Технологическое рабство: почему одержимость инновациями отвлекает человечество от реальных проблем

Принято считать, что инновации по умолчанию приносят пользу, а в прогрессе заинтересован каждый из нас. При этом ежедневный труд огромного числа людей, благодаря которым новые технологии работают, остается незамеченным. Ученые Эндрю Рассел из Политехнического института SUNY и Ли Винсель из Технологического института Стивенса убеждены, что инновации — это просто пустой модный лозунг, а чтобы понять, как технологии могут решать реальные проблемы, человечеству давно пора обратить внимание на так называемый обслуживающий технический персонал. T&P перевели их статью для Aeon. Эндрю Рассел - декан и профессор Колледжа искусств и наук в Политехническом институте SUNY в Ютике, штат Нью-Йорк. Автор книги «Открытые стандарты и цифровая эпоха» (2014 г.) и соредактор книги «Наследие Ады: вычислительные культуры от викторианской эпохи до цифровых технологий» (2015 г.) Стремление к инновациям является доминирующей идеологией нашей эпохи, которую исповедуют в американской Силиконовой долине, на Уолл-стрит и в кругах вашингтонской политической элиты. Но в той же мере, в какой гонка инноваций вдохновила технологов и капиталистов, она спровоцировала шквал критики против популяризаторов, которых подозревают в переоценке значимости этого явления. Последствия инноваций, по мнению критиков, имеют гораздо большее значение. Техническое обслуживание и ремонт, строительство инфраструктур, а также ежедневный труд по поддержанию их функционирования и эффективности попросту оказывает больше влияния на повседневную жизнь людей, чем подавляющая часть инноваций.Судьбы народов по обе стороны «железного занавеса» ярко демонстрируют первопричины становления «инноваций» как модного лозунга и организующей концепции. На протяжении XX века открытые общества, поддерживающие многообразие, новшества и прогресс, функционировали лучше, чем закрытые общества, придерживающиеся однообразия и порядка. Ли Винсель - доцент кафедры науки и технологий в Технологическом институте Стивенса в Хобокене, штат Нью-Джерси. В конце 60-х годов, после начала войны во Вьетнаме, вследствие экологической деградации, после убийств Кеннеди и Кинга и на фоне других социальных и экономических потрясений людям становилось все сложнее сохранять веру в моральный и социальный прогресс. И место «прогресса» заняли «инновации» — нейтральная с моральной точки зрения концепция. Она обеспечила возможность преклоняться перед достижениями эпохи высоких технологий без необходимости ждать от них больших моральных и социальных улучшений.Еще до того, как мечты «новых левых» развеялись после массовых убийств во вьетнамской общине Милай и трагических событий в Альтамонте, экономисты уже обратились к технологиям как к объяснению предпосылок экономического роста и высокого уровня жизни в капиталистических демократиях. С конца 50-х годов виднейшие экономисты Роберт Солоу и Кеннет Эрроу утверждали, что традиционные объяснения — например, изменения условий образования и средств производства — не могли приводить к значительным скачкам роста экономики. Они выдвигали гипотезу о том, что скрытым решающим фактором являлись технологические изменения. Их открытие полностью укладывалось в картину всех технических чудес — последствий Второй мировой войны, Холодной войны, ажиотажа вокруг науки и технологий после запуска Спутника-1 и послевоенных представлений о материальном благополучии.Новый важный труд Роберта Гордона «Взлет и падение американского экономического роста» предлагает наиболее исчерпывающую историю этого «золотого» периода в экономике США. Как объясняет Гордон, между 1870 и 1940 годами Соединенные Штаты пережили беспрецедентный, и, вероятно, неповторимый период экономического роста. Это было время появления множества новых технологий и производств, включая электроэнергию, химические производства, телефонию, автомобилестроение, радио, телевидение, нефть, газ и электронику. Росту способствовал спрос на изобилие нового домашнего оборудования и кухонных бытовых приборов, которые обычно упрощали жизнь. После Второй мировой американцы рассматривали новые потребительские технологии как косвенный показатель общественного прогресса. Наиболее известны в этом смысле «Кухонные дебаты» 1959 года между вице-президентом США Ричардом Никсоном и председателем Совета Министров СССР Никитой Хрущевым. Критики ставили под вопрос разумность доводов Никсона о том, что современные бытовые приборы вроде блендеров и посудомоечных машин следует считать символами американского превосходства.