Мы поговорили с популярным актером перед выходом фильма «Чернобыль», режиссером которого он является.

«Стало не так интересно»

— Данила, не ручаюсь за точность цитаты, но в книге «Двадцать лет спустя» Атос отметил: мы ненавидели Ришелье, а он был великим человеком по сравнению с нынешними. Мне кажется, многие кинокритики могут подписаться под этой фразой, заменив Ришелье на Козловского. Сейчас критикуют других. Вы осознанно ушли в тень? — Не думаю, что это было прям осознанное решение, хотя, конечно, доля рациональности во всем этом присутствовала. Думаю, в конечном итоге это связано с внутренней потребностью развиваться и идти дальше. В какой-то момент я совершенно точно понял, что находиться в том качестве, в котором я был несколько лет назад, мне уже не так интересно. Что начинаю повторяться, слегка бронзоветь и в общем-то надоедать. Ибо топчусь на месте и хожу по кругу. Сейчас мне интересно развивать свою продюсерскую деятельность, свою молодую компанию-студию, находить, объединять под собственным брендом людей, формировать для себя новую команду. — Работы у вас стало еще больше? — В несколько раз. Когда ты занимаешься созданием картины не только как артист, но и как режиссер и продюсер, это занимает гораздо больше времени. Можно сказать, что это была некая инвестиция, которая сейчас начинает приносить результаты. Сначала вышел фильм «Тренер», и по объективным показателям это был вполне успешный опыт. Но это был первый опыт, к которому многие отнеслись как-то… — Как? — Из серии артист решил снять кино. Но сейчас у нас уже принципиально другая история. «Чернобыль» в партнерстве с Александром Роднянским и Сергеем Мелькумовым. Или, скажем, проект «Карамора», который целиком произведен нашей студией. — Как актер вы достигли всего, абсолютного признания. Понимаете, что как к режиссеру к вам все равно отношение как к новичку? — Во-первых, я не достиг всего, даже в профессии артиста. Жутко банальная вещь, но это профессия прекрасна тем, что в ней невозможно достичь всего. Ровно как и в режиссуре. Во-вторых, я бы призывал не мыслить в парадигме «главного артиста страны» или «топ-5», это очень российская особенность — все переводить в рейтинговую плоскость. Сегодня ты номер один, завтра ты номер два, потом номер пять, потом о тебе забыли. Наверное, стратегическая и главная задача — создавать кино, которое бы волновало людей, трогало, задавало какие-то вопросы, позволяло размышлять на те или иные темы. — И как режиссер вы можете себя трезво оценивать как актера? — Начинается все не на площадке, а с момента замысла. Вот ты задумываешь историю, прочитал что-то, и сразу воображение начинает создавать кино, каким ты его хочешь увидеть. Тут можно так, тут можно такую музыку предложить, тут таких актеров. Ух ты, да. Точно. Интересно. Разумеется, твой актерский мозг начинает примерять эту роль на себя. И ты начинаешь фантазировать, раскручивать этот шар. Готовиться, репетировать, сговариваться, обсуждать. И на момент съемок ты приходишь с уже рассказанной внутренне историей. На съемках ты уже занят тем, как реализовать все то, что задумалось в процессе подготовки. Делаешь сразу несколько вариантов, чтобы потом на монтаже уже выбрать самый подходящий.

«На все вопросы о Чернобыле нельзя ответить»

