Сергей Никитин: Антарктиду нельзя пускать с молотка

Россия является страной-первооткрывателем Антарктиды, в советские годы активно строила здесь полярные станции. Однако в 90-ые годы многие станции и исследования РФ на этом стратегически важном континенте пришлось заморозить. Всему виной сокращение финансирования. Как сейчас живут наши полярники на самом холодном континенте и почему нельзя сокращать присутствие РФ в этом регионе рассказал начальник антарктической станции “Беллинсгаузен” Сергей Никитин в интервью ТАСС в рамках “Антарктического саммита предпринимателей”. — Когда Вы впервые попали в Антарктиду? — В Антарктиду ходят так: либо один раз, и потом больше никогда, либо она затягивает. Впервые я приехал в Антарктиду в 1987 году, когда мне был 31 год, в качестве врача полярной станции “Прогресс”, которую тогда только открывали. Эти годы были довольно тяжелыми для страны, поэтому торопились, строили все быстро. И плюс мы все были молодые, было огромное желание остаться там на зиму. В советские времена это было очень престижно, многие хотели попасть. А первые зимовки на необжитых станциях были совсем другие, более суровые: маленькие щитовые домики, ты открыл дверь — и уже на улице, в Антарктиде с ее экстремальными погодными условиями. Бывали времена, когда у меня в медицинском домике кристаллизовались лекарства, то есть внутри помещения было около нуля градусов. Месяца два я жил при такой температуре, до сих пор вспоминаю. Просто при отправке забыли погрузить электрические радиаторы и привезли обычные советские чугунные батареи. Батареи у нас были балластом, и единственное, как мы их применяли — якорем для некоторых гидрологических приборов. После первой зимовки я не был в Антарктиде 11 лет, а вернулся по просьбе знакомых геологов. Помимо Антарктиды я был в Арктике, на Новой земле. — Почему необходимо наращивать научное присутствие России в Антарктиде? — Деятельность российской антарктической экспедиции прежде всего направлена на исполнение интересов нашей страны в данном регионе, включая геополитические. Большое внимание сейчас уделяется Северу, Антарктике, там другой уровень, другое финансирование. А про Юг некоторые говорят, что мы здесь, в Антарктиде, деньги впустую выбрасываем. Но это не так. И другие страны не просто так здесь усиливают свое присутствие. В прошлом веке ряд стран заявили свои территориальные претензии на Антарктиду, поделили ее на национальные территории, но их притязания были заморожены международным договором. В регионе также запрещено добывать полезные ископаемые, размещать военные объекты, завозить оружие, строить атомные объекты. Если мы пустим этот континент с молотка, не будем беречь Антарктиду, здесь все растает, и это грозит человечеству гибелью. Присутствие России на континенте необходимо, чтобы мы могли повлиять на ситуацию. Учитывая 90-е годы, когда здесь просто все просело, хотелось бы, чтобы теперь мы были наравне и даже лучше других. Чтобы говорили не “эти русские” с негативной коннотацией, а “великие, хорошие русские”. Антарктида — это зеркало, мы тут общаемся с полярниками из других стран, ездим к ним в гости, но мы же не просто дружим, мы представляем свою страну. И если после зимовки люди уедут и будут помнить, что с русскими было хорошо, они умные, добрые — это будет замечательно. В конце 1990-х годов, когда американцы прилетали к нам после посещения российской станции “Восток”, мы спрашивали у них: “Какие у вас впечатления?” Они всегда говорили, люди там хорошие, но никто не говорил, что там хорошая станция. Сейчас стоит вопрос о модернизации “Востока”, и опять многие спросят, зачем это нужно. А это наука, престиж. Здесь развивается ряд направлений науки, которые больше нигде не будут развиваться, проводятся уникальные исследования. Потом, здесь находится южный геомагнитный полюс, здесь намного легче изучать атмосферу, космос. — А в чем принципиальное различие между Арктикой и Антарктикой? — Разница большая. Здесь, в Антарктиде, другое отношение к