Что скрывали "пляшущие человечки"? История ученой, раскрывшей тайны Острова Пасхи

Разгадка тайн острова Пасхи — это не история об Индиане Джонсе и утраченном ковчеге. Это история о католических миссионерах и мореплавателях-авантюристах, ленинградской Кунсткамере и "последнем гении ХХ века", об этнической семиотике и сиамских кошках. И еще это история о скромной петербургской ученой Ирине Федоровой, которая свела воедино всю эту пеструю мозаику событий, людей и явлений.

От Рапануи к Пасхе

"Остров Пасхи — это название, данное острову Рапануи голландцами, приплывшими сюда в пасхальный день 1722 года. Открытый европейцами остров был не просто клочком суши. Наряду с Гавайями и Новой Зеландией это один из трех углов гигантского треугольника Полинезии — субрегиона Тихого океана, объединяющего более тысячи островов", — поясняет Елена Соболева, старший научный сотрудник отдела этнографии Южной и Юго-Западной Азии Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН.

Как европейцы мы привыкли к тому, что древние цивилизации существовали тысячи лет назад и исчезали задолго до прихода своих первых исследователей. Полинезия же была заселена людьми сравнительно недавно, а развитая цивилизация острова Пасхи возникла лишь во втором тысячелетии нашей эры, за несколько веков до визита сюда голландцев, отмечает Соболева.

Согласно устным преданиям местных жителей, рапануйцев, давным-давно их легендарный вождь Хоту Матуа прибыл на Рапануи со своими людьми на двух лодках с отдаленных островов, положив начало новой цивилизации. Ученые расходятся во мнениях о том, когда первые люди прибыли на остров, но в целом речь идет о событиях не ранее IV и не позднее XII века нашей эры.

До прибытия на остров голландцев за несколько столетий своего существования цивилизация рапануйцев успела достичь рассвета и прийти в упадок. С одной стороны, на острове появились многочисленные сложные в исполнении статуи и другие культовые объекты, требовавшие высокого уровня развития ремесел. С другой, как объясняет Елена Соболева, к приходу европейцев на Рапануи практически не осталось деревьев, что привело к локальной экологической катастрофе.

Говорящие дощечки — "кохау ронго-ронго"

Вслед за первыми европейцами в XIX веке на остров Пасхи потянулись христианские миссионеры и ученые-мореплаватели, которые стали описывать местную культуру. Большую часть сведений об истории рапануйцев и их обычаях они получали из простых устных рассказов, преданий и легенд.

Вскоре европейцы обратили внимание на необычные таблички из дефицитного на острове дерева, на которых сплошными рядами были изображены человечки, животные, растения и прочие символы. Но среди рапануйцев, называвших их кохау ронго-ронго, не осталось никого, кто мог бы прочитать или хотя бы истолковать эти символы.

Среди европейцев был и известный российский этнограф Николай Миклухо-Маклай. Путешествуя по островам Тихого океана, он приобрел две таблички и несколько статуэток с Рапануи.

Ученый пришел к выводу, что речь идет о некой форме письменности с определенным количеством знаков и общей логикой. Вернувшись в Петербург, он передал таблички с письменами в дар Кунсткамере, тогда же два десятка других "говорящих табличек" разъехались по мировым коллекциям от Сантьяго до Лондона.

Так два необычных куска дерева попали с другого конца света в Россию и в коллекции Музея антропологии и этнографии стали ожидать своего героя.

Пиотровский и школьник-энтузиаст

Необычные дощечки сразу привлекли внимание петербургских ученых. Первым их системным описанием занялся в 1925 году глухонемой ученый-океанист Александр Пиотровский, дядя будущего директора Эрмитажа.

Позже, в 1930-е, их изучением занялся участник этнографического кружка, талантливый школьник Боря Кудрявцев.

"Ему дали задание сделать о них доклад. Он это все срисовал, попытался сопоставить, и выяснилось, что у нас в музее и в чилийском Сантьяго дощечки с одним и тем же текстом. Он настолько удивился, сделал из этого доклад. Народ, конечно, ахнул", — говорит Елена Соболева.

В 1943 году в эвакуации в Кызылорде молодой сотрудник Института этнографии АН СССР Борис Кудрявцев скончался. После войны знавший его профессор Дмитрий Ольдерогге опубликовал результаты этих небольших исследований в научном журнале. Примерно в это же время свою работу по расшифровке другой древней системы символов, письменности майя, заканчивал будущий триумфатор, молодой ученый Юрий Кнорозов, родившийся ровно век назад.

Догнать и перегнать Германию

В начале 1950-х Юрий Кнорозов успешно защитил свою работу по дешифровке письменности древних майя, став в 33 года доктором исторических наук, минуя этап кандидатской. Он сразу обрел имя в научном мире и вовлек в работу по дешифровке древних систем письма других специалистов.

