Раскрыто, что скрывали архивы СССР по делу кишинёвского маньяка Скрипника

Кишинёв Молдавской ССР конца 1970-х выглядел спокойным городом, где жизнь текла размеренно, почти монотонно: очереди за маслом, трамваи, шумные смены на фабрике «Букурия», торговые ряды, рабочие общежития. Люди жили ровно, без спешки. Вечерами город не замирал, а будто погружался в мягкие сумерки, становясь чуть медленнее и тише. На фоне этой бытовой размеренности первые тревожные признаки воспринимались как исключение, случайность, незначительный сбой.

Но вскоре стало ясно: сбой был системным, а случайность — маской. Первая женщина пропала на коротком участке пути между домом и остановкой. Потом нашли тело. Спустя месяцы исчезла другая. Потом ещё одна. Только через годы следователи признают, что смотрели поверху, но не видели самого важного — человека, который жил рядом со всеми, но умел исчезать.

Этого человека звали Профир Скрипник. Он работал столяром на фабрике «Букурия», ходил на собрания, получал грамоты, числился передовиком. В синем рабочем халате он выглядел так же, как десятки других мужчин, возвращавшихся домой под вечер. Никто бы не поверил, что именно этот человек превращал окраины Кишинёва в территорию, где женщины боялись пройти один квартал в одиночку.

В официальных досье он описан сухо. Уроженец МССР. Год рождения точно не установлен. Столяр по профессии. Женат. Двое детей. Домашний быт обычный, без скандалов. Работал хорошо, был кандидатом в члены КПСС, не состоял на учёте у психиатров. Человек из тех, о ком говорят: «живёт и живёт».

Но если собрать воспоминания тех лет, вырисовывается другая картина. Скрипник не был просто незаметным, он был поглощающей пустотой — человеком, которого взгляд скользит, но не задерживается. Он умел растворяться в коллективе, скрываться в привычной бытовой рутине. Дома говорил мало. На работе не спорил. Не проявлял эмоций. Психологи позже скажут, что ровность, которую принимали за спокойный характер, была на самом деле первой линией обороны — тонкой, но прочной маской.

Профиль, составленный после задержания, описывал его как скрытного, озлобленного, с болезненной реакцией на чужие успехи. Человека, который не вспыхивал, а накапливал. Не взрывался, но давил. Не бросался в глаза, но наблюдал. Не жил ярко, но помнил каждое, даже мнимое унижение.

Следствие позже установит: первое убийство он совершил не в Кишинёве, а гораздо раньше — в Якутии. Там в середине 1970-х погибла стюардесса Нина Пуганова. Дело застыло: зацепок не было, подозреваемых тоже. Только много лет спустя Скрипник пересказал детали, известные лишь следствию. Именно этот эпизод эксперты назвали «нулевой точкой» — моментом, когда лед тронулся, но ещё не осознавал своей дальнейшей траектории.

После Якутии он вернулся в Молдавию. Работал столяром, воспитывал детей, участвовал в профсоюзной жизни. Внешне — ровная, тихая жизнь. Затем исчезновения. Конец 1977 года стал границей между обычной городской хроникой и тем, что потом назовут «кишинёвской серией».

Исследованные эпизоды указывали на один и тот же почерк. Скрипник выбирал женщин 20-40 лет. Одиноких. Тех, кто возвращался поздно вечером, шёл к остановке или задерживался у магазина. Иногда он выбирал тех, кого знал — по работе, по соседству, по маршруту дома. Действовал уверенно, предлагал подвезти, помочь, донести. Говорил мало, ровно, спокойно. У выживших потерпевших в показаниях повторялись одни и те же фразы: «Он говорил спокойно», «Не выглядел опасным», «Голос был самый обычный». Обычность и была его смертельным оружием.

Дальше происходило то, что позже эксперты назовут «агрессией унижения». Скрипник уводил женщин в гаражи, в садовые товарищества, в овраги у старых дорог. Нападение почти всегда включало удушение или удары. В отдельных случаях следователи фиксировали следы расчленения. Часть тел находили целиком, часть — нет. Один из эпизодов сопровождался демонстративным размещением останков так, будто преступник хотел, чтобы это увидел конкретный человек.

Этим человеком оказался Феодосий Вуткарёв — знакомый Скрипника по детству. Сильный, уверенный, успешный, по меркам того времени наверняка «везучий». Скрипник писал ему записки — угрозы, намёки, странные полуфразы. Подписывал их детской кличкой «Федос». Подбрасывал фрагменты тел. Иногда — вещи женщин, иногда — предметы, которые те носили с собой. Психологи объясняли этот элемент как попытку разрушить образ мужчины, который стал для него символом недостижимого. Серия была направлена не только против женщин, но и против Вуткарёва — против того, кто олицетворял жизнь, которая Скрипнику была недоступна.

