К чему привели попытки помечтать о будущем?

Россия 2050: Утопии и прогнозы. — М.: Новое издательство, 2021. Под редакцией Михаила Ратгауза. Разбудить дискуссию о будущем, стать испытательной площадкой для нашего заржавевшего исторического воображения — так характеризуют замысел этой книги ее создатели. В сборнике «Россия 2050» образ нашего и планетарного завтра попытались нарисовать философы, экономисты, социологи, политологи, писатели, публицисты, архитекторы, дизайнеры. Кризис будущего, или Почему мы перестали мечтать о счастливом завтрашнем дне? «Составители этой книги приглашали нас не прогнозировать будущее и — для разнообразия — не пугать им, а помечтать о нем», — пишет философ Михаил Маяцкий, один из авторов сборника. Однако «мечтать» о будущем — дело опасное. Куда опаснее, чем «пугать» им. Иван Гончаров в романе «Обрыв» устами Бабушки-России (суровой народной мудрости) твердо запретил самонадеянные мечты и высказывания о будущем — «уверенность в завтрашнем дне». Почему? «Судьба накажет, вырвет из рук» — предупреждает Бабушка. Лев Толстой, следуя той же мудрости, постоянно сопровождал формулой «ЕБЖ» (если буду жив, если будем жить) любые упоминания о будущем в дневниках и письмах. Но в то же самое время, когда классики остерегались и предостерегали, в России и в мире поднималась волна самонадеянного «энтузиазма о будущем», связанного с социалистической и коммунистической перспективой. Британский социолог Джон Урри (1949–2016) в книге «Как выглядит будущее?», опубликованной в год его кончины и ставшей его научным завещанием, попытался вернуть рассмотрение будущего в сферу социальной теории. Полное «выпадение» будущего из социологии Урри объяснял провалом прогностической составляющей социальной философии марксизма, предложившей «строго научный», но провалившийся прогноз о движении истории к предопределенному будущему — коммунизму. Философ и футуролог Константин Фрумкин в статье «Почему у нас нет образа будущего» (2018) двояко отвечает на вопрос, вынесенный в заглавие. Во-первых, причина в «интоксикации несбывшимися предсказаниями», будь то космическая экспансия или социалистическая фаза развития общества. Во-вторых, «конец истории» — отсутствие сколько-нибудь обоснованных альтернатив рыночной экономике и либеральной демократии. Демократия и рынок — не мечта, не идеал, а реальность со своими недостатками: «Тот факт современной политической атмосферы, что либеральная демократия с большой вероятностью перспективна, — отмечает Фрумкин, — но при этом, очевидно, не безупречна, не идиллична и не утопична, мешает долгосрочному видению будущего во всех странах, однако в России — куда сильнее, чем на Западе». Сборник «Россия 2050», выпущенный по инициативе и при поддержке Фонда имени Фридриха Эберта, был первоначально задуман как подведение итогов постсоветского тридцатилетия. Но замысел быстро и радикально изменился. «Нам нужны позитивные, смотрящие вперед представления о том, как нам строить наше будущее, — настаивает Пеер Тешендорф, директор фонда в России, — мы попросили авторов этой книги заглянуть в будущее и набросать его эскиз, по возможности, позитивный, рассказать, какой они хотели бы увидеть Россию через тридцать лет. Тридцать лет — это вроде бы дальний срок, но вообще-то не слишком. Такой отрезок времени можно еще помыслить, то есть это повод не для совсем уж абстрактных мечтаний, а для попыток конкретных утопий». Книга создавалась «споро» и была завершена немногим больше, чем за год, но вмешалась та самая судьба, о которой напоминала Бабушка: при начале работы никто и представить себе не мог, какое будущее — пандемийное — уже стоит на пороге. Однако будущее пришло, стало реальностью — и в книге появилась третья часть: авторам, которые в первой части заглядывали за горизонт или углублялись в прошлое утопий, пришлось написать дополнительные статьи в пояснение, развитие или опровержение своих основных тезисов. А другая группа авторов оказалась вообще не готова «мечтать» о будущем и создавать варианты утопии: их работы составили вторую часть книги, посвященную российскому настоящему и прогнозам на ближайшие годы. Сборник очень разнообразен в жанровом отношении: научные статьи, эссе, памфлеты, манифесты, рассказы, сценарии, статистические прогнозы, интервью. Книга исключительно удобна для читателей. Она издана, можно сказать, идеально: кроме именного и предметного указателей, текст снабжен также циркулярным указателем: если авторы поднимают сходные темы, отсылка на соответствующие страницы дана тут же на полях при появлении темы — значки сразу предупреждают, согласны или спорят между собой авторы. Что ж, меня сразу заинтересовала тема инвестиций и накоплений: кто, как, куда будет инвестировать через 30 лет? Экономические контуры утопии Несмотря на дату, вынесенную в название сборника, о будущем через 30 лет размышляют далеко не все авторы. Некоторые целиком погружены в прошлое. Социолог и публицист Константин Гаазе (эссе «Экспериментальная утопия братьев Стругацких»), филолог Леонид Геллер и журналист Арнольд Хачатуров (беседа «Говорить о смерти утопии не приходится») хотя и обращаются к жанру утопии, исследуют ее исторически. Вопрос о накоплениях тоже встает в связи с прошлым. Политолог Максим Трудолюбов рассматривает трагическую тему «обнуления накоплений» (оно же — «декапитализация поколений») как прискорбную российскую «колею» ХХ века: социальные потрясения раз за разом приводили к утрате материального, социального и культурного капитала, и каждое новое поколение вынуждено было начинать с нуля. Удастся ли России вырваться из этой колеи и передать накопленное новому поколению? Автор выражает осторожный оптимизм по этому поводу. Проблема инвестиций тоже поднимается в связи с прошлым или настоящим. Экономист Дмитрий Травин в статье «Россия после Путина» допускает улучшение инвестиционного климата в послепутинской России. Экономист Наталья Зубаревич («Целью России является выход из колеи» — беседа с Александром Аузаном и Арнольдом Хачатуровым) рассматривает современное состояние инвестиций в Дальний Восток. Инвестиции грядущих дней появляются в сборнике только однажды — в сатирическом рассказе сценаристки и режиссера Марины Потаповой «ГАРАНТ». Пожалуй, ее рассказ — даже не антиутопия, а черный юмор, играющий на сегодняшних страхах «чипизации» и «китайской угрозы». В том будущем, которым пугает (понарошку?) Потапова, все население уже чипировано и вполне этим довольно. Имплантированный чип «ГАРАНТ» и колыбельную споет, и лишней кружки пива не позволит, и за идейно-моральным обликом гражданина проследит. Фокус в том, что материалы-то «чипов» китайские, а Китай усердно инвестирует в новые и новые разработки. И в один не очень прекрасный день «ГАРАНТ» заговорил в головах россиян по-китайски. Пугающего завтра, надо признать, в сборнике гораздо больше, чем можно было ожидать при задании «помечтать». Сценаристка Любовь Мульменко в киноповести «Путевка» нарисовала мир диктаторского ЗОЖа, откуда лишь по путевке можно на несколько дней вырваться в «зону вседозволенности». Эта зона — резервация, где люди живут вовсе не «вседозволенно», а просто нашим обычным образом жизни. Теперь надо еще и прибавить — доковидным. Михаил Маяцкий хотя и увидел в 2050 году «позитивное» будущее, но не исключил, что человечество придет к нему через мировую войну с двумя миллиардами жертв. Историк и прозаик Кирилл Кобрин в рассказе «30 лет спустя» написал мирное и благоприятное завтра, в котором люди справились с бедой и разрухой под лозунгом «Приведем Россию в порядок!», но несчастья, которые им пришлось преодолевать, были долгими и мучительными. Политолог Глеб Павловский в эссе «Опыт о будущем» полагает, что мы уже находимся в утопии — точнее, в двух утопиях: в полдень XXI века юная ватага с криками «За любовь!» и «Путин должен уйти!» несет свою утопию навстречу другой — в противоударных латах, непрозрачных шлемах и с резиновыми дубинками. И вторая утопия — «с