Однако обеспечивать быстрое развитие новых отраслей стало проблематично, когда в Соединенных Штатах начался кризисный период 1970-х и начала 1980-х. Целые секторы экономики, к примеру, автомобильная промышленность, резко пошли на спад. Родился новый термин — «инновационная политика», призванный стимулировать экономический рост, способствуя технологическим изменениям, особенно в условиях международной экономической конкуренции со стороны Японии. Силиконовая долина — термин, который только появился в конце 1970-х годов — за это время стала образцом инноваций. «Кухонные дебаты»: Никита Хрущев и Ричард Никсон, июль 1959 года © Thomas J. O’Halloran, Library of Congress collection К началу 1980-х рынок начали заполнять книги, описывающие Силиконовую долину как место практически магической технологической уникальности. Инновационная политика все больше фокусировалась на «региональных инновационных системах» и «инновационных кластерах». Везде существовала потенциально следующая Силиконовая долина X. Тема локальности инноваций достигла апофеоза в книге Ричарда Флорида 2002 года «Креативный класс», в которой утверждалось, что некоторые районы страны процветали, превращаясь в излюбленные места для жизни креативных программистов, любителей гранолы и горного велоспорта. В книге сильно идеализировалась Силиконовая долина, а слово «инновация» использовалось более 90 раз.В 1990-е годы ученые и поп-аудитория вновь открыли для себя работу Йозефа Шумпетера. Шумпетер был австрийским экономистом, который отстаивал концепцию инноваций и родственный для нее термин «предпринимательство». Шумпетер представил экономический рост и изменения в капитализме как «шторм креативной разрушительной силы», в котором старые технологии и бизнес-практики выходят из моды или полностью уничтожаются новыми. Неошумпетерианская мысль иногда приводила к избытку сомнительных учений и несуразных мнений. Самым примечательным примером является изданный в 1997 году том Клейтона М. Кристенсена под названием «Дилемма инноватора: революционная книга, которая изменит ваш способ ведения бизнеса». Сейчас по большей части дискредитированная, работа Кристенсена c ее акцентом на важность «подрывных» технологий, помешавших целым отраслям промышленности сколотить состояния, в свое время имела огромное влияние.На рубеже нового тысячелетия в мире бизнеса и технологий инновации превратились в эротический фетиш. Армии молодых технологических гениев стремились к роли новаторов. Стремление к прорыву в погоне за инновациями вытеснило политику, одинаково привлекая как либералов, так и консерваторов. Консервативные политики могли вытягивать правительственные средства и снижать налоги под лозунгом стимулирования предпринимательства, в то время как либералы могли создавать новые программы для финансирования исследований. Концепция была достаточно расплывчатой, чтобы делать практически все, что угодно, прикрываясь ею, и не чувствовать ни малейшего внутреннего конфликта, просто повторяя мантру: ИННОВАЦИИ! ПРЕДПРИНИМАТЕЛЬСТВО!!В 2012 году Wall Street Journal насчитал более 250 книг со словом «инновации» в заголовке… опубликованных за три месяца Однако спустя несколько лет поднялась волна инакомыслия. В резком эссе под названием «Инновации — это новый черный», опубликованном в журнале Design Observer в 2005 г., Майкл Бейрут сокрушался из-за «инновационной мании, или по крайней мере бесконечного повторения слова «инновации»». Вскоре даже в деловых изданиях стал подниматься вопрос его смысла. В издании «The Economist» отмечали, что китайские чиновники превратили инновации в «национальный лозунг», при этом самодовольно напоминали, что китайская система образования «имеет конформистский характер и мало способствует развитию независимого мышления», а новые громкие заявления китайской коммунистической партии «тонут в мути риторики». Позднее в том же году издание «Businessweek» предупредило: «Инновациям» грозит серьезная опасность превратиться в последний избитый термин. Мы в Bussinessweek трудимся над этим». А в последний день 2008 года в этом же издании критик в сфере дизайна Брюс Нуссбаум вернулся к теме, заявив, что "«инновации» умерли в 2008 году, уничтоженные чрезмерным использованием, злоупотреблением, узостью интерпретаций, инкрементализмом и невозможностью дальнейшего развития… В конце концов, «инновация» оказалась слабой тактикой и стратегией в свете экономических и социальных потрясений".