— Вы выпускаете фильм «Чернобыль» после одноименного американского сериала. Выдающегося, прекрасного. Имело смысл идти на такой риск? — Когда мы начали съемки, вышло два эпизода сериала, да и то не в России. На нашей платформе он появился 31 мая. А наш первый съемочный день уже состоялся 17 мая. Ну хорошо, допустим, 5 мая (официальная премьера сериала «Чернобыль» на платформе HBO) мы увидели первую серию, влюбились в нее и решили сделать свой фильм. То есть у нас было двенадцать дней, чтобы написать сценарий, найти деньги, построить декорации и в Москве, и в Будапеште, собрать съемочную группу и договориться о съемках с действующей атомной станцией. Очевидно, что это невозможно. Подготовка к фильму велась несколько лет. Еще за года два до его выхода я знал, что снимается такой сериал. И первая реакция была, я совершенно искренне сейчас об этом говорю, абсолютно позитивная: «Круто, HBO сделает сериал про Чернобыль, а мы сделаем свой фильм». Я наивно полагал, что люди посмотрят сериал, посмотрят фильм, возможно, это кого-нибудь еще вдохновит, потому что тема сама по себе заслуживает не одного сериала или фильма. Мне в голову не приходило, что кто-то, особенно в сети, будет этим… скажем так, «раздосадован». — Мне кажется, люди скорее не очень верят в то, что можно еще что-то сказать сейчас по теме, ведь после сериала прошло совсем немного времени. Он закрыл все вопросы. — Я верю в то, что на вопросы ответить нельзя. Их можно задать, предложить на эти темы поразмыслить. Можно сформулировать свою точку зрения и свою позицию. А вот то, что все вопросы закрыты, — слишком смелое заявление. С бесконечным уважением и восхищением отношусь к нашим коллегам из HBO, которые решили взяться за тему, которая к их истории, казалось бы, не имеет никакого отношения. Но это сериал. Мы же делаем по жанру совершенно другое — художественный фильм, другой способ размышления на эту тему. — Вы все-таки человек другого поколения. Вас чем эта тема цепляет? — Мне 35 лет. И да, мне был всего один год, когда произошла катастрофа, и шесть, когда распался СССР. Но он продолжает существовать в нас, в людях, в той или иной степени. И я помню то время. Не буду говорить, что тема чернобыльской катастрофы меня всегда волновала. Я был от этого совершенно далек. И вообще, как показал личный опыт, мои представления о том, что произошло в 1986 году в Чернобыле, были полны мифологии, клише и разного рода стереотипов. Интересно было наблюдать за изменением собственного сознания, когда я стал готовиться к съемкам, читать документы, воспоминания, художественную литературу. Например, книгу лауреата Нобелевской премии Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва». Общаться с ликвидаторами, пожарными, врачами, санитарами, медиками, атомщиками, работающими в современной атомной отрасли. В общении с этими людьми я был поражен, насколько эта катастрофа личностна. И я очень надеюсь, что мы далеко не последние кинематографисты, которые к этой теме обращаются. — Когда смотришь «Легенду № 17», «Тренер», «Экипаж», внутренне понимаешь, что «наши победят». Когда идешь на фильм «Чернобыль» — готовишься к трагедии. Не опасаетесь, что люди не захотят, чтобы их грузили? И без того жизнь — сложная штука… — И опять же, я очень субъективный человек по отношению к собственному материалу… Но у нас принципиально другая интонация. Ведь победители бывают разные. И ситуации жизненные бывают разные. И в этом смысле свет, к которому стремятся наши герои, в конце есть. И, несмотря на тему, картина сама по себе яркая и в цветах, и в событиях, и в том, что происходит с героями. Ее важно смотреть на большом экране, она сама по себе довольно зрелищная. Фильм уже, еще до выхода в прокат, продан на территории сорока стран. Включая США, Китай, Японию, Канаду, Латинскую Америку, страны Европы, Южную Корею и т. д. Заключены сделки с крупнейшими мировыми платформами. Все это обнадеживает и дает хрупкое чувство уверенности. Но, конечно, я волнуюсь и переживаю как любой режиссер. — Близкие как оценили картину? Маме вы ее уже показали? — Да, показал. Мама… Сейчас, наверное, будет это звучать как бесконечная, махровая, глупая, безжалостная и наглая реклама… Но мама мне сказала: «Я потрясена». Она была под очень сильным впечатлением. — Она из тех мам, которым нравится все, что ребенок делает? — О, нет. Когда ей не нравится, мне прилетает. И было не раз. Здесь совершенно другая реакция. Притом что она смотрела картину сырую, во многом недоделанную. Но ей правда понравилось.

«Викинги» — это просто шоу!