оттяжкой и нескрываемым наслаждением» — бьет первую. Перспективы рынка и либеральной демократии подробно рассматривает в эссе «Здесь через полвека» Алексей Цветков-младший, поэт, марксист и левый активист. Рассматривает в «левой оптике» и сугубо негативном ключе. Продолжение «капитализма» — это и есть, настаивает автор, самая пугающая варварская антиутопия: «нерентабельность» 90% людей, живущих на свалке, власть и ресурсы в руках 1%, живущего в искусственном раю, и 6–7% специалистов, которые еще нужны правящему классу. Позитивные модели будущего — это 1. советская (Цветков предупреждает, что ее сторонников гораздо больше, чем кажется); 2. социал-демократическая с гарантиями всеобщей занятости и преодолением неравенства прогрессивным налогом; 3. новое социальное государство, где гарантируется не занятость, а безусловный базовый доход. Но сегодня главный вопрос, продолжает автор, «как избежать антиутопии?», а не «как попасть в утопию?». Итак, что же необходимо для «преодоления капитализма»? Окончательное решение автора состоит в том, что «нам или нашим детям придется совершить то, что уже более двух веков называется “революцией”». А предварить ее должны такие меры, как полный запрет ренты в любой форме, конфискационные налоги, государственные гарантии безусловного базового дохода, «зеленый» способ производства и категорическое выведение с рынка «четырех базовых прав»: еды, жилья, образования, медицины. В том счастливом будущем, препятствием которому стали частная собственность и представления о частной жизни, произойдет «освобождение всеобщего интеллекта» — подключение мозга к интернету и преодоление рамок биологической жизни. Боюсь, впрочем, что эссе поэта-марксиста многим читателям тоже покажется черным юмором, а не утопией, вдохновляющей на революционную борьбу. Если же биологическому перерождению человечества препятствует частная собственность, то пусть и дальше препятствует… Сегодняшнее будущее, или Заметки растерянного «Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, — сказал мудрый и трагический Франсуа де Ларошфуко, — но горести настоящего торжествуют над философией». Наступившее ковидное будущее вызвало несомненную растерянность у авторов сборника. Михаил Маяцкий предупреждает, что никакой прогноз сегодня невозможен, ибо мы не способны сойтись даже на описании того, что происходит в пандемийной реальности сейчас. Константин Гаазе полагает, что катастрофа со всей остротой поставила проблему «укрощения глобального капитализма», доказавшего свое банкротство. Если капитализм и наука, веками бывшая его союзницей, расписались в своей неготовности к беде и ничего не смогли предложить, кроме карантина, то нам пора подумать, как выглядит «укрощение»: будет ли это коммунизм, коммунитаризм, социализм, братство… Константин Гаазе предлагает назвать это «чрезвычайной космополитикой» (что бы это ни значило). Кирилл Кобрин тоже обвиняет капитализм («неолиберализм»), но совсем за другое — за упование неназванных «циничных придурков» («либеральнейших правительств») на выработку группового иммунитета и нежелание вводить карантин. «Постпандемия, или Мир еще будет прежним» — так называется заключающая сборник статья политолога Екатерины Шульман. Однако в статье, в противоположность названию, очевидна убежденность автора, что мир прежним не будет: повышение важности человеческой жизни уже привело к тому, что ценность безопасности восторжествовала над всеми остальными — и эта универсальная тенденция будет развиваться. Государственная забота о безопасности (которая кому-то кажется государственной свирепостью) резко сократила пространства свободы и приватности. И больше того, продолжает Екатерина Шульман: «Пережитый опыт немыслимых прежде ограничений оставил в умах тех, кто принимает решения, уверенность в том, что и так, оказывается, можно». ЕБЖ, как писал Лев Толстой, — «если будем жить», то увидим сами. Автор: Елена Иваницкая Подписывайтесь на канал «Инвест-Форсайта» в «Яндекс.Дзене»