В 2012 году даже Wall Street Journal выступил с жесткой критикой инноваций, отметив, что «термин начал утрачивать смысл». На тот момент журнал насчитал «более 250 книг со словом «инновации» в заголовке… опубликованных за последние три месяца». Профессиональный консультант по инновациям, давший интервью изданию, советовал своим клиентам запретить использование этого слова в своих компаниях. Он сказал, что им просто «прикрывают отсутствие содержания».Появились доказательства того, что в районах, где интенсивно внедрялись инновации, также есть системные проблемы с социальным неравенством. В 2013 году в Сан-Франциско произошли протесты против джентрификации и социальной стратификации, которые символизируют собой принадлежащие Google и другие частные пригородные автобусы. Они возили сотрудников высокотехнологичных компаний из модных и дорогих городских резиденций в их современные пригородные кампусы, минуя неудобства общественного транспорта и в объезд мест проживания огромного количества бедных и бездомных, которые также называют Силиконовую долину своим домом. Драматичный, повышенный уровень социальной уязвимости, который демонстрируется таким примером сосуществования в условиях экономического неравенства — это, похоже, характерный признак, а не программная ошибка («не баг, а фича») высоко инновационных кластеров.Путь трансформации понятия «инновации» от основополагающей ценностной системы до лозунга антиутопических обществ на определенном уровне совсем не удивителен. Существует шаблонный сценарий: термин получает популярность, потому что он резонирует с духом времени, достигает статуса модного слогана, а затем обесценивается вследствие чрезмерного использования. В настоящий момент эта формула привела к вопросу: теперь, когда «инновации» были разоблачены как спекуляция, можно ли лучше сформулировать отношения между обществом и технологиями? © Doug Menuez. Из книги «Fearless Genius: The Digital Revolution in Silicon Valley 1985-2000» Термин «Глобальный Юг» (Global South) используют в постколониальных исследованиях для обозначения территорий, которые принято называть странами «третьего мира» (страны Африки, Азии, Латинской Америки), «развивающимися странами» и т.д., а также более бедных «южных» регионов богатых «северных» стран (прим. T&P) Есть три основных способа ответить на этот вопрос. Во-первых, крайне важно понимать, что технология — это не инновация. Инновации — это лишь малая часть того, что происходит с технологиями. Такое помешательство на новшествах неуместно, поскольку оно не учитывает, как широко применяются технологии, и затеняет тот факт, что многие вещи вокруг нас созданы довольно давно. В своей книге «Шок древнего» 2007 года историк Дэвид Эджертон исследует технологии в использовании. Он обнаруживает, что повсеместно распространенные предметы, такие как электрический вентилятор и многие части автомобиля, практически не видоизменились за сто лет и даже больше. Если взглянуть шире, то можно найти истории с очень разными географическими, хронологическими и социологическими особенностями. В центре историй об инновациях обычно состоятельные белые парни, сидящие в гаражах в небольшой Калифорнии, хотя жители всего «глобального Юга»* тоже пользуются технологиями. Какими? Откуда они берутся? Как они производятся, используются, ремонтируются? Да, не имеющие аналогов изобретения интересуют привилегированные группы людей и могут приносить огромную прибыль. Но самые выдающиеся истории изобретательности, усилий и старания, которые связывают человека с технологиями, существуют параллельно с устаревающими байками об изобретениях и инновациях.Во-вторых, отвлекаясь от инноваций, мы можем признать существенную роль базовых инфраструктур. «Инфраструктура» — это самый немодный термин, такое слово, которое уже давно исчезло бы из нашего лексикона, если бы не определяло нечто, имеющее огромное общественное значение. Примечательно, что в 2015 году об инфраструктуре во многих сферах американской жизни заговорили как о первостепенном явлении. После крушения пассажирского поезда Amtrak в Филадельфии президент Обама вел упорную борьбу с Конгрессом за принятие законопроекта об инфраструктуре, который республиканцы блокировали, но в конце концов одобрили в декабре 2015 года. Инфраструктура также стала главной темой для исследований исторических и антропологических научных сообществ и даже была 78 раз письменно зафиксирована в программе ежегодного собрания Американской антропологической ассоциации. Художники, журналисты и даже комики присоединились к битве. Особенно запоминающейся была комедийная сцена режиссера Джона Оливера с Эдвардом Нортоном и Стивом Бушеми в главных ролях в трейлере воображаемого блокбастера с самым скучным из сюжетов. К началу 2016 года журнал «New York Review of Books» обратил внимание своих читателей на это «крайне серьезное и пассивное слово» в неутешительном эссе под названием «Разрушающаяся страна».