Когда Кнорозова единственный раз за всю его карьеру выпустили из СССР на международную конференцию в Данию, он столкнулся с немецким ученым Томасом Бартелем, другим исследователем утраченных письменностей, рассказывает Маргарита Альбедиль, участница группы дешифраторов Кнорозова и ведущий научный сотрудник отдела этнографии Южной и Юго-Западной Азии МАЭ РАН.

Бартель объявил о планах выпустить работу, содержащую полное собрание табличек с древней рапануйской письменностью — ранее этого никто не делал, все сведения были разрознены. Как рассказывает Маргарита Альбедиль, Кнорозов решил во что бы то ни стало опередить немцев и издать аналогичный труд в СССР.

Вернувшись в Ленинград, он стал собирать группу ученых, которая занялась табличками ронго-ронго. "Сложилась группа настоящих энтузиастов, которая стала работать под общим руководством Кнорозова", — говорит Галина Ершова, руководитель учебно-научного Мезоамериканского центра им. Ю.В. Кнорозова в РГГУ.

Вскоре к этой работе привлекли Ирину Федорову — недавнюю выпускницу филфака ЛГУ, занимавшуюся старофранцузским языком.

Немцы, дворянский род Можайских и Кунсткамера

В начале 1930-х годов, когда школьник Боря Кудрявцев начинал ходить в этнографический кружок в Кунсткамере, в Ленинграде родился человек, для которого изучение острова Пасхи стало делом всей жизни.

Ирина появилась на свет в семье представителя старинного дворянского рода Константина Можайского и обрусевшей немки Лидии Штейнберг, преподававшей немецкий в школах, рассказывает Ольга Федорова, дочь ученой, библиотекарь и заслуженный работник культуры

Во время блокады юной Федоровой повезло — мать вывезла ее в эвакуацию в Кировскую область вместе с другими ленинградскими детьми. Она рассчитывала, что дочь продолжит ее дело и станет преподавательницей немецкого.

Но череда (не)случайностей привела Ирину Федорову к языку далекого Рапануи: в ЛГУ вместо немецкого ей достался французский, а проработав год в художественном училище, она почти случайно попала к Кнорозову.

"Создалась большая группа, и маму включили туда техническим сотрудником, заниматься проставлением подписей и проверкой нумерации", — вспоминает Ольга Федорова.

Кнорозов быстро заметил талант девушки и стал давать ей все более сложные научные задачи. "Кнорозов поручил Федоровой огромный объем работ. Она сразу в это дело, как говорил Юрий Валентинович, "ввязалась", — рассказывает Галина Ершова.

Вскоре ученые подготовили к изданию "Корпус иероглифических текстов острова Пасхи". Однако советские ученые опоздали — Томас Бартель издал свой труд раньше.

Зато Кунсткамера и российская наука благодаря этой работе обрели нечто более важное — профессионального ученого и универсального специалиста по острову Пасхи Ирину Федорову.

Метод Кнорозова

"Если бы письменность можно было расшифровать за два года, все бы уже это сделали", — считает Елена Соболева.

Для сложнейшей работы по дешифровке древних письменностей Кнорозов создал в Кунсткамере Группу этнической семиотики, которая занималась не только ронго-ронго, но и протоиндийской, древней монгольской и другими утраченными системами письма. В эту же группу полноправным ученым вошла и Ирина Федорова.

Как объясняет Маргарита Альбедиль, последний живой участник коллектива, древние письменности можно разделить на разные уровни сложности, в зависимости от того, есть ли ранние переводы на другие языки, как в случае с древнеегипетским письмом, известно ли чтение, остались ли носители языка и т.д.

Тексты ронго-ронго можно отнести к самым тяжелым случаям, в которых информация сведена к минимуму. К тяжелым случаям относилась и расшифрованная Кнорозовым письменность древних майя.

"Принцип системы дешифровки Кнорозова — это поиск объемного текста, не менее 5 тыс. знаков, записанных в один период на одном языке и на одном носителе. Это позволяло для начала установить тип письма — пиктографический (один знак — одна фраза), идеографический (один знак — одно слово), силлабический (один знак — один слог) или алфавитный (один знак — один звук)", — объясняет Галина Ершова.

После определения типа письма начинается подсчет количества повторяющихся знаков, по формальным признакам выделяются блоки символов и их общие ряды — так формируется "репертуар знаков".

"Дальше начинается сложная филологическая работа. Каждому тексту надо дать уже не просто перевод, а интерпретацию в рамках этнокультурного контекста, который надо по крупицам восстанавливать. Это колоссальная работа", — поясняет Маргарита Альбедиль.

"Кабинетные ученые"

В отсутствие компьютеров этот труд требовал неимоверных усилий, вспоминает Альбедиль. Постоянно нужно было фотографировать и печатать оригиналы, делать прорисовки, увеличивать фрагменты, нумеровать, снова фотографировать и печатать. То же проделывали с табличками ронго-ронго.

