Зависть по-американски и по-русски: которая "зеленее"?

Глава ЦИК РФ Элла Памфилова на днях приезжала в ТАСС подписывать новое соглашение о партнерстве с нашим агентством, а я, воспользовавшись случаем, поинтересовался ее мнением об изъянах американской избирательной системы. Она в ответ заметила, что США в чужом глазу мельчайшую соломинку видят, а в своем никакого бревна не замечают. И, перейдя для наглядности на бытовой уровень, показала на примере аэропортов, гостиниц и сферы обслуживания, что за океаном те работают хуже, чем у нас, но мы своих недостатков стесняемся, а американцы своими чуть ли не кичатся.

Вывод сводился к тому, что такой нерушимой уверенности в себе, как у наших заокеанских оппонентов, не грех и поучиться, поскольку "этого нам и сейчас все еще не хватает; мы все еще оглядываемся: а что о нас подумают?". Памфилова призвала избавляться от такой оглядки на других. Она уверена, что "это обязательно будет" и, собственно, уже и происходит, поскольку в нынешнем противостоянии с коллективным Западом "мы наконец-то обретаем самих себя".

"Мы про вас не думаем"

С услышанным я согласен: сам долго воочию наблюдал за океаном такой же апломб в виде концепции "американской исключительности". Однажды даже публично намекнул Мадлен Олбрайт, служившей на тот момент госсекретарем США, что именовать себя единственной в мире "незаменимой" державой не очень-то скромно. Она с ходу парировала: мол, "это другие нас так называют", а не мы сами. Хотя вот, например, цитата из ее интервью NBC в 1998 году: "Если нам приходится применять силу, так это потому, что мы — Америка: та нация, без которой не обойтись (indispensable nation). Мы держим голову высоко и заглядываем дальше в будущее, чем другие страны. Знаю, что американцы и американки в военной форме всегда готовы к жертвам во имя свободы, демократии и американского образа жизни". 

Это гордыня политическая, но и в быту американцы не склонны оглядываться на окружающих и вообще сравнивать себя с другими. Заокеанские друзья давным-давно мне внушали: дескать, что о тебе думают посторонние — не твое дело, тебя это совершенно не касается. Да и самому сравнивать свою изнанку с чужим фасадом ("то, что у тебя внутри, с тем, что у другого снаружи") — занятие заведомо проигрышное и ненужное. Они и детей своих в школах так же учат и никогда друг с другом не сравнивают (стенгазет про "позор" или "гордость" класса там не увидишь); позже я на опыте убедился, что подход в целом правильный и полезный.

У нас же, как известно, чужое мнение всегда ценилось чуть ли не выше собственного. Помните, у Александра Грибоедова в финале великой комедии "Горе от ума" повисает вопрос: "Что станет говорить княгиня Марья Алексевна?" И по сей день мы чужие отзывы о себе внимательно собираем и препарируем, зачастую откликаясь на каждый чих на том же коллективном Западе. Мне при этом часто приходит на ум фраза американской школьницы, приезжавшей по обмену в Москву еще до нынешнего обвала в двусторонних отношениях: "Вам кажется, будто мы про вас плохо думаем, а мы вообще про вас не думаем"... Так ведь в том-то, кажется, и обида! Это же наш застольный вопрос: "Ты меня уважаешь?!"

"Самое страшное чувство"

Известно, что подражание — форма лести, совет — форма критики. В нашей столице даже и сейчас на каждом шагу то "плаза", то "молл", то "аутлет". По-прежнему в ходу (хотя и заметно меньше, чем в советское время) манера делать замечания посторонним людям, давать оценки и рекомендации, в том числе по принципу "я не читал, но скажу". Один мой приятель, с которым мы в свое время долго работали в Нью-Йорке, презрительно называет эту нашу привычку соваться в чужие дела (для американцев не просто нехарактерную, а совершенно немыслимую) "страной советов". А ведь и в самом деле: мы же именно так долго именовали собственную страну, забывая о критическом заряде, заложенном в такое название. Кстати, и просить совета по любому поводу — тоже черта незавидная; по себе знаю, что зачастую это просто способ переложить на других ответственность за собственные решения и поступки. 

