75 лет назад Таня Савичева закончила писать блокадный дневник
Блокада Ленинграда длилась с 8 сентября 1941 по 27 января 1944 года. В осаждённом городе от голода погибли более шестисот тысяч человек. Символом этих 872 дней стала небольшая записная книжка. На каждом её листе крупным детским почерком — всего по одному предложению: констатация смерти близких. 13 мая 1942 года была сделана последняя запись: «Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня». О трагедии одной семьи как трагедии нации — в материале RT. В семье Николая Родионовича и Марии Игнатьевны Савичевых было восемь детей, Таня — самая младшая. В её скорбный дневник попали только сестра Женя и брат Леонид. Двое других детей, Нина и Михаил, считались пропавшими, а ещё трое погибли в младенчестве. Отец Тани, Николай Родионович, умер незадолго до войны, в 1936 году. Ещё до революции он открыл пекарню, булочную и кинотеатр, которые приносили неплохой доход. После сворачивания советской властью новой экономической политики Николай Савичев лишился своих предприятий и был выслан из Ленинграда. Однако на свою беду семья всё-таки смогла вернуться в родной город.
«Женя умерла 28 дек. в 12.30 час. утра 1941 г.»
Первой жертвой войны в семье Савичевых стала Женя — самый старший ребёнок Николая Родионовича и Марии Игнатьевны. Она родилась в 1909 году, успела выйти замуж и развестись. После замужества Женя покинула отчий дом на 2-ой линии Васильевского острова и переехала на Моховую. Она осталась жить в новой квартире и после развода. Здесь же Евгения Николаевна Савичева скончалась 28 декабря 1941 года. Женя работала в архиве Невского машиностроительного завода. Она, как и сотни тысяч других работников тыла, каждый день совершала настоящий подвиг — не только трудилась сверхурочно (иногда — по две смены подряд), но в это тяжёлое, голодное время сдавала кровь для бойцов Красной Армии. Это и стало одной из причин её гибели зимой 1941 года. В Ленинграде ударили сильные морозы, которые горожанам пришлось переживать без отопления, электричества и общественного транспорта. Женя, обессилившая от работы и постоянной сдачи крови, два раза в день преодолевала путь между домом и заводом длиной в 7 км. Она шла и в страшный мороз, и в метель, неизменно проваливаясь в глубокие сугробы, которые никто не убирал. Иногда Женя оставалась на ночь на заводе, но отдыха ей это не приносило: старшая из детей Савичевых брала себе дополнительную смену. Женя не пришла на работу лишь однажды, в самом конце декабря 1941 года. Её сестра Нина, работавшая на том же заводе конструктором, начала беспокоиться. Воскресным утром 28 декабря она, отпросившись со смены, побежала на Моховую. Нина Савичева нашла свою сестру уже при смерти. Женя очень боялась, что ей в глаза попадёт земля, если её станут хоронить без гроба, поэтому Савичевы отдали две буханки хлеба и папиросы из своих скудных запасов, чтобы найти гроб и похоронить Женю на Смоленском кладбище. В день похорон Мария Игнатьевна Савичева сказала над могилой дочери: «Вот мы тебя хороним, Женечка. А кто и как нас хоронить будет?». В день смерти Жени её сестра Таня начала свой скорбный дневник. Она взяла блокнот Нины и перелистнула страницы, где старшая сестра описывала строение паровых котлов. На каждом листе блокнота стояла буква алфавита. Таня нашла в пустой половине книжечки букву «ж» и синим карандашом написала: «Женя умерла 28 дек. в 12.30 час. утра 1941 г.». Короткое предложение заняло всю страницу: девочка писала крупным неровным почерком, помещая на строчке по одному-два слова.
«Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.»