земле, природе — более трепетное. Животные нас здесь не боятся, у нас уже какой-то симбиоз. При этом все понимают, что мы им мешаем, а не они нам. Это их земля, их здесь больше. Здесь стараются соблюдать максимум моментов, чтобы не вмешиваться в биоценозы, сохранить эти территории в первозданном виде. Все очень строго контролируется: нельзя трогать животных, кормить, подходить к ним ближе, чем на 5 метров. У нас был экстренный случай, когда мы провели целую операцию по спасению пингвина, застрявшего в трещине между льдами. Но это здесь не приветствуется, поскольку тоже является вмешательством в естественный ход событий. На Севере такого трепетного отношения нет. — Вы затронули вопрос о таянии льдов в Антарктиде. Так какова динамика? Глобальное потепление — это не миф? — Динамика есть, но мы не знаем, закономерность это или нет. Когда-то здесь росли папоротники и хвощи, а сейчас здесь холодно. Естественно, все люди беспокоятся и боятся изменений климата, потому что это может грозить всему человечеству. Мы очень гордые, пока не происходит катаклизм. Достаточно одного хорошего метеорита для того, чтобы все остановилось на планете. Поэтому надо изучать Антарктиду, но при этом относиться к ней крайне бережно. Изменения климата, которые мы здесь изучаем, касаются всей Земли. Если Антарктида растает, уровень мирового океана поднимется минимум на 9 метров, затопит ряд стран. Помимо этого будут такие колоссальные изменения климата, что никто не знает, а будет ли после этого человечество. Это может быть похлеще любой атомной бомбы. И если мы не будем уделять внимание этому региону, то знать будем меньше, и не всей информацией с нами будут делиться. — Ваши коллеги со станции “Восток” сделали уникальное открытие — пресное подледное озеро прямо под станцией. Удалось ли в итоге там найти жизнь? — У Советского союза были планы построить станцию на южном полюсе Земли, но поскольку нас опередили американцы, мы решили возвести станцию на геомагнитном полюсе и попали на озеро. Наблюдения показали, что под станцией не все плотное, есть что-то жидкое. На глубине 3 км, подо льдом оказалось пресное озеро. Жизнь там не обнаружена, только фрагменты бактерий. Были дискуссии, вскрывать его или нет, боялись, что в озеро могут занести то, чего там быть не должно. Но решили бурить до конца, взяли пробы, при этом ничего извне в озеро не попало, потому что давление вытолкнуло столб воды, и скважина тут же замерзла. Что науке дает это открытие? Это более чем уникальная находка. Мы первые смогли сделать подобное. Озеро “закрылось” от всего остального мира 1 млн лет назад, и нам было интересно посмотреть, что там есть. Подобные озера есть, например, на спутнике Юпитера — Европе. То есть благодаря этому мы узнали, что могут теоретически содержать подобные озера на спутниках других планет. — Правда ли, что в Антарктиде сосредоточено больше всего упавших на Землю метеоритов и их притягивает геомагнитное поле? — В Антарктиде действительно чаще находят метеориты, но их не может быть здесь больше, чем на других континентах. Метеориты падают на Землю абсолютно одинаково практически везде. Считается, что раз в 15 тыс. лет на 1 квадратный километр падает один метеорит. Просто в Антарктиде происходит движение ледников, в результате чего метеориты выходят на поверхность и концентрируются. То есть ледник тысячелетиями тащит в одно место то, что накопилось на огромной территории. Ученые научились при помощи вычислений определять место, где возможно скопление метеоритов. Иногда их там находят сотнями. — Какой температурный максимум зафиксирован на “Беллинсгаузене”? Говорят, что полярники называют между собой эту станцию курортом из-за более щадящих погодных условий. — Это, конечно, не курорт. На “Беллинсгаузене” была зафиксирована максимальная температура минус 28 градусов, а так зимой в среднем 19-22 градуса мороза. Но это не типичная антарктическая станция — здесь влажно, поскольку она находится на острове, кругом вода. У нас 8 из 10 дней