Для меня сравнение наших стран и народов всегда было частью профессиональных обязанностей в ходе долгой журналистской работы за океаном. Конечно, в основном приходилось заниматься прикладными, практическими аспектами политической, социально-экономической и культурной жизни, но вольно или невольно копились и "штрихи к психологическому портрету" американцев и россиян. Подбирался я и к теме зависти и вообще психологической зависимости от других, но глубоко вникнуть, к сожалению, не успел. Помню разве что случайный разговор с медсестрой в вашингтонской клинике: дескать, если увидите у другого что-то завидное, что станете делать? Та ответила: буду думать, как больше работать, чтобы купить и себе…

У нас тема зависти, на мой взгляд, системообразующая. Еще за океаном запомнил фразу, оброненную заезжим начальством: "У нас полстраны живет с ощущением, что лично им — недодано". А уже дома ездил на форум "Армия-2021" и там в выступлении министра обороны РФ Сергея Шойгу услышал: "Вам покажется странным, но я считаю, что главный инструмент, которым пользуются для воздействия (в данном случае психологического воздействия) на устойчивость власти, — это зависть. Самое страшное чувство, которое может быть у человека". Далее министр тогда подробно развил эту тему, "начиная с 1905 года", который, как известно, в России был революционным.

Наконец, могу сослаться и на личный опыт. По молодости лет я довольно ревниво следил за творческими и профессиональными успехами коллег. Это раздражало и мешало до тех пор, пока однажды не пришло в голову, что если бы мне пришлось со стороны наблюдать за собственной журналистской вахтой в Вашингтоне, включая работу в пресс-пуле Белого дома, то, наверное, обзавидовался бы сам себе. Стало смешно, и "зеленоглазое чудище", как именуют зависть англосаксы, навсегда отвязалось. Умение ценить то, что имеешь, помогает, кстати, во многих жизненных ситуациях.

Гений и злодейство

Как-то раз я в лекции сказал студентам, что Америка стоит на трех китах: во-первых, на жадности как культе личного жизненного успеха, прежде всего материального; во-вторых, на свободе делать при служении этому культу все, что не запрещено законом; наконец, — на диктатуре этого самого закона, которая только и позволяет держать в узде вольницу вооруженных людей. Меня, естественно, тут же спросили и про Россию. Готового продуманного ответа я тогда не припас, но навскидку назвал жажду справедливости и ее оборотную сторону — зависть. На фоне "правового нигилизма", по памятному определению экс-президента РФ Дмитрия Медведева.

Насчет оборотной стороны — вспомните классику. Еще Сальери у Александра Пушкина горюет не столько о собственной бесталанности, сколько о том, что Божий дар более щедро излит на "гуляку праздного" Моцарта; а значит, "нет правды на земле; но правды нет — и выше". И в советское время Владимир Высоцкий писал: "А люди все роптали и роптали; а люди справедливости хотят. Мы в очереди первые стояли, а те, кто сзади нас, уже едят"... Или вот хрестоматийное: "У них денег куры не клюют, а у нас на водку не хватает". И тоже с уточнением: "Я ведь не из зависти — я так; ради справедливости — и только".

При этом настоящая литература не только отражает жизнь, но и формирует ее. Я, например, убежден, что, по сути, наша жизнь есть то, как мы ее воспринимаем и что сами рассказываем о ней себе и другим. И когда "наше все" объясняет нам зависть как естественную реакцию на несправедливость, это становится частью нашего мировосприятия. Хотя мы помним и о том мощном духовном противоядии, которое Пушкин дает в финале: "Гений и злодейство — две вещи несовместные"…

У каждого своя правда

Заметил не так давно у главы Россотрудничества Евгения Примакова чеканную формулировку: "Американцы за демократию борются, а мы за справедливость" (это вроде бы киноцитата). Фраза яркая, но, конечно, требует уточнения. Американцы, разумеется, уверены, что они тоже за правду; просто она у них своя.

На бытовом уровне мне это в свое время доходчиво объяснил бывший помощник президента Джорджа Буша — младшего по России Том Грэм. На его взгляд, различие между нами в том, что американцы считают достаточно справедливым равенство стартовых возможностей и общее равенство перед законом, а россияне стремятся уравнять и конечные результаты.

Понятно, что это прямо соотносится и с нашей темой: чем меньше распределиловки и уравниловки — тем меньше оснований для зависти. Американцы вообще не очень рассчитывают на своего "дядю Сэма" как подателя благ; они приучены считать власть "частью проблемы, а не решения" и старательно ограждают от ее вмешательства свою личную жизнь. А у нас, по-моему, до сих пор принято власть заглазно хаять, но одновременно на нее же и уповать. Будто и хозяева в нашей жизни не мы сами, а некие постоянно присутствующие в наших разговорах "они", да и сама "настоящая" жизнь не у нас, а где-то еще. По-моему, это ровно то, о чем говорила Памфилова, и дело тут не в Западе, а в собственном менталитете.

