Бросающим жребий во имя науки

Как рецензент Эйнштейна обидел 1 июня 1936 года в книге регистрации рукописей журнала The Physical Review появилась запись о том, что на рассмотрение в редакцию поступила статья под названием «Существуют ли гравитационные волны?» за авторством Альберта Эйнштейн и Натана Розена. Полтора месяца спустя Джон Тейт, главный редактор журнала, отправил именитому физику рукопись статьи, сопроводив ее отзывом рецензента и просьбой отреагировать на высказанные им замечания. Эйнштейн в ответ написал: Мы (мистер Розен и я) выслали вам рукопись для того, чтобы ее опубликовали, и не давали вам права на то, чтобы вы показывали ее кому-либо до публикации. Я не вижу причин как-либо реагировать на комментарии — кстати, совершенно ошибочные — вашего анонимного эксперта. На основании произошедшего я предпочту опубликовать эту статью в другом журнале. Тейт в ответном письме сожалел о решении Эйнштейна, отмечая, однако, что никогда не стал бы публиковать статьи в своем журнале, авторы которых не согласны на то, чтобы их текст был сперва проверен. Статья в итоге увидела свет на страницах другого журнала, филадельфийского Journal of the Franklin Institute, уже в 1937 году. Правда, под немного другим названием — «О гравитационных волнах». Да и вывод, к которому приходят авторы в этом историческом тексте, на 180 градусов отличается от вывода рукописи, присланной в The Physical Review: изначальный ответ, который давали Эйнштейн с Розеном на вопрос о существовании гравитационных волн, был отрицательным. Через полгода после того, как Тейт отправил физикам критические замечания анонимного рецензента, дуэт ученых успел передумать — и вот уже 80 лет прошло с момента того, как они заявили о том, что гравитационные волны существуют. Дальнейшая история гравитационных волн многим из наших читателей, полагаем, известна: год с лишним назад экспериментаторам проекта LIGO таки удалось зарегистрировать гравитационные волны, поднятые слиянием двух черных дыр в 50 миллионах световых лет от Земли. Статья была опубликована — что примечательно — в том же The Physical Review, когда-то отказавшем Эйнштейну в том, чтобы отказать на своих страницах гравитационным волнам в существовании. Этим анекдотом предварял открытие памятника анонимному рецензенту Игорь Чириков, директор Центра социологии высшего образования, которому, собственно, и принадлежала первоначальная идея «переплавки» безликого бетонного блока во дворе Института образования Высшей школы экономики — по слухам, он там стоял еще со времен Великой Отечественной — в объект культурного наследия: шестигранную игральную кость, на каждой из граней которой значится один из стандартных вердиктов, которые выносят рецензенты рукописям. На формулировке идеи Чириков не остановился — памятник, с которого в полдень 26 мая было сорвано покрывало, создан на деньги, собранные на сайте kickstarter. Те из спонсоров, кто пожертвовал на создание монумента «невоспетым героям науки» в виде шестигранной игральной кости, получили право войти в историю, нанеся название своей статьи на одну из граней памятника. Подобной опцией, по словам Чирикова, воспользовались двадцать человек, названия их статей заняли свои места — а двадцать первой стала та самая не принятая к публикации статья Эйнштейна с Розеном. На грани «Reject», естественно. Что было до того, как это стало модным «Чего мы хотим? Доказательно обоснованной науки! Когда? После рецензирования!» — скандировали участники апрельских «Маршей за науку». Кричалка быстро стала популярным рефреном в околонаучных и симпатизирующих им кругах (впрочем, эта фраза была популярна и до того, как стать кричалкой). Рецензирование публикаций сегодня воспринимается, как неотъемлемый элемент научного процесса: собственно наличие рецензирования отличает научные журналы от всех прочих. Саму практику отдавать на проверку рукописи, судя по всему, наука переняла у медицины — по крайней мере, в качестве первого примера рецензируемого журнала часто упоминается сборник медицинских статей Философского общества Эдинбурга, вышедший в 1731 