22 июня 1941 года исполнилось 74 года матери Марии Игнатьевны — Евдокии Григорьевне Фёдоровой. В начале января Таниной бабушке поставили диагноз — последняя степень алиментарной дистрофии. Это означало, что недостаток веса у Евдокии Григорьевны превышал 30%, и без срочной госпитализации шансов выжить у неё не было. Но от больницы она отказалась, сказав, что все палаты и так забиты. Евдокия Григорьевна умерла 25 января 1942 года — через два дня после 12-летия Тани. Точное место захоронения Евдокии Григорьевны неизвестно — к этому моменту умерших уже редко хоронили отдельно, чаще всего они попадали в братские могилы. Вероятнее всего, Евдокия Григорьевна оказалась в одной из таких могил на Пискарёвском кладбище. Перед смертью бабушка попросила не хоронить её до начала февраля — таким образом, у Савичевых сохранялась январская продовольственная карточка Евдокии Григорьевны, по которой можно было получать продукты ещё несколько оставшихся в январе дней. Умирающие в ленинградской блокаде люди часто завещали свои карточки родственникам. Чтобы остановить раздачу продуктов мертвецам, власти города ввели дополнительную регистрацию в середине каждого месяца. 25 января в дневнике Тани появилась ещё одна запись: «Бабушка умерла 25 янв. 3 ч. дня 1942 г.». Официальной датой смерти Евдокии Григорьевны Фёдоровой стало 1 февраля 1942 года — день, когда закончился срок действия её продовольственной карточки.
«Лёка умер 17 марта в 5 час. утра в 1942 г.»
Старший брат Тани Леонид (или Лёка, как называли его родные) был ровесником революции и характер имел соответствующий. В военкомат он помчался сразу после того, как узнал о начале войны, но на фронт его не взяли — слишком сильная близорукость. Да и в тылу Леонид был куда полезнее: старший сын в семье Савичевых был талантливым инженером. Если бы не ссылка отца, он мог бы получить высшее образование и достичь успеха на выбранном поприще, но сыну «лишенца» позволили закончить только фабрично-заводское училище. По воспоминаниям Нины Савичевой, Леонид однажды смастерил приёмник и пообещал сестре, что когда-нибудь она сможет сидеть дома и смотреть спектакли из любого театра в мире. Нина действительно дожила до этого времени. Кроме того, юноша был музыкально одарён. В семье Савичевых поощряли занятия музыкой, поэтому у Леонида и его друзей даже был собственный струнный оркестр. Возможно, и это увлечение переросло бы в нечто большее, если бы не блокада Ленинграда. Судьба Леонида во многом повторяет судьбу Жени Савичевой. Тоже завод, тоже изнурительная работа, не кончающаяся ни днём ни ночью. На родном Адмиралтейском заводе молодого Савичева очень ценили: юноша был не только способным, но старательным и исполнительным. Как и сестра Женя, он не пришёл на работу лишь однажды — в тот день, когда оказался в заводском стационаре с дистрофией. Младшая сестра, от горя и слабости делая ошибки в дневнике, напишет: «Лёка умер 17 марта в 5 часутра в 1942 г.». Леониду Савичеву было всего 24 года.
«Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г.»
У отца Тани, Николая Родионовича, было пять братьев и сестра. Три брата жили в том же доме на 2-ой линии Васильевского острова, но этажом выше. Двое из них — Василий и Алексей — дожили до войны. В тяжёлое блокадное время все Савичевы решили жить в одной квартире, чтобы помогать друг другу. В 1941 году Василию Савичеву было 56 лет. В годы Первой мировой он воевал и получил боевую награду, потом вместе с братьями содержал булочную. После того, как предприятие Савичевых закрыли, он стал директором магазина «Букинист», где и проработал до конца своих дней. Василий Савичев, как и его племянник Леонид, стремился попасть на фронт, но, несмотря на боевой опыт, добровольцем его не взяли — по возрасту. Дядя Вася, как и другие члены семьи, обожал маленькую Таню. Страшной зимой 1941—1942 годов он растапливал печку своей библиотекой, но одну книгу, «Мифы Древней Греции», не тронул — подарил племяннице. «Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г.», — напишет Таня, путаясь в предлогах и падежах. По злой иронии судьбы именно в это время в душах ленинградцев затеплилась надежда: была увеличена норма хлеба, открывались бани, начали ходить трамваи.