На кого равняться?

Взять хотя бы такой хрестоматийный повод для зависти, как отношение к богатству и успеху. За океаном ими принято гордиться, а в крайних проявлениях, как у Дональда Трампа, — даже чваниться. У нас мне частенько, в том числе и в постсоветское время, доводилось читать и слышать, что, мол, выставлять благополучие напоказ неприлично; я еще с горечью думал, что если постоянно прибедняться, то никакого благополучия ни у кого и не будет. Другое дело, что, во-первых, исторические причины, побуждающие людей "не высовываться", понятны без объяснений; а во-вторых, положение в последние годы меняется — и у нас, и не у нас.

В свое время я спрашивал американского психолога Тамар Чански, чего, судя по ее практике, больше всего страшатся ее соотечественники. Она сказала, что ее пациентов одолевают в основном материальные заботы — например, о своих сбережениях, о работе, здоровье, жилье. А среди источников стресса назвала, помимо всего прочего, и зависть — пресловутое стремление к тому, чтобы собственная жизнь была "не хуже, чем у Джонсов".

Родилось это известное выражение в начале прошлого века в Нью-Йорке. В The New York World и других газетах там несколько лет публиковалась серия популярных комиксов: Keeping up with the Joneses. Теперь этот механизм "равнения на соседей" считается универсальным, но я бы сказал, что проявляется он все же по-разному. Если нас в России утешает, что "у других еще хуже", то американцам этого мало: им надо, чтобы у них было лучше, чем у остальных. То есть, условно говоря, мы оглядываемся на отстающих, а они тянутся за более преуспевающими.

Между прочим, в советское время мы заглазно завидовали воображаемому заокеанскому достатку. А лет пять назад знакомый американец с восторгом делился впечатлениями от поездки в Сибирь и, в частности, упомянул, что для среднего американца лишний загородный дом, да еще и с баней, — непозволительная роскошь. Я тогда не сразу понял, что он имел в виду наши дачи.

No Fun At All

Раз уж речь у нас заходила о языке, нельзя не сказать о словах как таковых. В английском есть прямой аналог нашего слова "зависть" — envy, но в разговорной речи я его почти не слышал. Куда чаще американцы, если уж им приходится обсуждать эту тему, используют слово jealousy, т.е. ревность. И у Уильяма Шекспира "зеленоглазое чудище", о котором Яго предостерегал Отелло, — именно ревность. Хотя и выражение "позеленеть от зависти" известно на самых разных языках.

По-латыни смертный грех зависти обозначается словом Invidia. В первоисточнике это чересчур пристальный и враждебный взгляд, называемый по-русски "сглазом". Олицетворением его служил образ зеленоглазой женщины, нередко со сдвоенными зрачками, — либо носившей то же имя богини возмездия, римского аналога греческой Немезиды, либо ведьмы, как в пастернаковском переводе "Отелло".

Содержание образа многомерно, включая сочетание зависти и жадности. Мне это сразу напоминает и о неуемной старухе из пушкинской сказки о Золотой рыбке, и о наших анекдотах, в которых рыбку просят не о том, чтобы самому было хорошо, а чтобы соседу плохо. Но главная отличительная черта Invidia — самопожирающая страсть; в Средние века римляне изображали ее в виде женщины со змеем, обвившимся вокруг ее груди и кусающим ее сердце. А современный американский эссеист Джозеф Эпштейн, написавший о зависти книгу, называет ее "единственным из семи смертных грехов, не приносящим вообще никакого удовольствия" (no fun at all).

Кстати, известный наш сатирик Михаил Жванецкий однажды изрек: "Труднее всего человеку дается то, что дается не ему". С другой стороны, знаменитый в прошлом британский афорист Чарльз Колтон заметил: "Часто люди искренне говорят, что презирают богатства. Но это чужие богатства".

Говоря о языке, нельзя, конечно, не вспомнить и о поразительной нашей пословице: "Хорошо там, где нас нет". Это, между прочим, тоже из Грибоедова. Американцы ту же мысль выражают все-таки менее самокритично: для них просто "трава за забором всегда зеленее".

Зеркальце социологии

Социологи занимаются завистью на удивление мало. Крупных работ на эту тему я долго не мог найти, сколько ни интересовался. Но вот на днях ВЦИОМ объявил о новом спецпроекте с kp.ru — как раз по отношению к смертным грехам — и начал именно с зависти. А для сравнения я взял исследование, проведенное Калифорнийским университетом в 2015 году. Кстати, американский отчет был опубликован под "литературным" заголовком "Кто на свете всех завистливее". Мы знаем этот вопрос волшебному зеркальцу по пушкинской сказке о мертвой царевне и семи богатырях, западники — по сказке братьев Гримм о Белоснежке и семи гномах.