году. То, что первыми тут оказались медики, не удивительно — за нечто подобное еще в Средние века ратовал Исхак ибн Али аль-Рухави: по мнению арабского медика, врач обязан вести историю болезни, дабы после исцеления (либо смерти) пациента передать свои записи на суд группе коллег, чтобы те, в свою очередь, постановили, корректен ли был избранный курс лечения и не заслуживает ли их собрат штрафа за непрофессионализм. Идея понятна: количество выживших само по себе — не самая удачная метрика, чтобы определять высоту искусства врачевания. Вслед за Эдинбургом подтянулся и Лондон. В 1752 году Королевское Общество взяло на себя фискальную ответственность за издание журнала Philosophical Transactions — до этого существовавшего уже почти век сугубо на деньги секретаря Общества. Вместе с этим был учреждён специальный Комитет бумаг (Committee of Papers), который оценивал обсуждаемые на заседаниях Общества статьи на их пригодность к публикации в журнале. В обязанности комитету вменялось призывать для консультаций наиболее компетентных в той или иной науке членов Общества — что можно считать первым в истории учреждением практики научного рецензирования рукописей на официальном уровне. Несмотря на столь ранний старт, повсеместная институционализация этой практики приходится даже не на начало, а вторую половину прошлого века. Зачастую в силу чисто прозаических причин — например, один из флагманов научных изданий, журнал Nature, не привязанный ни к каким обществам, вводит рецензирование в 1967-м: в немалой степени только из-за того, что новому главреду журнала пришлось разгребать долгие ящики своего почившего предшественника. Просматривать все рукописи ему точно было некогда, и он попросил помощи учёных. Сегодня рецензирование — обязательный этап, через который проходит всякая рукопись в научном журнале, претендующем на серьезность. Не прошедшие рецензирования данные ни один здравомыслящий ученый или научный журналист воспринимать не будет. Сама процедура в представлении издательства Elsevier (издает The Lancet и Cell) выглядит вот так: Что будет, если обходиться без этого Об осечках издательской системы научной периодики написано уже немало и не меньше наверняка еще будет написано. Чуть ли не каждый год приносит очередную порцию скандалов и конфузов. Проблемам рецензирования и публикациям, выходящим с ошибками, посвящен отдельный проект — Retraction Watch. Периодически очевидные проблемы издательской системы используются в качестве инструмента до сих пор модных (к сожалению или счастью, решает пусть каждый сам за себя) «научных войн» — травли «физиками» «лириков». Или, если угодно, тех, кто называет себя реалистами, против тех, кого они называют постмодернистами. А было это так: в 1996 году в достаточно авторитетном журнале того времени Social Text (в составе редколлегии — сам Джеймисон!) вышла статья «Преступая границы: к вопросу о трансформативной герменевтике квантовой гравитации» (Transgressing the Boundaries: Towards a Transformative Hermeneutics of Quantum Gravity), в которой профессор физики из Нью-Йоркского университета, Алан Сокал, рассуждал о морфогенетических полях, упоминал, что психоаналитические модели Жака Лакана подтверждаются последними работами в области квантовой теории поля и заканчивал тем, что усматривал параллели между определением эквивалентности в теории множеств и гендерной эгалитарностью в понимании феминистической политической теории. Статью опубликовали — и вслед за этим Сокал выступил в прессе, где сообщил, что статья его — полный вздор, и тот факт, что эти бестолковые постмодернисты пропустили подобный текст в свой журнал, служит нагляднейшим доказательством того, что занимаются они чепухой, учеными называться не заслуживают и публикуют только то, что льстит их левацким душам. В этом году мишенью борцов со скверной стали гендерные исследования. Дуэт авторов состряпал текст под заглавием «Концептуальный пенис как социальный конструкт», в котором предложил рассматривать пенис, как концептуальную сущность, являющуюся «универсальным перформативным источником сексуального насилия