Несмотря на бесконечные фантазии о том, что в работе больше нет необходимости, неотъемлемой частью нашей цивилизации является труд, который в основном выходит далеко за рамки инноваций Лучшие из дискуссий об инфраструктуре уходят от узких технических вопросов и затрагивают глубокую моральную составляющую. Инфраструктурные проблемы — крушения поездов, разрушение мостов, наводнения в городах и т.д. — являются проявлениями и символами разлаженной политической системы Америки, ее изношенной структуры социальной защиты, а также ее постоянного стремления к ярким, глянцевым, тривиальным вещам. Но в особенности в некоторых уголках научного мира внимание к материальным структурам повседневной жизни может принимать странную форму, как, например, в работе, в которой материальные вещи наделяются «посреднической» функцией или которая преподносит идею потребительского фетишизма как высококультурную теорию, ловкий маркетинг и дизайн. Например, в серии «Object Lessons» издательства «Bloomsbury» представлены биографии и философские размышления о вещах, созданных человеком, таких как мяч для гольфа. В какой унизительной ситуации оказалось бы американское общество, если бы оно созрело до того, чтобы признать безосновательность концепции инноваций, но наиболее выдающимся ответом стало бы столь же поверхностное увлечение мячами для гольфа, холодильниками и пультами дистанционного управления.В-третьих, заострение внимания на инфраструктуре или на старых, давно существующих вещах, а не на чем-то новом, напоминает нам о главенствующей роли работы, направленной на сохранение всего мира. Несмотря на бесконечные фантазии об автоматизации всего на свете и о том, что в работе больше нет необходимости, неотъемлемой частью нашей индустриальной цивилизации является труд, который в основном выходит далеко за рамки инноваций. Изобретатели и новаторы — это только небольшая часть, возможно, около одного процента всей рабочей силы. Если нужно, чтобы гаджеты приносили прибыль, корпорациям не обойтись без людей для их производства, продажи и распространения. Другой важный аспект технологического труда возникает, когда люди действительно используют продукт. В некоторых случаях пользователь может быть таким же, как и вы, человеком за компьютером, но в других случаях конечными пользователями являются институции: компании, правительства или университеты, которые ведут борьбу за то, чтобы технологии работали так, как их создатели и производители никогда не могли себе представить. © Doug Menuez. Из книги «Fearless Genius: The Digital Revolution in Silicon Valley 1985-2000» Наиболее недооцененными формами технологического труда являются самые рядовые — ремонт и поддержка технологий, которые уже существуют и были «инновационными» в далеком прошлом. Это смещение акцентов подразумевает фиксацию внимания на постоянных процессах энтропии и бездействия, которую исследователь медиа Стивен Джексон называет «мышлением разрушающегося мира» (broken world thinking), а также на работе, которую мы проделываем для того, чтобы замедлять или останавливать эти процессы, а не вводить в обиход новшества. В последние годы ученые подготовили ряд исследований о людях, которые выполняют такую работу. Например, Лилли Ирани изучила, как низкооплачиваемые неквалифицированные рабочие зачищают информацию в интернете, в том числе работники из Индии, которые проверяют рекламу и «отфильтровывают порно, алкоголь и насилие». Почему бы не воспользоваться этим аналитическим подходом, чтобы более четко классифицировать такие вещи как «кибербезопасность»? Необходимость в программистах в области кибербезопасности очевидна, но в равной степени должно быть очевидным и то, что основные уязвимые места в наших кибер-инфраструктурах защищаются дежурными работниками и сотрудниками, которые латают виртуальные щиты и исправляют устройства для считывания ID-карт.