«Его вряд ли воспитывала бабка»
Споры о том, кем был князь Владимир, ведутся с давних времен. Исторические источники, повествующие о его свершениях, обрывочны и зачастую противоречат друг другу. Дать более полную картину этой личности в ходе дискуссии, организованной Фондом Егора Гайдара, попытались кандидат исторических наук Ирина Карацуба и доктор исторических наук, профессор исторического факультета МГУ Дмитрий Володихин. «Лента.ру» публикует выдержки из их выступлений. Володихин: Мой взгляд на судьбу и вклад Владимира Святого в русскую историю — это взгляд историка-традиционалиста. Я считаю, что на первом этапе своей деятельности он был удачливым завоевателем, человеком, который в своей деятельности подчинялся языческой нравственности. Что же касается факта крещения, он был и стратегически, и культурно оправдан и принес тот свет, которым впоследствии наполнялись русская история и культура. Это было великое благо. Кроме того, сам Владимир Святой после крещения стал действительно образцом христианского правителя, более того, — человеком, который стал первым настоящим правителем Руси. Он сделал то, что не делали ни Рюрик, ни Олег, ни Игорь, ни Святослав: перестал быть викингом и начал создавать систему обороны страны от внешних угроз, прежде всего — от хищной степной стихии. Эта стратегия впоследствии себя оправдывала на протяжении многих веков. Владимир Святой — один из лучших правителей за всю историю Русской земли. Что бы ни говорили о нем через тысячу лет, тогда князь сделал то, что было важно и нужно для Руси. Помним ли мы его сейчас, не помним ли, мажем чем-нибудь черным или раззолачиваем — для его судьбы это абсолютно неважно. Он уже состоялся как правитель, креститель, полководец. Карацуба: Все, наверное, помнят приснопамятный проект «Имя России 2008». Тогда фигура князя Владимира не вошла даже в топ-50 имен, которые для россиян были значимы, в отличие, скажем, от его сына Ярослава Мудрого, Дмитрия Донского и Александра Невского. Дмитрий как-то употребил очень хороший образ: сказал, что прошлое следует воспринимать как мозаику из смальты. Предположим, она состоит из ста кусочков, и 95 мы вынимаем. У нас остались пять кусочков, и по ним мы пытаемся восстановить мозаику. Имеющиеся в нашем распоряжении источники, на основе которых мы можем создавать не мифы, а что-то реальное, — это в основном «Повесть временных лет», которая была написана в Киеве в начале XII века, а князь Владимир — это последняя треть X — начало XI века. Да, она опиралась на какие-то не дошедшие до нас летописные своды конца XI века. Понятно, какое тут отставание в источниках: они описывают то, что было 100-150 лет назад, причем делают это практически в бесписьменных условиях. Да, есть западные источники — византийские, латинские, арабские, армянские и так далее, которые противоречат друг другу, темны, скудны и нуждаются в толковании. В общем, с источниковедением все плохо, поэтому фантазия историков, писателей, публицистов и прочих политтехнологов разгуливается. Конечно, невозможно отрицать значение фигуры Владимира в крещении Руси. Но тут перед нами встает очень большая проблема — последствия принятия Русью христианства в его византийском варианте. К тому же я вообще не уверена, что к этому образованию конца X — начала XI века можно применять термин «государство». Так что, говоря о князе Владимире, мы вступаем в область истории мифов. Предание о выборе веры Владимиром, который нам дает «Повесть временных лет», — это красивая легенда, скорее имеющая отношение к конфессиональному окружению Руси, а не к тому, что происходило на самом деле. Степенью своей торговой, военной, дипломатической близости к Византии Древняя Русь была предопределена к принятию христианства в его восточном варианте. Хотя были не очень ясные для нас попытки связи с латинскими землями и у Ольги, и у Ярополка. Но, как говорил Карамзин, «что быть могло, но стать не возмогло». Я думаю, что ни мы, ни Украина не являемся наследниками Киевской Руси. Это было совершенно другое образование. В плане культуры — может быть, да. Тот «свет», о котором говорил Дмитрий. Но проблема в том, что и тьмы там было очень много. Володихин: Если говорить о том, помнили его раньше или нет, то можно выйти на станции метро «Китай-Город», пойти к Старосадскому переулку, и как раз напротив Иоанновского монастыря будет церковь Святого Владимира. Она была построена не в 2014 году, а в XVII веке, и канонизация его произошла достаточно рано — видимо, в XIII веке. Он вошел не только в летописи, но и в огромное количество других памятников, и историки XIX века о нем помнили. Действительно, наследие Владимира Святого не принадлежит России, Украине или Белоруссии, оно принадлежит всем трем восточнославянским народам в равной степени, потому что Древняя Русь времен князя Владимира располагалась и на территории современной России, и на территории современной Белоруссии, и на территории современной Украины. Все эти три страны в своем вероисповедании сейчас преимущественно православные. Владимира причислили к лику святых позднее, не при жизни. Многим перемены в его личности кажутся психологически недостоверными. Но если смотреть хронологию