и основной концептуальной движущей силой изменения климата». Авторы ссылались на статьи, сгенерированные при помощи скрипта Postmodern Generator, цитировали книги несуществующих авторов, несли полную бессмыслицу — а потом отправили рукопись в один из журналов, специализирующихся на гендерных исследованиях. Там, после некоторого раздумья, предложили отправить ее в другой журнал. Авторы дали добро, и во втором чтении рукопись прошла рецензирование, получила высокие оценку, а после — авторам было предложено заплатить 625 долларов за ее публикацию. На что те с радостью согласились. Второй журнал относился к «открытым» — таким, что существуют не на деньги, зарабатываемые на подписке, а на деньги тех, кто хочет опубликоваться в рецензируемом журнале. Фактически, его издатель просто инсценировал научный процесс, взял деньги за публикацию и был таков. Так что, строго говоря — как бы не пытались скептики сфокусироваться на негодяях постмодернистах — их пенис все-таки бьет по тем, кто пытается зарабатывать на открытой науке и тщеславии (либо нечистой совести) «исследователей», пренебрегая процедурой рецензирования рукописей. Этот сюжет не так свеж: тем же самым зарабатывали на жизнь герои «Маятника Фуко», с той разницей, что их «фабрика грез» обслуживала конспирологов. Неповторимый процесс Фигурой, символически изображающей процедуру рецензирования, стала игральная кость. Что примечательно — монумент одному из столпов научного процесса выглядит, будто памятник случайности. Форма одновременно подчеркивает наличие стандарта — граней не бесконечное число, и все возможные варианты ответа известны — но и в то же время явно иронизирует над процедурой выбора между этими ответами. Этому тоже есть объяснение. 13 октября прошлого года в Nature вышла статья о верхнем пределе длительности человеческой жизни, поднявшая большой шум в области демографических исследователей. Как выяснилось, авторы вообще не были специалистами в данном вопросе, а просто решили удовлетворить свое любопытство и не постеснялись после отправить результаты в редакцию журнала, скорее надеясь на обратную связь, чем публикацию. Журнал отдал рукопись рецензентам. Те, во-первых, разгромили авторскую методологию в пух и прах (знаете, где генетики брали данные о долгожителях? В Книге рекордов Гиннеса), но в том, что касается интерпретации результатов, разошлись. Авторы учли все замечания, вновь отправили текст, и в итоге опубликовались: один рецензент высказался строго против, другой за, а третий, хоть и был не согласен с авторской интерпретацией, так и не нашел в себе сил сказать строгое «нет», ведь авторы учли все его технические замечания — за что генетики даже отдельно поблагодарили его в итоговой публикации. Спустя некоторое время последовала реакция: специалисты завалили авторов и редакцию журнала критическими отзывами (хотя были и те, кто приветствовал статью — один из них был так впечатлен работой, что выписал ученым чек на 60 000 долларов). Что именно и когда пошло не так? Когда один из рецензентов не смог сказать «нет»? Когда редакторы Nature решили печатать текст, несмотря на то, что результирующая мнений рецензентов не позволяла дать однозначную оценку тексту? Внятного ответа нет. Статья не была отозвана — но в «Натуре» размышляли о том, не опубликовать ли какой-нибудь из критических отзывов. Научный журналист Эстер ван Сантен, который разбирался в том, что вообще тогда произошло, заканчивает свой текст комментарием одного из авторов злополучной работы по поводу возможной публикации отзыва: «Надеюсь, что это произойдет. Ведь тогда мы сможем написать ответ, и у нас появится еще одна публикация в Nature». Занавес. Иногда научный процесс выглядит так. Все ли верно на этой картинке? И такие истории не единичны. Другим примером может служить публикация в Science статьи о «мышьяковых бактериях» — GFAJ-1, экстремофилах, которые якобы способны в условиях нехватки фосфора замещать его мышьяком — хотя специалисты сразу же, что называется, громко рассмеялись, а два года спустя опровергли (раз и два) оригинальные результаты, приговаривая, что