Войти в почту

«Гитлер казался Сталину податливым фигляром»

На русском языке в издательстве «Азбука» вышла книга Дональда Рейфилда «Сталин и его подручные». Известный британский историк и литературовед, автор бестселлеров «Грузия. Перекресток империй» и «Жизнь Антона Чехова», предлагает детальный анализ исторической эпохи и личностей, ответственных за многочисленные преступления. Не только Иосиф Сталин, но и Дзержинский, Менжинский, Ягода, Ежов, Берия — герои этой книги. «Лента.ру» публикует фрагмент текста.

«Гитлер казался Сталину податливым фигляром»
© ТАСС

Западные историки часто соблазняются параллелями между Сталиным и Гитлером, как диктаторами-психопатами. На самом деле Сталин так же отличается от Гитлера, как оба они — от нормального человека. Они похожи друг на друга только своим стремлением завладеть земным шаром, нетерпением к любому противоречию, отсутствием совести или привязанностей. Во всех других отношениях они непохожи. Гитлер для своих целей оставил общественную, юридическую и экономическую структуру Германии насколько возможно нетронутой; он развил идеологию, антисемитизм, которая была по душе почти всем немецким сословиям, не говоря о христианских церквях и тех европейских державах, которые Германия завоюет. Главным орудием Гитлера были риторика и вооруженная сила.

Сталин, развивая ленинскую политику и тем самым разрушая общественную, юридическую и экономическую структуру России, сделал из революционного социализма пустое обрамление собственного фашизма — по сути, он был настолько же коммунистом, насколько папа Борджиа был христианином. Сталин выражался не пламенной риторикой, а шаблонами, жестами и молчанием, и, за исключением решительных двух лет во время Второй мировой войны, ни один диктатор так не держал в узде вооруженные силы, как Сталин. Можно сравнивать гитлеризм с онкологией: тело продолжает работать нормально, пока рак его не выест; сталинизм более похож на личинку осы-паразита, изнутри пожирающую общественное тело и превращающую его в часть себя.

Несмотря на различия и взаимную враждебность в течение целых десяти лет, с 1932 по 1941 год, Сталина и Гитлера связывали общие интересы. В 1920-е годы Германия и СССР, исключенные Версальским договором из европейского содружества, договаривались между собой, и не только в вопросах дипломатии и торговли. Когда Гитлер пришел к власти со свирепой антикоммунистической программой, Сталину пришлось искать новых союзников. Некоторое время Гитлер исполнял роль полезного пугала. С 1932 по 1939 год СССР и Коминтерн, под руководством сталинистов Куусинена и Белы Куна, уверяли весь мир, что гитлеровская Германия представляла такую опасность, что все прогрессивные люди во всех странах должны закрывать глаза на недостатки советской действительности, ибо СССР теперь стал единственным защитником мира, евреев и рабочих. Такая политика зеркально схожа с политикой Гитлера, который изображал большевиков всемирными дьяволами и, вместе с евреями, источником всех зол.

Этот антагонизм, однако, скрывал взаимное уважение. Правда, вначале Гитлер казался Сталину, как и западным политикам, просто податливым фигляром. Сталин думал, что сможет влиять на Гитлера, и поэтому он и Коминтерн запрещали немецким коммунистам объединяться с социал-демократами, чтобы помешать Гитлеру выиграть выборы. Таким образом, Гитлер пришел к власти с помощью Сталина, точно так же как Сталин, преследуя все другие левые партии, потом поможет генералу Франко одержать победу в Испании.

Первые шаги Гитлера, казалось, были подражанием Сталину: он создал систему концлагерей, запретил гомосексуализм и «дегенеративное» искусство. Сталин отменил ленинскую сексуальную терпимость, рассмотрев доклад Ягоды 19 декабря 1933 года:

«Ликвидируя за последнее время объединения педерастов в Москве и Ленинграде, ОГПУ установило существование салонов и притонов, где устраивались оргии. Педерасты занимались вербовкой и развращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, краснофлотцев и отдельных вузовцев».

Гитлер произвел сильное впечатление на Сталина, когда летом 1933 года поджег Рейхстаг, в котором потом обвинил коммунистов. Гитлер подражал показательным процессам Менжинского, хотя еще не успел подчинить себе немецких судей настолько, чтобы эта фабрикация удалась (обвиняемого Димитрова оправдали и выслали в СССР). Сталин прислал двух советских журналистов наблюдателями на гитлеровский суд. Нарком иностранных дел Литвинов ехал через Берлин и объявил, что не откажется от беседы с Гитлером, если тот пожелает, и что «мы готовы сделать все необходимое для восстановления прежних отношений».