«Дядя Лёша 10 мая в 4 ч дня 1942 г.»
Алексей Савичев был гораздо старше своих братьев Николая и Василия — к началу войны ему исполнился 71 год. Несмотря на преклонный возраст Алексей Родионович хотел оказаться в боевом строю. Разумеется, в добровольцы его не взяли. Алексей Савичев выполнял ту же работу, что и остальные, гораздо более молодые члены семьи. Строил баррикады, рыл траншеи, дежурил на крышах. Как и тысячи других ленинградцев, он умер от последней стадии дистрофии. В записи о смерти дяди Лёши измученная, тяжело больная и совершенно обессиленная Таня пропустила слово «умер». Вероятно, оно стало невыносимым для разбитого страданием ребёнка.
«Мама в 13 мая в 7.30 час утра 1942 г.»
Весной 1942 года Мария Игнатьевна уже была тяжело больна цингой. Таня бегала на рынок, пыталась достать для матери лук, — девочка не верила, что неизменно добрая, сильная и выносливая мама может умереть и оставить её одну. Но сама Мария Игнатьевна понимала, что скоро это произойдёт, и наказала дочери после её смерти идти к дальней родственнице, тёте Дусе. Мария Игнатьевна после краха предприятий мужа начала работать в швейной Артели имени 1 мая, где вскоре стала лучшей вышивальщицей. Она очень любила музыку. В доме было множество самых разнообразных инструментов, от банджо до пианино, и Савичевы устраивали домашние концерты. Мальчики, Михаил и Леонид, играли, девочки, Нина и Таня, пели. С войной все развлечения закончились: Мария Игнатьевна стала шить форму для фронтовиков и выходить на оборонительные дежурства. Запись о смерти горячо любимой мамы — самая сбивчивая в дневнике. Таня снова пропускает слово «умерла» и путается в предлогах. 13 мая 1942 года разбитая цингой, дистрофией и туберкулёзом Таня Савичева покинула родной дом. На один день её приютили соседи — семья Николаенко. Они и похоронили Марию Игнатьевну.
«Савичевы умерли. Умерли все»
Таня ничего не знала о судьбах сестры Нины и брата Михаила. Нина пропала в последний день зимы 1942 года. Она работала вместе с Женей, и путь от завода до дома был для неё так же труден. Нина всё чаще оставалась ночевать на работе, а 28 февраля пропала. В тот день в городе был сильный обстрел, и родные посчитали Нину погибшей. На самом деле девушка оказалась в эвакуации: весь завод в срочном порядке отправили за Ладожское озеро, и она не успела послать весточку родным. Нина долго болела, потом работала в Калининской области и ничего не могла узнать о своей семье — в блокадный Ленинград письма не ходили. Но девушка не переставала писать и ждать, что в один прекрасный день ответ всё же придёт. Нина Николаевна Савичева вернулась в Ленинград в августе 1945 года. Война уже закончилась, но легально попасть в город всё ещё было очень сложно, поэтому Нину провезли «контрабандой» в грузовике. Только тогда она узнала, что случилось с её семьёй. Михаил был единственным членом семьи, не попавшим в блокаду. За день до начала войны он уехал в Кингисепп. Михаил оказался на оккупированной немцами территории и ушёл в лес к партизанам. Воевал долго, до января 1944 года. После тяжёлого ранения его отправили в освобождённый Ленинград. Война сделала его инвалидом, он передвигался на костылях. Вернувшись в родной город, Михаил начал наводить справки о родных. Ему удалось узнать всё о судьбе своей семьи раньше, чем Нине. Узнав, что никого из родных в Ленинграде больше нет, он навсегда покинул город и переехал в Сланцы, в Ленинградской области. Он устроился на почту, где проработал всю жизнь.
