Почему после войн России и Германии всегда удавалось договориться

Александр Оганович, почему при всем обилии разных событий столетней давности так важно вспомнить именно Рапалло?

Александр Чубарьян: Это произошло вскоре после российской революции и Первой мировой войны, когда на карте мира появилось новое государство, еще не оформленное в Советский Союз. Советскую Россию никто не признавал. На Германию наложили унизительные и несправедливые санкции, в результате Версальского мира она находилась в международной изоляции. Положение двух стран было похожим.

Между тем договор в Рапалло был неким актом примирения двух глобальных противников. Актуально сейчас взглянуть на тогдашние взаимоотношения России и Германии на фоне Европы и мира. Особенно в исторической перспективе: как через противостояние в годы Первой и Второй мировых войн эти две страны шли от конфронтации к сотрудничеству и какие объективные причины вне зависимости от условий все же приводили их к взаимным договоренностям. Сейчас, конечно, совершенно иная ситуация, чем была сто лет назад, но я считаю, что есть некие константы, которые сопровождают Россию и Германию на протяжении всей истории. От геополитики никуда не денешься. Один английский историк заметил, что вся история взаимоотношений России и Германии - это в какой-то степени борьба за влияние в Восточной Европе. Германия всегда рассматривала государства между ней и Россией (Польшу и Прибалтику, а теперь и Украину) как сферу своего влияния. Да, сейчас эти страны находятся под большим давлением США, но и германский фактор не теряет своего значения.

Экономика была в центре знаменитой Генуэзской конференции, во время которой и подписывался договор в Рапалло...

Александр Чубарья: Тогда были наложены санкции на Германию. Западные страны, прежде всего Англия и Франция, требовали от России уплаты царских долгов. Как вы понимаете, и сегодня экономические отношения между Россией и Германией на авансцене современной политической жизни.

Между тем Рапалльский договор продемонстрировал урок поиска исторического компромисса. Советская Россия прибыла на первую свою международную конференцию с большой программой действий. Например, по экономическому взаимодействию с Европой. Был, скажем, проект (сегодня он воспринимается, как фантастический) железной дороги от Владивостока до Лондона, чтобы связать страну с Европой. Россия внесла предложения и по разоружению, которые носили, может быть, абстрактный характер, но свидетельствовали о намерениях нового государства. Что касается долгов, советское правительство, конечно, не хотело их платить, но соглашалось на условиях взаимности: в Москве составили перечень всех экономических потерь, которые понесла Россия в результате гражданской войны и интервенции со стороны западных государств. И эти "контрпретензии" были представлены на конференции.

Кто тогда пытался договориться с Европой?

Александр Чубарьян: Наша делегация была чрезвычайно высока по профессиональному уровню. Формально ее главой был назначен Ленин. Но Владимир Ильич, конечно, не поехал, и его обязанности выполнял нарком по иностранным делам Георгий Васильевич Чичерин.

К слову, в процессе подготовки этой конференции выявились серьезные разногласия внутри советского руководства в отношении международных дел. Троцкий выступил с предложением заменить Чичерина Раковским, который был ярым сторонником мировой революции. Ленин же хотел воспользоваться конференцией в Генуе для того, чтобы установить сотрудничество с Европой. Курс на взаимодействие с европейскими странами, особенно в экономической области, преобладал тогда в политике советского руководства. Чичерин был блестящим дипломатом, германофилом (в отличие от своего последователя Максима Литвинова-англофила). В Генуе он произнес речь на английском, немецком и французском языках. Вообще все советские дипломаты произвели на присутствующих сильное впечатление. По дороге в Италию делегация остановилась в Берлине и предложила немцам подписать договор, который потом стали называть Рапалльским.

Со стороны немцев переговоры вел глава МИД Вальтер Ратенау, которого сейчас очень почитают в Германии (недавно Меркель получила премию его имени). Он, конечно, не был сторонником коммунизма, но выступил, как настоящий прагматик, поскольку понимал, что надо договариваться с Россией. И вот был подготовлен такой проект договора, в котором Германия признавала Советскую Россию, выводя ее из изоляции. Кроме экономического в договор включили статьи и по военному сотрудничеству.

Неужели Европа не протестовала?

Александр Чубарьян: Англия хотела командовать на европейском континенте, потому что считала себя страной, получившей главный выигрыш после Первой мировой войны. Договор был уже почти согласован на Генуэзской конференции, но ночью Ратенау позвонил в советское представительство...

Поэтому "Рапалло" и называют "пижамным совещанием"?

Александр Чубарьян: Да, совершенно верно. Немецкие представители встретились в пижамах. Британский премьер-министр Ллойд Джордж предъявил им требование: никаких соглашений с Советской Россией. "Никаких! Иначе я приму меры". Испуганный Ратенау позвонил Чичерину: "Может быть, отложить подписание?" На что опытный дипломат Чичерин возразил: "Не волнуйтесь, Лондон вынужден будет признать договор". И на следующий день немцы его подписали. Британец негодовал, но Чичерин был прав. Германия не поддалась на приказы и увещевания, которые были со стороны Лондона. А Британия вынуждена была это принять. И это сегодня звучит поучительно.

Александр Чубарьян: Не сомневаюсь, что вся эта пена с отменой "русской культуры" сойдет

Что обозначает в современных условиях термин "дух Раполло"?

Александр Чубарьян: Равноправие и уважение, на которых и должны быть построены международные отношения. Договор имел очень большое значение для Европы, но он открывал еще и пути сотрудничества двух государств: Германии и России. Это не значит, что он закладывал основы на все времена. Но "дух Раполло" нужно помнить.

История, конечно, не повторяется, однако актуальность прошлого состоит в том, что указывает на некоторые тенденции и подходы к решению международных проблем. В Европе всегда существовал так называемый "европейский баланс". Это значит, что и сегодня помимо интересов Европейского союза думают о своих национальных интересах, не хотят отказываться от своей культурной идентичности, а также от выстроенных за многие годы политических взаимоотношений.

К слову, США были, мягко говоря, не в восторге от рапалльского договора, но поскольку конференция была европейской, не смогли ничего этому решению противопоставить.

Филологи сегодня запрещают Достоевского, театральные деятели отменяют Чехова. А каково отношение у немецких историков к нашей общей истории? Есть ли у вас какие-то контакты?

Александр Чубарьян: В рамках совместной российско-германской комиссии историков мы собирались провести конференцию на тему Раполло. Но в свете современных событий по обоюдному согласию решили ее отложить. Думаю, что времена наступят, когда мы сможем все обсудить, и у немецких коллег, я знаю, есть такое желание. Не сомневаюсь, что вся эта пена с отменой "русской культуры" сойдет. Во всяком случае, академическая профессура многих стран не поддержала запрет Достоевского и Чайковского. Никто не может вычеркнуть российскую культуру из мирового контекста. Многие великие представители российской культуры принадлежат Европе и всему миру.

Сейчас мы все чаще слышим, что немцы устали каяться за Вторую мировую войну. Они придумывают себе более комфортную историческую память?

Александр Чубарьян: Историческая память - сложное и очень избирательное явление. Разные страты общества вспоминают войну по-своему. Молодежь Германии, Польши, Франции находится под огромным влиянием СМИ. Настроения в Европе основаны на незнании, на очень слабой информации о том, что было. Это подтвердили и участники прошлогоднего Международного конгресса преподавателей истории. Осенью у нас планируется продолжение, но на этот раз встретятся авторы учебников истории со всего мира. В сентябре будет большая конференция в Санкт-Петербурге. Посмотрим, как будут развиваться события.