Мы можем думать о труде по поддержанию жизнедеятельности и ремонту как об обслуживающем техническом персонале, чья работа гарантирует обычное существование, а не привносит новшества. Краткий анализ показывает, что большая часть человеческого труда — от стирки и вывоза мусора до уборки и приготовления пищи — относится к этой разновидности: хозяйственное содержание. Это осмысление оказывает значительное влияние на гендерные отношения во всем, что связано с технологиями. Феминистские теоретики уже давно спорят о том, что одержимость технологическими новшествами затмевает значимость любого труда, в том числе домашней работы, которую несоразмерно больше выполняют женщины, чтобы как-то продержаться. Домашний труд приносит огромные финансовые результаты, но в основном выходит за рамки экономического учета, например, ВВП. В своем классическом труде 1983 года «Больше работы для матери» Рут Шварц Коуэн изучила домашние технологии — такие как стиральные машины и пылесосы — и то, как они вписываются в беспрерывный труд женщин в домашнем хозяйстве. Одно из ее наиболее известных открытий состояло в том, что новые технологии, которые обещали сократить трудовые затраты в делах по дому, буквально создали больше работы для матери, поскольку стандарты чистоты повысились, втягивая женщин в бесконечную гонку.Современный дискурс рассматривает инновации как изначально положительную ценность, но они таковой не являются Никсон, допустивший множество ошибочных суждений, в том числе неверно рассматривал бытовую технику как самоочевидный показатель американского прогресса. По иронии, работа Коуэн впервые подверглась критике со стороны мужчин-ученых, которые изучали историю технологий и фокусировались в исследованиях на пантеоне мужчин-изобретателей: на Белле, Морзе, Эдисоне, Тесле, Дизеле, Шокли и других. Последствия того, что мы вновь ориентируемся на техническое обслуживание и ремонт, также выходят за рамки гендерной политики, которую осветила книга «Больше работы для матери». Если ученые оставят в стороне одержимость инновациями, то они увидят, сколько видов низкооплачиваемого труда выполняют афро- и латиноамериканцы, а также другие расовые и этнические меньшинства. С этой точки зрения, недавняя борьба за повышение уровня минимальной оплаты труда, в том числе в сфере фастфуда, может рассматриваться как довод в пользу того, что технический персонал — это достойная работа. […]Одной из важных тем является риск совершить слишком триумфальный переход от области инноваций к сфере технического обслуживания. Нет смысла продолжать поклоняться героям, просто меняя одних на других и не учитывая более глубокие проблемы, которые лежат в основе этой одержимости инновациями. Одной из наиболее значимых проблем является тот факт, что в культуре технологий доминируют мужчины, что заметно, например, по разрыву в зарплатах мужчин и женщин на аналогичных должностях.Необходимо срочно сделать более честным и открытым наше отношение к машинам и к самим себе. Но прежде всего внимание к техническому персоналу подразумевает переход от модных слов к сути и от средств к целям. С точки зрения формальных экономических терминов «инновация» значит внедрение новых вещей и методов. Этот термин абсолютно не учитывает, хороши ли они. Например, крэк был высоко инновационным продуктом в 1980-х годах, и спровоцировал огромную волну предпринимательства (под названием «дилерство»), принося значительные доходы. Инновации! Предпринимательство! Возможно, этот довод циничен, но он обращает нас к извращенной реальности: современный дискурс рассматривает инновации как изначально положительную ценность, но они таковой не являются.Целые общества стали говорить об инновациях так, как если бы это были неотъемлемые ценности, как и любовь, братство, храбрость, красота, достоинство или ответственность. Сторонники инноваций поклоняются переменам, но редко спрашивают, кому это выгодно, с какой целью? Переориентация на техническое обслуживание дает возможность задаться вопросом о том, чего мы действительно хотим от технологий. О чем мы на самом деле заботимся? В каком обществе мы хотим жить? Поможет ли нам это достигнуть поставленных целей? Мы должны перейти от средств, в том числе технологий, которые используем ежедневно, к результатам, включая многие виды социально полезной деятельности и усовершенствований, которые могут предложить технологии. Человечество, живущее в условиях растущего неравноправия и страхов, было бы благодарно.