«Осталась одна Таня»
Таня не смогла похоронить маму — была слишком слаба. Дочь соседей Вера так вспоминает последний путь Марии Игнатьевны: «За мостом через Смоленку находился огромный ангар. Туда свозили трупы со всего Васильевского острова. Мы занесли туда тело и оставили. Помню, там была гора трупов. Когда туда вошли, раздался жуткий стон. Это из горла кого-то из мёртвых выходил воздух… Мне стало очень страшно». На следующее утро Таня, взяв из дома все ценные вещи, пошла к тёте Дусе. Евдокия Петровна Арсеньева была племянницей Таниной бабушки. Тяжёлое детство сделало её замкнутой и нелюдимой, но Таню она взяла к себе. Евдокия Петровна перевезла на сохранение многие вещи Савичевых и пыталась выходить Таню. Но тщетно. Единственным шансом на спасение для девочки стала эвакуация и срочная медицинская помощь. Евдокия Петровна сняла с себя опекунство и определила Таню в детский дом №48. До Горьковской области поезда с едва живыми детьми ехал несколько дней. Люди нередко вскрикивали, заглядывая в вагоны, настолько истощёнными, больными и измученными выглядели юные ленинградцы. Самые сердобольные несли к поезду последнюю еду, лишь бы поделиться чем-то с несчастными детьми, но делать это строго запрещалось: даже маленький кусок хлеба мог убить больных дистрофией пассажиров. В Горьковской области детей выходили. В посёлок Красный Бор приехало 125 юных пассажиров, 124 из них пережили войну. Умерла только Таня Савичева. Практически все дети страдали от последствий тяжёлой голодовки, но не болели инфекционными заболеваниями. Из 125 человек трое болели чесоткой, один — стоматитом, но эти недуги не входили в разряд смертельно опасных. Тяжело больным ребёнком оказалась только Таня Савичева: в детстве она болела туберкулёзом позвоночника, который вновь дал о себе знать. Девочку изолировали от других детей, рядом с ней мог находиться только один человек — медсестра Нина Михайловна Серёдкина. Со стороны могло показаться, что Таня выздоравливает — постепенно она начинала ходить с костылями, а потом и вовсе стала обходиться без них, держась за стену. Но на самом деле, болезнь только прогрессировала. В мае 1944 года Таню Савичеву переводят в Шатковскую районную больницу, откуда она уже не выйдет. «Я хорошо помню эту девочку, — вспоминает медсестра Шатковской больницы Анна Журкина. — Худенькое личико, широко открытые глаза. День и ночь я не отходила от Танечки, но болезнь была неумолима, и она вырвала её из моих рук. Я не могу без слез вспоминать это...» Это случилось 1 июля 1944 года. Короткая запись, «Савичева Т. Н. Понетаевка. Туберкулез кишок. Умерла 01.07.44», и заброшенная могилка — вот и всё, что осталось после смерти Тани Савичевой. Лишь много лет спустя её дневник прогремит на весь мир, её образ воссоздадут в памятниках, и её могилу обнаружат.
Она так и не стала взрослой
Существует легенда, что дневник Тани Савичевой был использован в Нюрнбергском процессе в качестве одного из главных документов обвинения, но вряд ли это так: все документы Нюрнбергского процесса хранятся в специальном архиве, а дневник Тани Савичевой выставлен в Музее истории Ленинграда. Но неофициально он действительно стал одним из главных обвинительных документов Второй мировой войны. Его со слезами на глазах вспоминают так же, как дневник Анны Франк или журавликов Садако Сасаки. Память о дневнике Тани Савичевой увековечивают, чтобы никто не забыл о сотнях тысяч детей, у которых отобрали право стать взрослыми.