действий Владимира Святого, перемены эти кажутся достаточно продуманными, прочувствованными. Он размышлял о том, какая вера нужна, как переменить ум и отойти от язычества. Расспрашивал людей, которые побывали в других странах и познакомились с сутью иных вер. Был и торг с Константинополем, достаточно прозаический в политическом отношении. Уже крещеный Владимир нападает на Корсунь, христианский город. После этого он решает очень тяжелый вопрос расставания с предыдущими женами. Это происходило не за день, не за неделю, не за месяц. Можно ли измениться за полгода, год? Я думаю, да. Что касается причин выбора ориентации на Константинопольскую империю, в этом существовало достаточно выгод. Но давайте вспомним, что христианство на Руси было и до Владимира Святого. В Киеве уже стояла Ильинская церковь, бабка князя была крещеной, и именно она воспитывала детей. В городе было достаточно христиан. Дружинники были христианами, и это христианство было именно восточным, потому что первое Малое крещение произошло не в X веке, а за сто лет до того. Конечно, это было органично, естественно — сделать то, к чему уже вся история (и семейная, и государственная) подготовила. Карацуба: Мне это представляется мифом: вряд ли его воспитывала бабка, потому что мальчиков у древнерусских князей, как правило, воспитывали специально выделенные мужчины. Святослав с дружиной смеялся над христианством Ольги. Может быть, это так, а может, и нет, но нельзя об этом говорить с такой уверенностью, словно все так и было. Володихин: Вы уверенно говорите, что Святослав над этой верой смеялся. Давайте посмотрим, откуда исходит ваша уверенность и моя уверенность. Мы апеллируем к одному и тому же эпизоду — 962 год, осада печенегами Киева. Святослава в Киеве нет, причем давно. Вместо него правит Ольга, потому что летописи называю ее правительницей, замещающей Святослава. При ней внуки. Она фактически отражает нашествие печенегов совместно с воеводами ушедшего воевать сына. После этого эпизода, когда Святослав все-таки возвращается, Ольга просит его креститься, он смеется и отказывается, но при этом жизни его остается на копеечку, и эта жизнь уйдет без возврата в дальних краях. А Ольга остается в Киеве, и внуки при ней. Поэтому их детство и юность проходили с ней, а не со Святославом. Карацуба: Князь Владимир — историческая фигура. Конечно, есть фигуры совсем легендарные, такие как Рюрик. О Владимире мы все же больше знаем. Но все, что мы о нем говорим, должно сопровождаться немыслимым количеством оговорок. Мы не знаем дату и место его рождения. Мы не знаем, где и когда он крестился. Да, скорее всего, действительно под Киевом, но кто знает на самом деле? Мы можем гадать о мотивах принятия им христианства, о степени осознанности, о том, было ли это вызвано духовными причинами или чисто политической конъюнктурой, когда рыхлый конгломерат славянских, финно-угорских и прочих племен под эгидой Киева просто разваливался, и нужен был более прочный пояс, нежели пантеон шести или семи языческих богов, который Владимир воздвиг при первой религиозной реформе. А почему, если он такой благоверный христианин, князь остался в истории и был канонизирован с языческим именем, а не с христианским именем Василий? Да, с его бабкой получилось так же, она была Еленой после крещения, и это тоже как-то странно. Когда его канонизировали, мы тоже не знаем. Да, может быть в конце XIII века, а может, и позже. Да, он принял христианство, крестил небольшое количество киевлян, а потом Добрыня крестил новгородцев с известными последствиями. Основой духовной жизни Руси эта религия становится только к веку XIV. Вот мы тут про свет говорили — правильно, был свет, но было и много всего остального. Возникли такие поговорки как «Кто по латыни научился, тот в ересь уклонился», «Не чти много книг, да не впадеши во ересь». Мы любим и почитаем святых Кирилла и Мефодия, но в результате перевода Евангелия и служб на славянский язык мы отгородились от западного мира. Семь Вселенских соборов — это хорошо, но никакой схоластики с богословием не получилось, не получилось острого спора, развития богословской мысли вплоть до XIX века. Много чего не получилось. А у истоков всего этого стоит князь Владимир. Но он, естественно, был, есть и будет в любом школьном учебнике, в любом университетском курсе. Я не связываю с князем Владимиром всю нашу дальнейшую историю. Я как раз считаю, что значение этой личности, по-своему замечательной, сильно преувеличено. Государство погрузилось в пучину дикой кровавой резни после его смерти, и это он подготовил фактически своими собственными руками. Христианство, принятое при нем, не было похоже на нынешнее. Но где-то далеко, в мифологической тьме, он стоит у истоков государства. Володихин: Я считаю, что Владимир стоял у истоков русской цивилизации, и тут меня поддержит известный историк, автор книги «Владимир Святой», доктор исторических наук Сергей Алексеев. Имя князя громко звучало не только в XI веке, но и в последующие века. Хотелось бы напомнить, что когда при митрополитах Макарии и Афанасии создавалась «Степенная книга», Владимир Святой занял в ней центральное место — место отсчета всего, что происходило дальше.
