Свобода – это границы, которыми мы себя обносим
В России нужно жить долго и хорошо учить уроки истории, чтобы понять: ничего не изменилось. За десять лет здесь меняется всё, а за двести – ничего. Последние лет сорок я помню хорошо: в эпоху перемен мне довелось не только жить, но и быть журналистом. Это только современное искусство оказалось почти неспособным отрефлексировать эпоху (хотя в произведениях классической русской литературы полуторавековой давности несложно узнать и сегодняшний день). А вот публицистика дает богатую пищу для размышлений, – особенно удается ей в подходящий момент выпадать скелетами из запылившихся шкафов.
Находящийся сегодня в духовном авангарде оппозиции Альфред Рейнгольдович Кох когда-то был соратником Гайдара и Чубайса, а потом руководил захватом «свободного», но обремененного газпромовскими кредитами, НТВ. В 2005 году, уже будучи частным лицом, но еще не столкнувшись с уголовным преследованием, он заявлял: «Я считаю, что сейчас в России есть только один политик. Все остальные думают, что они политики, на самом деле это не так. Это Путин, а все остальные – это просто клоуны, которым заняться нечем».
И еще: «безальтернативность «европейскости» сквозит во многих выступлениях политиков разного толка. При этом все это произносят, как заклинание, а это отнюдь не истинно. И если мы занимаемся политической трескотнёй, тогда, пожалуйста, пользуйтесь какими угодно тезисами. А если мы это используем как базу для построения какой-то стратегии, то мне кажется, что это просто напрасная трата времени и, как я уже сказал, поскольку времени мало, мы не должны растратить интеллектуальные ресурсы на поиск ложный путей».
Особый путь России – не мессианский концепт, а обычный трюизм. Особый путь есть у Украины и Белоруссии, Конго и Зимбабве, Англии и США. А разговоры о дружбе народов, будь то Британское Содружество, СССР, Варшавский блок или Евросоюз – лишь манипулятивные техники защиты геополитических интересов. Сладким речам об интеграции России в «цивилизованный мир» – грош цена, и в Мюнхенской речи Путина она была лишь зафиксирована. Но последствия этой бездумной интеграции мы можем видеть и сегодня – в результатах «либеральных» реформ здравоохранения или образования.
Вроде бы понятно, что всем нужны какие-то образцы, модели правильного поведения – что индивидуального, что коллективного, что экономического. Проблема в том, что эти модели складываются столетиями. Результаты насаждения у нас демократии, конечно, были гораздо безобиднее результатов насаждения никем не виданного дотоле коммунизма, однако не пришлись по вкусу ни либералам, ни патриотам. Мы все время наступаем на те же грабли, пытаясь, как лесковский Левша, подковать очередную заморскую чудо-блоху, которая после этой виртуозной операции, к сожалению, перестает функционировать.
Казалось бы, пора, наконец и остановиться, но светила оппозиции не прекращают надеяться на молочные реки с кисельными берегами, которые должны образоваться на родных просторах в результате каких-нибудь позитивных катаклизмов: то ли революция фонариков внезапно свершится, то ли вдруг все население волшебным образом перезомбируется, но откуда ни возьмись явится прекрасная Россия будущего – очередной земной рай, в котором интеллигенция наконец возляжет с народом.
Главным показателем качества мысли является готовность ее додумывать. Вот с этим, к сожалению, у наших прогрессивных умов всегда было плохо. Обычно вопрос ставится так: ужо возьмем власть, а там и посмотрим. Наиболее проницательные, правда, особым оптимизмом не отличаются: «Что будет потом, бог весть. Швеций-даний тут ждать не приходится, будет дикое популистское поле, и наверх полезут новые бесстыжие твари (большей частью из перековавшихся путинистов)... Чтобы вынести вон слежавшееся дерьмо из этих авгиевых конюшен, нужен нешуточный поворот исторического русла», – пишет Виктор Шендерович, страстно жаждущий наступления этого «потом».
Конечно, вряд ли есть смысл ждать от страсти смысла. Движуха – она ведь совершенно самодостаточна: после нас – хоть потом! Знаменитый фильм «Полет над гнездом кукушки», считающийся гимном свободе, на самом деле имеет и куда более мрачный подтекст. Он ведь про то, как веселый трикстер взбаламутил дом скорби, который жил по своему вегетативному распорядку. Дело кончилось весьма печально для него и тех, к кому через него пришел соблазн. Кроме сбежавшего индейца, о судьбе которого мы можем только догадываться.
Аналогичный случай представлен в нашей культуре «Палатой №6» А.П.Чехова. Там разве что обошлось без индейца. Все понимают, что дурдом – это метафора тоталитарной системы. Вопрос лишь, чем считать находящееся за его пределами. Свобода – это границы, которыми мы себя обносим. Неважно, внутри мы, или снаружи. XIX век учил воспевать романтиков. Это было до Свободного государства Конго, британских концлагерей, Холокоста и ГУЛАГа. ХХ век, в котором гибнет не герой, а хор, научил нас беречь филистеров, а не фарисеев.
Человека и героя создает не стадный, а индивидуальный выбор. Но гуманизм – это выбор для других. «Леночка, будем мещанами», – взывал Тимур Кибиров еще лет тридцать назад:
Впрочем, Бог даст, образуется все. Ведь не много и надо тем, кто умеет глядеть, кто очнулся и понял навеки, как драгоценно все, как все ничтожно, и хрупко, и нежно, кто понимает сквозь слезы, что весь этот мир несуразный бережно надо хранить, как игрушку, как елочный шарик…
Призыв ли это к овощному существованию? Это зависит от того, какие цели ставит перед собой читающий. Взойти на Голгофу, стать бенефициаром перемен, жить не по лжи или погубить свою душу. На пире духа меню этим не исчерпывается. Главное, не делать вид, что перед вами пайка, которую вы не выбирали. У человека нельзя отнять свободу. Он может лишь ее продать.