я сам зарегистрировался в этом ТикТоке год назад, когда про него все начали говорить. Мне стало интересно. Надо же быть в теме, в курсе. Я и на криптовалюте тут так погорел, потерял полмиллиона рублей. Попался. — Кошмар! — Аж жуть! Только-только оправляюсь от этого удара. Такое ощущение, что меня ограбили. — Получается, что ты человек азартный? — Никогда им не был. В том-то и дело! Помню, когда появились ставки на спорт, какие-то игровые автоматы, однорукие бандиты в нулевых, в моем детстве, меня вообще это не трепыхало. Я был абсолютно прагматичный рассудительный человек. Всегда жил на то, что заработал. И своими деньгами считал только то, что получил трудом. А тут год назад я увлекся акциями фондового рынка. Немножко начал изучать это. Купил какие-то курсы. И в итоге заработал три тысячи долларов. В тот момент все вокруг говорили только о криптовалюте. И хотя я ничего не понимал в этом, но деньги вывел, несколько недель поизучал и перевел все деньги, доложив еще немного акций, в криптовалюту. Не буду углубляться, короче, попал, как в казино: заработал какую-то сумму, потом потерял. Но на тот момент я уже понял, что могу заработать, начал докладывать, старался отыграться, а сумма проигрыша лишь росла. — Да, схема, проверенная веками. — Короче, мир полон опасностей для тинейджеров. И эти опасности все сейчас завуалированы и замаскированы под очень красивой и, что кошмарно, легальной оберткой. Это и ставки, и криптовалюта, и дизайнерские наркотики, и ТикТоки — это все, на самом деле, опасности, которые все очень хорошо продаются. И самый лучший покупатель во все времена был подросток, который не особо думает, что покупает. Потому что не на свои заработанные деньги. И тут надо бдеть. Что-то я разгорячился немножко. (Смеется.) Дело в том, что сейчас на улице очень много разных наркотиков, просто эпидемия. Я-то прошел через это уже в аккуратном режиме года три назад. А как сын родился, со всем этим завязал, даже с алкоголем аккуратнее стал. А сейчас психушки, наркологические клиники переполнены подростками, ребятами 13—14 лет. Я вообще не в курсе был. Я попал после 90-х, я с нулевых в школу пошел, и ничего этого у нас не было. А сейчас на Ютубе этого «добра» долго искать не надо, очень много рекламы разных легких запрещенных веществ. — В альманахе «Шестнадцать+» ты играешь в новелле «Какая красота». И там героиня твоей партнерши отрубает палец, чтобы вернуть своего любимого — тебя. Никогда не задумывался, на что пошел бы ради любимого человека? — Это все зависит от ситуации. Думаю, что я за своих любимых людей готов был бы умереть. За своего сына, жену. Просто страшно об этом говорить. — Говорить, как мне кажется, просто, а вот сделать… — Смотря какая ситуация. Я просто понял, что люблю, когда был полтора месяца в командировке и почти не виделся с сыном и женой. Мотался из Питера в Хакасию. Именно в этот период я понял, что батарейка моя села, что нужно просто поцеловать, обнять и понять, что у тебя есть подзарядка дома — и это твоя семья. — Твой герой произносит фразу в фильме: «Мне просто нужно быть нужным!» Что ты сам вкладываешь в эти слова? — Лично я много вкладываю, потому что я сам такой человек, который очень хочет быть полезным. Помогать и быть нужным! Но причину этого, почему так, а не иначе, я лично вижу в том, что желание помогать — не вполне здоровый признак. Возможно, это признак какой-то детской травмы. Сейчас так говорят. Хотя на меня опять родители обидятся. Я в каком-то интервью сказал, что учился в интернате с понедельника по пятницу. Но это действительно было так. Я до седьмого класса ночевал в школе. Это было сложное время, родители работали. Может, сейчас я из-за этого и хочу быть полезным и нужным для своей семьи? Но про всех святых людей, альтруистов, которые, например, в церкви помогают, в больницах, сказать, что они состоятельны, успешны в карьере, что все они в чем-то состоялись, я не могу. Не хотелось, что бы это выглядело как оскорбление, но есть в этом что-то нездоровое, что ли. Лучше на это ответит психолог, который понимает подобную схему. — А ты веришь в Бога? — Да, я верю в Бога, но не в дядьку, а в Бога. А никто не знает, как он выглядит. — Пока мы здесь, да, не знаем. Кстати, а на самопожертвование может пойти только искренне верующий человек? — Мне кажется, что так или иначе верят все. А значит, все могут пойти на все. В том числе и на самопожертвование. У меня есть пример, это один из первых режиссеров, с которым я начал работать в театре, Константин Богомолов, рьяный атеист. Богоборец, стебет это все время, с юмором к этому относится. Но, как мне кажется, он стебет и с юмором относится не к самой вере, а к ее проявлениям: рясам, обрядам и прочему. А то, что он верит во что-то, — это сто процентов. Мне очень нравится моя христианская религия. Сама культура самопожертвования. Она, как мне кажется, созвучна нашему народу, которому надо терпеть даже в силу погодных условий. Нам просто надо уметь терпеть и ждать.