Кульминацией стал самый известный эпизод, когда у двери Вуткарёва обнаружили портфель с человеческой головой. Рядом лежала записка: «Федос, сделаешь как скажу — твои будут жить». Этот момент стал точкой, где все отдельные эпизоды сложились в одну линию. Почерк был однозначным.

Скрипника задержали дома. Он сидел на табурете и стругал ножом деревяшку. В квартире всё было аккуратно: старые обои, тяжёлая мебель, инструменты, разложенные по коробкам. Никакого хаоса. Ничего лишнего. Соседи выглядывали в проёмы дверей и тихо говорили друг другу: «Это невозможно», «Он же нормальный». Но дверь уже закрылась за человеком, которого они не знали вовсе.

На допросах он вёл себя спокойно. Чужие эмоции к нему не прилипали. Он не отрицал полностью, но и не признавал открыто. Отвечал фрагментами, коротко. Когда следователь упоминал детали, известные только преступнику, Скрипник делал короткую паузу и кивал — словно подтверждал техническую информацию, а не речь о человеческих жизнях. Психиатры написали о нём одно: эмоциональный отклик отсутствует, раскаяния нет, логика действий сохранена полностью.

Следствие восстанавливало события по крупицам. Материалы были частично утеряны, свидетели забыли многое, некоторые умерли. Скрипник подтверждал только то, что уже было доказано. Но маршруты помнил идеально. Места, в которых обычный человек видел пустые дворы, он описывал как часть внутреннего плана.

Суд проходил в закрытом режиме. Скрипник стоял спокойно, не реагируя ни на обвинения, ни на показания. Прокурор зачитывал эпизоды один за другим. Он слушал, будто речь шла не о нём. На просьбу прокомментировать сказал: «Не всё помню. Что помню — подтверждаю». 

Его признали виновным. Экспертиза подтвердила: он вменяем. Это не человек, утративший связь с реальностью. Это человек, который действовал осознанно.

Профир Скрипник был приговорён к высшей мере наказания — смертной казни через расстрел. Приговор привели в исполнение 15 августа 1981 года.

После вынесения приговора началась третья, самая тихая часть истории — последствия и вопросы, на которые следствие не ответило до сих пор. В архивах остались десятки материалов с пометками: «недостаточно данных», «не установлено», «не подтверждено». Некоторые эпизоды исчезновений середины 1970-х в других регионах СССР совпадали по почерку настолько точно, что игнорировать их невозможно. В Якутии, в районах Красноярского края, в Куйбышеве есть нераскрытые дела, похожие на его стиль. Следователи допускают, что Скрипник мог действовать там, но доказательства не сохранились или были потеряны.

В деле также упоминается ещё один человек — мужчина, которого Скрипник называл «тем, кто забрал моё». Фигура неустановленная, связь не доказана, мотивы не раскрыты. Но такая деталь присутствует в показаниях, и она не позволяет закрыть дело окончательно.

Несколько эпизодов в Кишинёве остаются неполными: останки некоторых женщин не найдены до сих пор. Следователи отказываются от комментариев, но в материалах есть фраза: «Место скрытия не раскрыто преступником». Она не оставляет пространства для оптимизма.

В архивах МССР, лежащих под грифом «секретно» и «для служебного пользования», есть документы, в которых сотрудники писали о внутренних совещаниях, где дело Скрипника называли уроком для всей системы. Это дело повлияло на методы розыска, на требования к фиксации эпизодов, на то, как МВД СССР работало с серийными преступниками. Тогда впервые официально заговорили о необходимости централизованных учётов и системных проверок схожих преступлений между регионами. К делу Скрипника обращались и в 80-х, и в начале 90-х — оно стало примером того, как незаметность преступника может быть бесконечно опасной.

Один из следователей спустя годы сказал коротко: «Он был не невидимым — он был обычным. Обычность — лучшая маска». С ней согласились все, кто видел материалы полностью.

История Скрипника завершилась расстрелом. Но тень, которую он оставил над Кишинёвом, осталась навсегда. И те, кто видел закрытые части дела, уверены: эпизодов было больше. Намного больше. Просто не все нашли дорогу в официальные тома уголовного дела.

Читайте также: Выяснилось, что убийца и насильник с топором из 90-х вернулся в Петропавловск