Россия Достоевского и Россия Цымбурского
Главный историософский выбор России: она может существовать либо как автаркия в строго очерченных этнокультурных границах, как «Остров Россия» Цымбурского, либо как стержень единого человечества – по Достоевскому. Можно долго говорить о том, кем был родившийся 17 января 1957 года (и умерший 23 марта 2009 года) Вадим Цымбурский. Сравнения с Данилевским, Тойнби, Шпенглером будут сколь смелыми, столь и вполне заслуживающими право на существование. Сложнее сказать, кем он не стал. Сложно не в смысле проблематично определить и сформулировать. Сложно в смысле досадно – не стал ведь… Лучше всего эта печальная досада была отражена в одном из некрологов сразу после смерти Вадима Леонидовича: Цымбурский и Дугин, представители двух противоположных взглядов на цивилизационно-геополитическую идентичность и судьбу России, должны быть нашими Бжезинским и Киссинджером. Кого-то может смутить параллель если не с вечно молодым стариком Генри, то как минимум со столь же неувядающим стариком Збигом, имеющим вполне заслуженную и радостную для него самого репутацию русофоба. Однако суть не в том, что нам нужны идеологи-русофобы, их у нас, увы, и так выше крыши. Свою ведь страну, Америку, и Бжезинский и Киссинджер как раз любят. И нам нужны национально-ориентированные мыслители, с разными и даже антагонистичными концепциями, готовые в самой жесткой полемике, но не ради личного интеллектуального тщеславия, а ради блага России отстаивать свое видение и понимание ее будущего. И противопоставление Дугина с Цымбурским подобрано очень верно. Хотя, если не цепляться за то, что противопоставляемые фигуры должны быть современниками, мне больше по душе пара Достоевский-Цымбурский. Это ведь один из главных, если не главный историософский выбор России: она может существовать либо как автаркия в строго очерченных этнокультурных границах, как «Остров Россия» Цымбурского, либо как стержень единого человечества – по Достоевскому. Или Россия – сама для себя человечество, либо Россия, охватившая все человечество. Промежуточные варианты сложны и малореализуемы, ведь, выйдя за границы России Цымбурского, очень сложно найти ту грань, межу, тот вал, на котором нужно остановиться, закрепиться и защищаться. Граница православного мира? Христианского в целом? Экс-СССР? Экс-Российской империи? Славянства? Логичнее уж стремиться дальше и дальше, к логическому итогу, к России Достоевского. Какая из этих двух Россий более правильная, сказать трудно, если вообще можно так ставить вопрос. В разные эпохи своей истории Россия делала выборы в пользу той или иной метастратегии, на всяком этапе случались грандиозные победы и тяжелейшие неудачи, окончательный выбор, скорее всего, еще не сделан и вряд ли вообще будет сделан когда-нибудь. Мне, пожалуй, больше импонирует Россия Достоевского, но и у «острова Россия» Цымбурского своя великая правда, глубокая правота и яркая красота. Да и сам Вадим Леонидович, считая, разумеется, «островную» идею более разумной и плодотворной, признавал эпохи экспансионизма, с формально очерченными рубежами продвижения, но одновременно и наличием осознанного или неосознанного глобального проекта, неотъемлемой частью русской истории. Он описывал этот феномен в терминах «похищений Европы» и откатов из неё (ибо в одни эпохи Европа фактически была синонимом мира, а в другие натиск на Европу был частью натиска на мир в целом). Александр Гельевич Дугин дожил, к счастью, до своего преображения в статусе из чудаковатого полумаргинального философа-экстремиста в одного из ключевых отечественных философов и геополитиков, полноправного члена неширокого круга людей, вернувших Крым России, окутанного завесой таинственности демиурга, по мнению зарубежной прессы, имеющего решающее влияние на идеологию и внешнюю политику России. Вадим Леонидович Цымбурский, увы, чего-то сходного дождаться не успел. Зато живы и переживают расцвет его идеи, причем больше даже не в России, а в мире, где президентскую гонку в единственной супердержаве выиграл претендент с программой своеобразного «острова США». Собственно, пафос все более набирающего силу антиглобализма – «больше островов, хороших и разных», пусть и дружелюбно-открытых в разумных пределах друг другу. В России же пора Цымбурского еще не настала. Впрочем, не настала по большому серьезному счету и пора Дугина. Наш управляющий класс не способен ментально и финансово отгородить себя от Запада и глобальной политики. При этом все попытки завоевать на многочисленных фронтах статус полноценного участника этой политики имеют столь путаный характер, столь странное целеполагание и столь неоднозначную природу, что лучше уж совсем без них. Ни туда, ни сюда не двигается, даже один из немногих вопросов, по которому у Дугина и Цымбурского расхождений не было: о принадлежности Новороссии. На сегодня он решен не в пользу обоих философов. Крым вернули, а все остальное… На днях я участвовал в Луганске в конференции «Холодная война»: проблемы и уроки». В своем докладе о «Холодной войне», как части общего цивилизационно-геополитического противостояния России и Запада упомянул и Цымбурского, для которого советские претензии на «похищение Европы» были закономерным и логичным продолжением царских. Но речь не совсем об этом. В Луганске я бываю реже, чем в Донецке, полнокровно лишь в первый раз, и меня поразила та ревнивая язвительность, местами переходящая в ревность, с которой некоторые вполне достойные луганчане говорят о ДНР. Да, в чем-то это обычные межрегиональные дули в карманах, схожие с отношениями хотя бы МКАДа и совокупного заМКАДа, разница, однако, в том, что между МКАДом и заМКАДом нет границы и таможни. Тут поневоле задумаешься, какова в шутке Андрея Пургина «ничто не поссорит два братских народа, донецкий и луганский» доля этой самой шутки. Очень не хотелось бы наблюдать, как даже при относительно благоприятном «приднестровском» сценарии, подразумевающем отказ от немедленных попыток насильно запихнуть Донбасс в состав Украины, две республики превратятся в «остров ДНР» и «остров ЛНР», отчужденные взаимно и обе – от Российской Федерации. Это будет означать провал России как субъекта истории, причем России любой. А очень хочется еще пожить, если не по Достоевскому, то по Цымбурскому. Станислав Смагин, публицист
