Владимир Путин, комментируя итоги саммита в Париже, заявил, что если Украина получит контроль над восточной границей, то в Донбассе вполне может произойти новая Сребреница. Президент считает, что Киев пока не готов защитить жителей региона от националистических батальонов. Какие еще последствия парижского саммита можно выделить?
Комментарий Георгия Бовта:
Объективно говоря, политическое событие масштаба парижского саммита могло бы вызвать большой резонанс на российском фондовом рынке — по аналогии с тем, какой имеют даже отдельные твиты Дональда Трампа на американском рынке. Ведь если удастся продвинуться к миру на Украине, это теоретически должно повысить шанс на ослабление санкций против Москвы. Однако в завершившемся саммите российский рынок поводов для оптимизма как раз и не нашел, проболтавшись весь день в умеренном минусе. К тому же по газовому транзиту Россия и Украина не договорились, решив, видимо, сыграть в войну нервов перед самым новым годом. Да и из Вашингтона пришло неприятное известие о том, что конгресс успеет принять до рождественских каникул новые антироссийские санкции. Вернее, они направлены против западных компаний, участвующих в строительстве газопровода «Северный поток — 2» и специализирующихся на укладке труб на глубину более 30 метров. Считается, что таких технологий у России нет. Газопровод готов почти на 90%, так что санкции могут максимум затормозить процесс на несколько месяцев, но не торпедировать его. Однако известие неприятно именно тем, что оно стало напоминанием: санкционная повестка никуда не делась, она лишь отложена и всегда наготове. Санкции теперь — это фон всей западной политики в отношении России. Когда Путин упомянул Сребреницу, он затронул очень больную общеевропейскую тему, порождающую много коннотаций в гуманитарной области. Более того, президент говорил о весьма вероятных вещах применительно к Донбассу: те, кто еще недавно обстреливал мирных жителей Донецка из тяжелых орудий, вряд ли станут церемониться, войдя на территорию самопровозглашенных республик, с теми, кого в Киеве называют сепаратистами, если Москва бросит их на произвол судьбы.
Однако с такой же большой вероятностью можно предположить, что ни Меркель, ни Макрон этими вроде бы общеевропейскими ассоциациями, приведенными российским президентом, в его изложении отнюдь не прониклись. Мол, не тот случай. Для них вся Россия — это один огромный, протянувшийся далеко до Тихого океана «не тот случай». И в этом плане, хотя вся «нормандская четверка» старательно излучала оптимизм по поводу весьма скромных результатов саммита, возвращение России в Европу не только еще даже не начиналось — оно пока вообще не стоит в повестке дня. Символично, что ровно в то время, когда лидеры «нормандской четверки» изнуряли себя ночной дипломатией, глава дипломатии общеевропейской Жозеп Боррель рассказывал о том, что Евросоюз готовит единый санкционный механизм в отношении России по аналогии с тем, какой действует в США на основании «закона Магнитского» и адресован нарушителям прав человека и коррупционерам. И хотя французский президент Макрон уже готов приветственно даже приобнять российского коллегу, разговоров об отмене антироссийских санкций в ближайшем будущем в Евросоюзе всерьез, а не на уровне фантазий, не ведется. Причем, что характерно, вне зависимости от выполнения минских соглашений. Хотя саммит ясно показал, что выполнять их не хочет именно Киев и даже не скрывает этого. По-своему также символично, что на совместной пресс-конференции по итогам «нормандского» саммита Путина спросили о реакции на другие санкции — отстранение от международных спортивных соревнований на четыре года. Для обывателя это остается частью общей политики Запада по отношению к России, и многие гадают: разгорелся бы допинговый скандал с такой же силой, если бы не операция «Крым наш» в 2014 году? Санкционная политика в отношении России, которая поначалу воспринималась многими как нечто не только чрезвычайное, но очень даже временное, наподобие обострения отношений из-за войны с Грузией в 2008 году, превратилась в рутинный процесс, в котором сотрудничество по отдельным направлениям выглядит скорее исключением, чем правилом. Нужен Европе газ — будем говорить про газ и сопутствующие вопросы. Нужен мир на Украине, из которой еще недавно хотели слепить модельную постсоветскую демократию, — будем разговаривать об Украине. Однако при этом по отношению к России всегда подразумевается: своими вы нам уже никогда не станете. Что бы вы ни делали.