— Вы проделали путь от «Викинга», почти дословно снятого по «Повести временных лет», до сериала «Викинги», который скорее можно назвать комиксом на историческую тему. Спокойно отнеслись к такой метаморфозе? — Как когда-то сказал великий английский актер Иэн Маккеллен про работу над пьесой Шекспира: «Это просто пьеса!» «Викинги» — это шоу, пьеса, фан, если хотите. Для меня здесь важно другое. На роль князя Олега изначально планировался американский актер. Меня очень долго утверждали, было огромное количество проб. И даже был казус. Когда один из продюсеров, уже после того как я сыграл, увидел список актеров и, скажем так, сильно задался вопросом: «А какого рожна у нас тут делает русский актер в такой крупной роли?» Но когда он увидел несколько эпизодов, то сказал: «Ок, все отлично, мне нравится, меня все устраивает». В этом смысле классный опыт, прецедент, что можно играть большую роль в одном из самых главных исторических шоу за всю историю. Все-таки «Викинги» входит в топ-5 мировых сериалов. И недавно прошел новый сезон, где тоже масса интересного происходит с моим персонажем. — Если бы такой сериал сняли у нас, то на создателей вылили бы не один ушат грязи за переписывание истории. — И это было бы очень странно. Там с самого начала задаются правила игры, сразу понятно, что это шоу. Там никто не претендует ни на какую историческую правду. Люди получают удовольствие, смотря этот сериал. Интересный персонаж. И надо отмечать, что русские артисты способны получать большие роли в мировых проектах и играть на английском языке. А не просто изображать русского террориста с фразами: «где мои бабки», «убей, сука», «верни». Мне кажется, правильнее говорить об этом, нежели ругать «художественную неправдоподобность» в абсолютно вымышленном развлекательном сериале.

«Понял, что ничего важнее нет»

— Полгода назад вы стали отцом. Теперь о детских фильмах задумываетесь? — Да. Я задумаюсь, конечно, и очень серьезно. Рождение ребенка — это главное событие, которое произошло в моей жизни. Абсолютно и безусловно. И это не то, чтобы луч света с неба озарил твою жизнь, нет. Просто ты для себя понимаешь: ничего важнее нет. И, конечно, о детских фильмах я стал задумываться гораздо серьезнее, потому что теперь у меня есть для кого это делать. Есть один человек, который владеет мною полностью, имеет надо мной тотальную власть. И, конечно, сразу думаешь, что ты можешь для этого человека сделать внутри своей профессии. Снять детское крутое кино. — Вы в последние годы довольно редко даете интервью. И как раз в это время в Ютубе сформировался жанр острого, агрессивного интервью, его символом стал Юрий Дудь. Вы к такому уровню откровенности готовы? — Я всегда готов к любому разговору. Нет такой формы общения, кроме хамской, к которой я не готов. А дальше уже спокойно и просто ставлю некие границы в беседе: это тема, на которую я не хочу разговаривать, и не надо вытаскивать из меня откровения клещами. Это тема, на которую мне говорить приятно. Эта не совсем комфортна для меня, но давайте попробуем поговорить.

«Стал циником — значит проиграл»

— Вас так привыкли критиковать, что новая работа, скорее всего, тоже может вызвать некий негатив. Вы к этому готовы? — Знаете, у кожи есть свойство грубеть. Если есть люди, которые считают важным для себя написать что-то плохое, ну, дай бог, пускай будут. Я считаю, что любая ненависть, агрессия, хамство — все-таки разрушительные чувства. И не только для того, к кому ты это обращаешь, но и для себя в первую очередь. Лучше, конечно, созидать, а не разрушать. Но мне уже самому становится смешно от моей наивности. — Мне-то кажется, что в вас не хватает этой загрубелости. Вам-то как актеру все должно быть по барабану, вы все сыграли. А чувствуется, что это не так… — Это не самая страшная проблема. — Может быть, пожестче надо быть ко всему этому? — Может быть, пожестче. Но я так скажу: если ты станешь циником, а циник — это синоним пошлости, наверное, тогда тебя победили. У тебя должна быть презумпция невиновности по отношению к окружающим. Надо все-таки верить людям. И на твою открытость люди ответят открытостью. Лучше верить в это, чем всегда ждать, что тебе какую-то гадость сделают. И тогда ты гораздо больше создашь.