Итоги обоих исследований схожи, ничего особо примечательного я в них, по правде говоря, не нашел. Женщины в целом чуть завистливее мужчин; молодые люди — пожилых; те, кто победнее, — более состоятельных. Завидуют достатку, успехам и удаче, внешности и популярности у противоположного пола. Кстати, женщины, как правило, завидуют женщинам, мужчины — мужчинам, причем обычно примерно своего возраста.

На круг у нас менее четверти опрошенных (23%) признают, что испытывали зависть к другим людям, а более половины утверждают, что вообще не завидуют (61% — никому, 54% — ничему); почти половина (49%) говорят, что сталкивались с завистью по отношению к себе. У американцев более 75% респондентов признались, что сами испытывают зависть, а 59% припомнили случаи, когда завидовали им. Судя по этим цифрам, за океаном зависти вроде бы даже больше, чем у нас; но мне все же не верится: уж больно часто приходится по жизни сталкиваться с ворчливым недовольством тех, кому "недодано"…

"Слава богу, что Россия!"

Как бы то ни было, и у нас, и за океаном люди в подавляющем большинстве считают зависть скорее разрушительным, нежели конструктивным чувством. В наши дни оно, кстати, усиливается еще и влиянием соцсетей; у американских специалистов появился даже особый термин — Facebook Envy (запрещен в РФ; принадлежит корпорации Meta, которая признана в РФ экстремистской). А один из бывших президентов Всемирного банка мне давным-давно говорил, что и миграционные потоки в современном мире обусловлены во многом тем, что сейчас даже в слаборазвитых странах чуть ли не у каждого второго-третьего в руках по смартфону, и люди засматриваются на чужую жизнь. Но есть и обнадеживающие выводы: американцы завершают отчет о своем исследовании констатацией того, что с возрастом зависть заметно слабеет.

А мне тут подвернулась возможность попробовать бросить взгляд со стороны на женскую зависть. В ТАСС на днях проводилась пресс-конференция по итогам всероссийского конкурса красоты среди замужних женщин "Миссис Россия — 2023", и я отправился туда со своими вопросами.

Однако и организатор смотра Алла Маркина, и победительницы Жанна Специальная и Анна Грунина в один голос меня заверили, что никакой зависти там и в помине не было, а царили мир, любовь и согласие. Более того, Маркина припомнила в тему, как в 2020 году, когда россиянка из Кемерово Ксения Кривко на международном конкурсе в Китае завоевала корону и титул "Миссис Земной шар", первыми ее прибежали поздравлять подруги-соперницы с Украины со словами: "Слава богу, что [выиграла] Россия! Не хотим ни Канады, никого. Пускай это будет Россия, потому что мы с вами одинаковые!"

Чему завидовать?

Ну и еще одно маленькое личное воспоминание напоследок. В 2011 году в заокеанских СМИ меня записали в "поджигатели холодной войны" за то, что я на пресс-брифинге в Белом доме назвал регулярные расстрелы людей вооруженными преступниками в США оборотной стороной американской свободы. Столичная The Washington Post напечатала тогда комментарий "Из России с завистью: лекция о свободе".

Конечно, уж чего-чего, а зависти у меня тогда не было и в помине. Наоборот, мне скорее жалко было американцев, которые, казалось, искренне недоумевали, почему на них раз за разом обрушивается одна и та же напасть. Кстати, в 2017 году уже звездный комментатор американского телевидения Билл О’Райли назвал массовую бойню в Лас-Вегасе "the big downside of American freedom", т.е. той самой "изнанкой американской свободы".

А если я на что и посматривал за океаном не без зависти, так это на многочисленные многодетные семьи. Но тут уж наши замужние красавицы меня обнадежили. Женщины, по их словам, держат этот вопрос под контролем, и та же кемеровчанка Кривко на момент, когда ее увенчали короной, воспитывала четверых сыновей.

Что ж, в этих вопросах женское слово — решающее. Да и не только в этих: в наших сказках мне всегда главной героиней казалась Василиса Премудрая. А еще почему-то вспоминается анекдот о том, как Иосиф Сталин в ответ на доклад о фронтовой семье одного из советских военачальников будто бы припечатал: "Завидовать будем!"