туман и осадки, это неприятно. При этом погода может измениться на противоположную в течение часа, из-за этого на иностранных станциях были случаи, когда люди уходили по делам, и больше их никто не видел. На континентальных станциях более менее устоявшаяся погода, там суше, но зато холод и ветер сильнее. Например, на станции “Мирный”, где я зимовал два раза, порядка 250-280 дней в году со средним ветром более 15 метров в секунду, а порывы доходили до 40-50 м/с. Максимальная скорость ветра, которую я наблюдал лично, это 56 м/с. В такую погоду никто не выходит на улицу, потому что это все равно что стать на крышу автомобиля, движущегося со скоростью 200 км/час. Такие бури могут длиться три-пять дней, в очень редких случаях — порядка недели. Плюс еще такие моменты, как полное отсутствие солнца четыре месяца в году из-за полярной ночи и горная болезнь на высокогорных станциях. — Всего в Антарктиде зимует порядка 100 российских полярников. А сколько сейчас человек работает на станции “Беллинсгаузен” и какие это специалисты? — В данный момент на станции находится 16 человек, из них наших полярников 14, а еще двое — это орнитологи из Германии. Они изучают колонию пингвинов на соседнем острове Ардли, это традиция еще со времен ГДР. У наших ученых на станции основные направления это гидрология, метеонаблюдения, океанография. Четыре раза в сутки мы обязаны передать информацию о погоде в Санкт-Петербург, и дальше она идет в Москву и международные центры. Плюс мы работаем с Роскосмосом по ряду направлений технического характера. Также мы изучаем солнечную деятельность, снимаем информацию с метеоспутников. Учитывая изменение климата на Земле очень важно накопить знания о формировании циклонов, их поведении, изменении. Летом на станцию приезжают палеогеографы, геодезисты, мерзлотоведы, а также специалисты, изучающие морские водоросли, лишайники. Бывает, что человеку просто нравится работать здесь, и его характер, особенности личности подходят для этого места. Например, у нас есть священники. Здесь им нравится уединение. Но они тоже принимают активное участие в работе, жизни станции, оформлены у нас техниками-ремонтниками. Священников на станции двое — отец Флориан, это его первая зимовка, и отец Палладий в четвертый раз, причем есть ощущение, что захочет приехать еще. Здесь же у нас есть храм, единственный в Антарктиде. Общение со священниками помогает ребятам легче переносить зимовку. — Во время общения с бизнесменами из “Клуба лидеров” полярники говорили, что на станции не хватает снегоходов, нужен новый ангар для хранения продуктов, необходим ремонт баржи. А какие еще проблемы необходимо решить для улучшения условий на станции? — Надо решить простые бытовые вопросы. Снабжение станций других стран более продуманное. Почему мы просили участников бизнес-экспедиции привезти свежих овощей? Не потому что мы какие-то нищие, просто здесь нет магазинов, и у меня на складе продукты питания хранятся уже восемь месяцев. Попробуйте сварить суп из кочана капусты, который столько пролежал в кладовке. К чилийцам, уругвайцам, корейцам периодически прилетает самолет со свежими продуктами. А у нас нет такой простой системы, чтобы я мог позвонить оператору и сказать, что у нас такая-то сумма, к примеру, на питание осталась, и можно было бы дозаказать что-то или отложить эти средства на следующий год. Мелочь, но почему-то мы эти моменты по сравнению с соседями не умеем организовывать. Есть депоненты, есть строгая отчетность, почему бы и нет. Плюс, финансирование должно быть более гибким. Когда я прихожу и говорю, грубо говоря, что мне на станцию нужно два метра кабеля, розетка и лампочка, в отделе закупок мне могут сказать, что дадут три метра кабеля и лампочку, а розетки на этот год в плане закупок нет. И тогда происходит такой диалог: “У вас деньги есть? — Есть. — На что? — На лампочки. — Но мне не нужна лампочка, мне нужна розетка”. Когда все это разляжется по полкам, будет больше доверия и логики. Беседовала Мария Дорохина