статья вообще не должна была быть опубликована — а теперь уж точно должна быть отозвана, дабы не сбивать никого с толку (работы отзывают ведь в первую очередь для того, чтобы на них нельзя было сослаться). Но этого не произошло. Ответа на вопрос, что же тут пошло не так, ван Сантен не находит, вопрос так и остается висеть в воздухе. Кажется, случайность. Кубик иногда говорит «Accept». Это, конечно, многих будоражит. Ведь процедура рецензирования — тот самый барьер, отделяющий частные домыслы от реальной картины того, как здесь и сейчас для нас выглядит устройство мира. И это только во-первых. Во-вторых — от того, проходят ли тексты статей или нет в журнал, зависит очень многое в карьере ученых. И да — этот инструмент имеет социальную природу: решение о научной значимости той или иной рукописи принимается людьми и предполагает обсуждение, коммуникацию. И им не всегда удается договориться. Этот аспект уже не первое десятилетие вызывает огромный исследовательский интерес. Результаты пока, правда, неутешительные: многие открыто жалуются на то, что как объект исследования, рецензирование сопротивляется всяческим попыткам в нем разобраться. Более того, когда ученые начинают экспериментировать, выясняется, что процедура даже не то что далека от идеала — она, кажется, совершенно произвольно принимает решение. Например, вероятность согласия между рецензентами в том, следует ли статью принять, переписать или отвергнуть, близка к случайности, а единства мнений по поводу научной значимости текста добиться от них попросту невозможно. А абстракт, отправленный на конференцию, может получить оценку рецензентов от 1 до 6 (максимальной). И так далее. В общем, будучи стандартом для правильного научного процесса, содержательная сторона рецензирования действительно напоминает лотерею. И работа научных издательств, в каждом отдельном случае, с каждой отдельной статьей — индивидуальна. Как и работа рецензентов. Как приручить рецензента Работа рецензента не так уж и проста. Во-первых, она затратна: за рецензирование обычно не платят денег, а кроме того, тот, кто проверяет чужую работу, в это самое время не занимается своей. Во-вторых, неблагодарна: обычно рецензент полностью скрыт за кулисами процесса публикации. В Nature утверждают, что за год они просят выступить рецензентом около тридцати тысяч ученых, и только треть отвечает согласием. Не так уж легко согласиться на то, чтобы терпеливо править чужие ошибки, в то время, как мог бы совершать свои. В некотором смысле, взявшись читать чужую статью, ты всегда рискуешь увидеть в ней то, что ты отложил на пару дней, дабы помочь издателям. И эти риски ничем не компенсируются, кроме разве что чувства причастности Большому Делу. В 2012 году издательство Elsevier пообещало 5000 долларов тому, кто предложит лучший способ сделать рецензирование более привлекательным для ученых. В результате возник проект Reviewer Recognition Platform, позволяющий рецензентам получать скидки на продукцию издательства и меряться рейтингом с коллегами, а редакторам журналов — выделять самых выдающихся рецензентов. В 2013-м стартует проект Publons, который работает примерно так же — только раздает скидки на пользование Mendeley, GitHub и сервисами «Амазона». И — футболки (ну куда же без футболок!). Впрочем, «Паблоны» в начале июня купила компания, уже владеющая Web of Science, так что возможно награды за рецензирование могут стать более весомыми. Но пока что рецензентов продолжают мотивировать в основном убеждения и желание соучаствовать научному процессу, желание играть по неформальным правилам того сообщества, к которому ты хочешь принадлежать. Иными словами, причины скорее социальной природы. Не стоит недооценивать силу «так уж повелось». Как рецензент Эйнштейну помог У анекдота об обиженном Эйнштейне, рассказанного Чириковым, есть продолжение. Оно стало известно много лет спустя, благодаря физику Дэниэлю Кеннефику, который, начав свое сотрудничество с LIGO в нулевых, так увлекся историей охоты на гравитационные волны, что даже целую книгу про это написал. Вот что он рассказывает