© Russian Look / Globallookpress.com

Когда 30 июня 1934 года Гитлер устроил «ночь длинных ножей», убив вождя штурмовиков Эрнста Рёма и сотни его сторонников и тем самым избавившись от своего собственного левого уклона, Сталин, как говорят, воскликнул: «Умница, вот как надо справляться с оппозицией, вырезать одним ударом!» Предсказания Сталина были вполне хладнокровны, он говорил: «События в Германии отнюдь не свидетельствуют о близком крахе нацизма. Наоборот, они должны привести к консолидации режима и укреплению власти самого Гитлера». Без сомнения, Сталин сделал подобные выводы о консолидации и своего режима. На нюрнбергских съездах летом 1935 года Геббельс и Розенберг ругали Советский Союз, но Сталин не разрешал Кагановичу и Молотову отвечать в том же тоне:

«Мой совет — не делать в нашей печати истерического шума и не поддаваться вообще истерике наших газетчиков. Нюрнберг есть ответ на конгресс КИ. Гитлеровцы не могут не ругаться, если иметь в виду, что конгресс КИ облил их помоями и смешал с грязью. Пусть критикует их “Правда” принципиально и политически, но без площадной брани».

В антисоветской речи Гитлера Сталин не видел «оснований для протеста».

Принципиальное же различие между национал-социализмом Гитлера и ленинистским социализмом Сталина сводится к заявлению Гитлера: «Мой социализм — это не классовая борьба, а порядок». Социализм Сталина, однако, сближался с социализмом Гитлера тем, что и он становился национальным. После 1933 года Сталин перестал бранить русский шовинизм и начал намекать, что по своей политике и культуре русский народ стоит выше, как старший брат, по отношению к другим народам СССР и к другим славянам, точно так как немцы считали себя высшей расой среди арийцев. Правда, антисемитизм Сталина был сдержан и непостоянен, но Гитлер и Сталин отличались главным образом темпераментом.

Поняв, что Гитлер останется у власти, Сталин стал добиваться смягчения отношений с Францией и Англией, но прекращение экономических связей с Германией было не в интересах СССР. Кое-кто в окружении Гитлера, например Геринг, был того же мнения насчет немецких интересов. У обеих стран остались некоторые общие политические цели, в особенности уничтожение Польши, которая и для Гитлера, и для Сталина являлась самозванкой и отчужденной от них территорией. И СССР, и Германия чувствовали себя обиженными Версальским и Генуэзским договорами, которые лишили бывшие немецкую и русскую империи огромных территорий и международных прав. Их до сих пор объединял Раппальский договор против Англии и Франции. Сталин рассчитывал, что Германия, когда ей удастся вооружиться, разожжет войну, которая разрушит Западную Европу и приведет к мировой пролетарской революции. Поэтому громкая враждебность Гитлера к большевикам, как заявил в 1935 года Тухачевский, казалась лишь «удобной ширмой для прикрытия реваншистских планов на западе (Бельгия, Франция) и на юге (Познань, Чехословакия, аншлюс)».

Гитлер, однако, был постоянен в своем антибольшевизме, хотя некоторые его министры верили, что Сталин уничтожал самых ненавистных лиц в своем окружении, в особенности евреев. Карл Радек, из всех большевиков самый уважаемый в Германии, где он провел много лет в ссылке или в тайных переговорах с правительством и с революционными силами, довольно глубокомысленно шутил, когда объявил, что разница между Моисеем и Сталиным в том, что Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин выводит евреев из политбюро. На самом деле Сталин выводил евреев и из НКВД, и из Наркомата иностранных дел, и вскоре в его окружении осталось всего два еврея — Лев Мехлис, который прятался в тени, и Каганович, который, как с облегчением заметил Йоахим фон Риббентроп, «в своей личности не имеет ничего еврейского». Тот факт, что Сталин еще энергичнее репрессировал советских немцев, совсем не волновал Геббельса и Риббентропа.

К концу 1920-х годов главным стержнем немецко-советского союза было военное сотрудничество. Версальский договор запрещал Германии модернизировать вооруженные силы, так что немцы приобрели в Советском Союзе не только гавань для флота, но и три полигона: в Липецке они испытывали самолеты, в Казани — танки, а в Томке (Саратовская область) — химическое оружие.

Сотрудничество налаживалось с трудом. Первые советские агенты днем вели переговоры с правительством о покупке кораблей для флота, а ночью подстрекали гамбургских рабочих устроить «красный октябрь» 1923 года против того же правительства. К 1926 году, однако, профессиональная тайная полиция взяла дело в свои руки. Иосиф (Юзеф) Уншлихт, заместитель Дзержинского, поехал в Германию и установил хорошие отношения с адмиралом Канарисом, будущим главой абвера, контрразведки Гитлера. Когда настало время, абвер и НКВД поняли, что могут без заминок работать вместе.