"Мама делала разбивки на блоки, создавала словари по первому блоку знаков, по второму, третьему. Это было бесчисленное количество карточек, которые веером раскидывались на ковре, я была маленькой, это одно из самых ярких впечатлений детства", — вспоминает Ольга Федорова.

"Кнорозов намного опережал свое время, и самое сложное для него всегда было найти научных партнеров, все не дотягивали до его потенциала. Мало ученых, которые могли бы долго, упорно и системно работать над расшифровками, это очень утомительная кабинетная работа", — говорит Галина Ершова.

В лице Федоровой Кнорозов нашел именно такого ученого.

Ася, она же Аспид

Как вспоминает Маргарита Альбедиль, отношения в Группе этнической семиотики среди выдающихся ученых были очень теплыми, доверительными и домашними.

"Это не был семейный стиль, было формальное уважение, всегда общались на "вы", но сами отношения были доверительные и домашние, нельзя было подсиживать, как часто в науке происходит, делать подлости, обманывать", — подтверждает учившаяся у Кнорозова Елена Соболева.

Даже история появления самой знаменитой фотографии Кнорозова с кошкой на руках — это тоже результат почти домашних отношений между членами группы дешифровщиков. В 1970 году Ирина Константиновна вместе со своей дочерью купила сиамского котенка и подарила его Кнорозову. Из него выросла большая сиамская кошка по кличке Ася, которую порой в шутку называли Аспидом. Вскоре у нее самой появились котята.

"Юрий Валентинович пригласил нас их посмотреть. Мы приехали и фотографировали в основном кошку, она была героем дня. И в тот же день мама сделала эту знаменитую фотографию Кнорозова с Асей", — вспоминает Ольга Федорова.

"Эта кошка подзывала котят, учила их ловить голубей на подоконнике. Кнорозов считал, что благодаря этой кошке в том числе у него сформировалась идея теории коммуникации: он наблюдал за тем, как она общается со своим котенком", — рассказывает Галина Ершова.

У самих Федоровых дома тоже постоянно жили кошки, самые простые, подобранные на ленинградских улицах. Эти домашние животные удивительным образом постоянно сопровождали кропотливую работу дешифровщиков.

"Долгий путь к ронго-ронго"

"Ирина Константиновна была очень скромным человеком, который всегда занижал свои возможности и потенциал, что Кнорозова дико раздражало. Ее работа была просто потрясающая по объемам", — говорит также учившаяся у Кнорозова Галина Ершова.

Корпус текстов (в лингвистике — множество текстов, собранных и организованных в соответствии с какой-либо целью или замыслом) на тему острова Пасхи ученые составили еще в рамках подготовки так и не изданной книги. Дальше Федоровой предстояло максимально глубоко погрузиться в этнокультурный контекст Рапануи.

"Изначально многие необходимые для дешифровки параметры отсутствовали, поэтому Федоровой нужно было восполнять большое количество пробелов", — поясняет Галина Ершова.

На этом пути Федорова изучила и перевела на русский язык практически все доступные легенды и предания рапануйцев, выпустила первый русско-рапануйский словарь. Многие переведенные на русский с современного рапануйского мифы издавались ею на европейском языке впервые.

"Федорова сделала огромную работу. В ее монографиях была и история, и религия, и хозяйственные работы, и мифология. Она, по сути, создала очень плотную, мощную картину, воссоздав этот этнокультурный контекст, в котором появлялись тексты", — рассказывает Галина Ершова.

В своей работе по изучению рапануйцев ученая вышла далеко за пределы острова Пасхи.

"Если читать работы Федоровой, можно получить общую картину истории Полинезии и Океании. Это не было ее задачей — делать картину полинезийской цивилизации, но, если грубо говорить, происхождение у этих культур и языков общее. Таких специалистов по этой теме, как она, сейчас просто нет", — подтверждает Елена Соболева.

Как вспоминают Маргарита Альбедиль и Елена Соболева, работу ученых в СССР сопровождал дефицит источников и литературы, доступ к которой часто было трудно получить.

"Она постоянно увеличивала круг источников для отечественной науки. В советское время у нас литературы было очень мало. За рубежом в библиотеках мы на ксероксе копировали материалы для Ирины Константиновны", — вспоминает Соболева.

В гости к Федоровой со всего мира

Зарубежные коллеги, занимавшиеся Полинезией и в особенности островом Пасхи, считали Ирину Федорову одним из самых выдающихся специалистов по этому региону.

"Никому из нас так не отправляли документы и источники, как ей. Ее действительно признали", — говорит Елена Соболева.