в своей статье 2005 года. Итак, лето 1936 года. Джон Тейт эпистолярно соболезнует о том, что не сможет опубликовать на страницах своего журнала возможно революционную статью Эйнштейна и Розена, Эйнштейн готовит свой текст к отправке в Филадельфию. В середине августа в Принстон возвращается из Пасадены физик-релятивист Говард Робертсон. Общительный ученый быстро знакомится с Леопольдом Инфельдом, буквально только что прибывшим в США из Польши. Тот с первых дней в Принстоне начал тесно сотрудничать с Эйнштейном (как пишет сам Инфельд, этому немало способствовало его владение немецким языком). В первом же разговоре с коллегой Робертсон замечает, что не верит в правоту Эйнштейна, и гравитационные волны в действительности существуют. Несколько дней спустя физики встречаются вновь, чтобы разобрать аргументацию Инфельда, и Робертсон указывает тому на банальнейшую ошибку в расчетах, которую допустил его коллега. Инфельд немедленно сообщает об этом Эйнштейну, а тот отвечает — да, он тоже нашел в своей аргументации ошибку — причем как раз этой ночью. Еще несколько месяцев спустя статью Эйнштейна и Розена публикует журнал Института Франклина. Она называется «О гравитационных волнах» и приводит теоретическое доказательство их существования. Статья заканчивается примечанием, гласящим: Вторая часть этой статьи была существенно переработана мной уже после отъезда мистера Розена в Россию, потому как наша изначальная интерпретация результатов была ложной. Я хочу поблагодарить моего коллегу, профессора Робертсона за помощь в обнаружении ошибки. Я благодарен также мистеру Хоффманну за его помощь с переводом. А. Эйнштейн Казалось бы, что тут удивительного? Интересной эта история стала, когда, — полвека спустя, в конце 90-х — Кеннефик получил доступ к архиву Робертсона, где нашел письмо физика к главному редактору The Physical Review, датированное 18 февраля 1937 года: Вы не стали утруждать себя тем, чтобы держать меня в курсе дальнейшей судьбы статьи, которую прислал вам прошлым летом ваш наиболее выдающийся автор. Тем не менее, расскажу вам о том, чем эта история закончилась. Рукопись была отправлена в другой журнал (оставив в ней даже опечатки, которые обнаружил ваш рецензент), но когда она вернулась уже в гранках, доказательство было полностью пересмотрено, поскольку мне удалось за это время убедить его в том, что он на самом деле доказывает нечто совершенно противоположное. Возможно, вам будет любопытно взглянуть на статью в январском выпуске журнала Института Франклина за 1937 год, страница 43, и сравнить ее выводы с отзывом вашего рецензента. Вдохновленный открытием, Кеннефик продолжил изучать письма Робертсона, и нашел второе письмо, адресованное Тейту, в котором физик писал, что несмотря на его восхищение работой Эйнштейна, он не может признать того, что утверждаемое в ней действительно можно назвать установленным. И предлагает Тейту либо переслать его ремарки авторам, либо опубликовать работу, «как есть», исправив лишь орфографические и типографические ошибки — потому как после подобной публикации гравитационными волнами уже точно займутся всерьез, что в любом случае ничего, кроме блага, не принесет — разве что завалит Тейта работой. А в 2005-м главред The Physical Review, Мартин Блюм, обнаружил пачку старых бумаг своего далекого предшественника, среди которых оказалась книга учета рукописей с записями о материалах, присланных Тейту летом 36-го. В ней напротив статьи Эйнштейна и Розена, в графе рецензентов значилась фамилия «Робертсон». Ну, а остальное — уже история. «Для рецензента, пожалуй, самое важное, это соответствовать материалу», — после некоторого раздумья говорит на церемонии открытия памятника во дворе Института образования ВШЭ химик Анатолий Сафронихин, один из наиболее активных российских участников Publons. И позирует для фотографов с врученной ему копией памятника, держа его гранью «Accept» в камеру. Потому что именно эту грань надеется выкинуть каждый рецензент, начиная проверять очередную статью. Даже если для этого каждый раз нужны совершенно нестандартные техники броска.