Русские и немецкие генералы часто обменивались визитами. Под руководством Тухачевского Красная армия совместно с немцами развивала тактику танкового блицкрига. В обмен на полигоны и базы для немцев Россия получала доступ к технике, чтобы производить высококачественную сталь, танки, самолеты. На немецких полигонах в Казани и Липецке проходили подготовку советские военные; немцы также обещали поставить в СССР авиационное оборудование. Сталина раздражало низкое качество советских самолетов — аварии и катастрофы случались очень часто (только с 5 по 20 июня 1932 год разбилось 11 самолетов и погибло 30 человек), и советские самолеты считались такими опасными, что всем партийным кадрам, кроме летчиков, было запрещено летать, и сам Сталин отказывался летать до 1943 года, когда оказалось, что другого безопасного способа добраться до Тегерана не было. Сталин даже делал вид, что озабочен человеческими потерями, когда 24 июня 1932 году писал Ворошилову:

«Самое тревожное — аварии и гибель наших летчиков. Гибель самолетов не так страшна (черт с ними!), как гибель живых людей, летчиков. Живые люди — самое ценное и самое важное во всем нашем деле, особенно в авиации».

Тем не менее Сталин не колебался, отправляя на расстрел любого летчика, жалующегося на то, что он должен летать в «летучих гробах».

Помощь, какую предлагала Германия, Франция дать не могла. Правда, после прихода к власти Гитлера советский импорт из Германии упал на 90 % — в 1932 году Сталин обменял советское зерно на сталь, но уже в 1934 году Советский Союз тратил 64 млн марок на военную технику и оборудование. Осенью 1934 года советский торговый представитель в Берлине пользовался разрешением нацистов посещать все фабрики и заводы, доставляющие материалы в Советский Союз. Через год Гитлер на самом деле прекратил немецкое участие на полигонах в Липецке и Томске, но под предлогом не идеологии, а экономии средств. Во всяком случае, к 1936 году Сталин ввозил уже вдвое больше немецкой техники.

С 1934 по 1937 год Сталин пользовался услугами тайного личного эмиссара, Давида Канделаки, с которым он познакомился за тридцать лет до того у Сванидзе. Канделаки получил образование в Германии и был якобы главой советской торговой миссии в Германии и Скандинавии. Но он не отвечал ни перед наркомом иностранных дел, ни перед НКВД, и его компетенция не ограничивалась торговлей.

Два нациста смотрели на восток. Кузен Геринга, Герберт, хотел сотрудничать с Советским Союзом против Франции и Англии. Ялмар Шахт, министр финансов, предлагал Сталину кредит в 500 млн миллионов марок в обмен на нефть для немецких военных. «Передайте от меня т. Канделаки привет, — писал Сталин Кагановичу 8 сентября 1935 года, именно тогда, когда Германия и Советский Союз провозглашали всему миру свою взаимную ненависть, — и скажите, чтобы он настаивал на получении от немцев всего, что нужно нам по военному делу и красителям».

Насколько Сталин верил в долгое мирное сосуществование с Гитлером, трудно сказать; с большим энтузиазмом он провоцировал соперничество между Германией и Францией за поддержку Советского Союза. Шифром 2 сентября 1935 года он объяснял Молотову и Кагановичу свою двурушническую (и с западной точки зрения ошибочную) политику:

«Старой антанты нет уже больше. Вместо нее складываются две антанты: антанта Италии и Франции, с одной стороны, и антанта Англии и Германии, с другой. Чем сильнее будет драка между ними, тем лучше для СССР. Нам вовсе невыгодно, чтобы одна из них теперь же разбила другую, нам выгодно, чтобы драка у них была как можно более длительной, но без скорой победы одной над другой».

Сталин относился к социал-демократии или троцкизму гораздо хуже, чем к фашизму. В сентябре 1933 года они с Муссолини подкрепили свой договор о ненападении новыми статьями о нейтралитете и дружбе, и в 1936 году итальянская официальная пресса с восторгом встретила расстрел Зиновьева и Каменева как доказательство того, что Сталин принял политические взгляды, совместимые с философией Муссолини.

К 1937 году Сталин до того убедился в силе Гитлера и слабости Франции и Англии, что поручил Канделаки подготовить проект договора о ненападении между Германией и Советским Союзом. Канделаки наградили орденом Ленина, но он был расстрелян за год до подписания этого договора.