В 1992 году после отмены всех ограничений на въезд и выезд из России группа иностранных ученых, среди которых был тот самый Томас Бартель, а также новозеландский исследователь Стивен Фишер, отправилась в Санкт-Петербург — в Кунсткамеру и лично к Ирине Константиновне.

"Все эти специалисты приехали ради нее. Причем даже Хайде-Маргарет Эзен-Баур (немецкий этнограф, изучавшая различные культуры Океании — прим. ТАСС) перестала заниматься этой темой после встречи с Федоровой, видимо, поняла, что не потянет", — отмечает Елена Соболева.

В отличие от Кнорозова, который в 1990-е годы все же добрался до Мексики, Ирина Федорова за всю свою жизнь так ни разу и не побывала за пределами страны.

"Когда у нас открылся мир, я пыталась ее на конференцию за границу отправить. Но она боялась. Она не знала, что надеть, как держаться. Мы ее с Ольгой убеждали, один аргумент, другой. Она даже заплакала, не получилось у нас, — вспоминает Соболева. — Она никогда не была за границей. И заграница приехала к ней сама".

Разгадка "говорящих дощечек"

В 1995 году Ирина Федорова, подытоживая работу всей жизни, защитила свой опус магнум — опубликовала дешифровку таинственных табличек ронго-ронго, предположения о содержании которых варьировались от лунных календарей до записей об участии инопланетян в строительстве статуй-моаи. Тогда же Российская академия наук признала дешифровку Федоровой, присудив ей свою премию и выделив средства на подготовку второго расширенного издания.

Что же именно скрывали в себе "пляшущие человечки", нанесенные на древние деревянные таблички? Любители тайн были разочарованы — перед ними оказались тексты на сельскохозяйственную тематику. Банальность?

"Нет, это не банальные сельскохозяйственные тексты. Федорова представила магические заклинания, на которые возлагались надежды, чтобы получить хороший урожай. От этого зависело выживание всей цивилизации", — объясняет Маргарита Альбедиль.

"Работая с древними текстами, мы не всегда знаем, что было важно для авторов, а что нет. Сельскохозяйственные сюжеты — это еда, самая драматическая тема, задача прокормить себя и свое потомство. Если это не обеспечено, то цивилизация разваливаются за одно поколение. Но всех же интересуют пирамиды и инопланетяне", — отмечает Галина Ершова.

Будущим поколениям дешифровщиков

Проблемой дешифровки письменности острова Пасхи остается малое количество найденных текстов, а главное — их небольшой размер: число знаков в самом длинном не достигает и 3 тыс., а в большинстве случаев речь идет лишь о сотнях символов.

В будущем еще могут быть найдены другие таблички, оставшиеся на Рапануи или затерявшиеся далеко за его пределами, которые все еще могут изменить наши представления о письменности рапануйцев.

"Ирина Константиновна проделала колоссальную работу, и для тех, кто захочет подступиться к этой теме после нее, найти новые решения, варианты, особенно если появятся новые тексты ронго-ронго, ее труды станут базой", — рассказывает Маргарита Альбедиль, которая в своей собственной работе приблизилась к разгадке протоиндийской письменности — одного из наиболее сложных предметов дешифровки.

"Мы все дошли до того рубежа, когда говорим: приходите и двигайтесь дальше", — говорит Альбедиль.

К сожалению, на смену Кнорозову, Федоровой, Альбедиль и другим членам Группы этнической семиотики пока никто не пришел. Ирина Федорова опубликовала труд своей жизни в 1995 году, выпустив спустя несколько лет его наиболее полную версию, в 1997 году руководство Кунсткамеры закрыло созданную Кнорозовым группу, а в 1999 году умер и сам "последний гений ХХ века", как назвала Кнорозова в своей одноименной книге Галина Ершова.

"Нужно было расширить группу, поставить на все направления по молодому специалисту, чтобы, пока Кнорозов был жив, он мог бы зажечь других людей, передать знания, это очень важно в существовании научных школ. В начале 1990-х годов многим стало не до науки, во второй половине десятилетия интерес снова вернулся, но время уже было упущено", — сетует Альбедиль.

"Сейчас у нас этим никто не занимается. В чем ужас смерти научных школ — одно поколение уходит без наследников, и все надо начинать сначала. Сейчас нужен какой-то лидер, который попытался бы воссоздать эту школу, зажечь молодежь. Люди есть, но им нужен кто-то, кто бы генерировал это движение", — рассуждает Галина Ершова.

Когда бы ни появились новые гении, благодаря титанической работе своих предшественников — Юрия Кнорозова, Ирины Федоровой, Берты Волчок, Маргариты Альбедиль и других выдающихся ученых они смогут продолжить работу по дешифровке утраченных письменностей не с нуля, а отталкиваясь от фундаментального знания, оставленного мировой науке. Возможно, кто-то из них уже посетил Кунсткамеру со своей первой экскурсией.

Виталий Корнеев