Зачем социальным предпринимателям опять нужен Путин

Прошел год с того момента, когда Госдума приняла закон о социальном предпринимательстве. Этому предшествовало несколько напоминаний со стороны президента, срыв поставленных им дедлайнов – но все равно появление закона стало событием, которое обнадежило тысячи российских «дельфинов капитализма». Их, как минимум, заметили. Социальный бизнес официально стал особым видом экономической деятельности. Следующий логичный шаг – сформировать меры по его развитию и поддержке. Государственно-частное партнерство, доступное кредитование, льготная аренда, образовательные программы. Но чтобы эти меры профинансировать, сначала поголовье «дельфинов» нужно посчитать. Поэтому задача-минимум, которую Минэкономразвития поставил регионам в прошлом году – сформировать всероссийский реестр социальных предприятий. Двумя волнами. Первый дедлайн – 10 апреля, второй – 10 августа. И вот тут началась пробуксовка. К апрелю регионы внесли в перечень всего 1197 социальных предпринимателей на всю страну. К августу поднатужились – и увеличили это число до 2880. Между тем, эксперты утверждают, что в реальности она больше, как минимум, на порядок. В чем проблема? Причина первая, традиционная – инертность чиновников. Четверть всех регионов задачу просто проигнорировали. Там либо вообще не преступали к созданию реестра, либо для галочки внесли в него с десяток участников. Расчет, видимо, на старинную чиновничью мудрость о том, что «документ должен отлежаться», авось как-нибудь само рассосется и нас к доске не вызовут. Среди «двоечников» – Калужская и Костромская области, Ульяновск, Тверь и Курган, весь Северный Кавказ за исключением Чечни и вообще – большинство национальных республик, включая Чукотку и ЕАО. У почти половины регионов галочка оказалась пожирней – от 10 до 50 социальных предприятий в региональном реестре. В реальности это означает, что федералам все-таки удалось распинать губернаторов и те хотя бы назначили ответственных, а те выполнили поставленную задачу на троечку. Наконец, всего 12 регионов-апостолов отнеслись к задаче со всей серьезностью и внесли в реестр свыше 50 социальных предприятий, а 5 регионов перевалили за сотню и даже за две. В лидерах Московская область (291), ХМАО (201), республика Башкортостан (193) и Нижегородская область (161). По мнению экспертов из фонда «Наше будущее», который уже 13 лет занимается развитием в стране социального бизнеса, эти цифры наиболее близки к реальности: в полновесном регионе-миллионнике меньше 200-300 социальных предпринимателей не может быть просто статистически. И если провести эффективную медиакампанию, то выявить их совсем несложно. Причина саботажа со стороны многих регионов едва ли заключается в какой-то сознательной злонамеренности. Просто большинство чиновников до сих пор искренне не понимает, что такое социальное предпринимательство – и в текучке ежедневной рутины не очень-то хотят обогащать свой интеллект этим новым знанием. Примерно тот же путь принятия неизбежного – отрицание, гнев, торг, депрессия, смирение – прошли в свое время и депутаты, которые приняли закон только после двух настойчивых напоминаний Путина. Региональные чиновники сегодня находятся где-то между торгом и депрессией и, возможно, сейчас как раз самое время для волшебного президентского пинка. Так кто же такие социальные предприниматели? Если коротко – это те, кто решает социальные проблемы при помощи бизнес-инструментов. Например, организовывают специальные туры для колясочников, как это делают Мария Бондарь и Наталья Гаспарян, основатели питерской турфирмы «Либерти». Или производят одежду для недоношенных детей, как Маргарита Кузнецова и Ксения Гришанова из Архангельска. Или развивают производство лицевых протезов в стране, где такого производства никогда не было – как это делает Сергей Николаенко из Красноярска. Или открывают тандемом частный детский сад с пансионом для престарелых, чтобы одинокие старики и дети, которым не хватает бабушек и дедушек, общались между собою. Именно так поступила москвичка Наталья Перязева, владелица детсада «7 гномов» и пансиона «Дом у парка». Да, это ни разу не благотворительность. «Дельфины» хоть и обладают навыками альтруизма, все-таки по природе остаются хищниками. И все социальные предприятия, конечно, зарабатывают на своих услугах и товарах. Но в результате для определенной категории людей тупиковая ранее проблема оказывается решенной. Колясочникам «открывается» Санкт-Петербург, мамы одевают недоношенных крох в одежду подходящего размера, люди без носов, глаз и ушей теперь могут жить полноценной жизнью, а для стариков и детей решена проблема одиночества. Если же у кого-то на эти услуги не хватает денег, то никто не мешает государству самому стать их заказчиком. Наиболее развитые в этом отношении регионы уже давно оплачивают для населения по фиксированному тарифу места в частных детских садах и домах престарелых. Это гораздо дешевле, чем самим их строить и содержать. И именно поэтому развитие социального предпринимательства особенно актуально сейчас, когда лишних денег у многих муниципалитетов просто нет. И тут уместен зарубежный опыт. В европейских странах социальный бизнес уже давно стал основным подрядчиком государства в предоставлении услуг гражданам. У них это получается на порядок лучше, чем у госструктур – ведь их контролирует не только власти, но и рынок, на котором они работают. Да и основателями таких компаний почти всегда становятся предприниматели-идеалисты, которые работают не за страх, а за совесть – а это тоже немаловажно. Но проблема с реестром не только в инертности чиновников. Вторая причина, по которой закон не работает, заключается в том, что многие социальные предприниматели сами не осознают себя таковыми. Они просто делают свое скромное дело, зарабатывают свою скромную прибыль и даже не помышляют о том, что могут на что-то претендовать. Чтобы они испытали катарсис самоидентификации, нужна широкая медийная компания хотя бы на уровне региона. Без нее добросовестный чиновник, которому поручили составление реестра, будет просто сидеть в пустом кабинете, будучи уверенным, что «дельфины капитализма» в его «водоеме» просто не водятся. Наконец, третья проблема заключается в том, что даже продвинутые социальные предприниматели, будучи людьми хоть и не меркантильными, но все-таки практичными, не видят смысла входить в реестр. Ради чего? Что им это даст? Реальные инструменты развития пока появились только в регионах-лидерах, именно поэтому там и получилась такая большая явка. На федеральном же уровне меры поддержки – и материальные, и не очень – пока только обсуждаются. С одной стороны, они должны быть достаточно эффективными, с другой – не слишком шоколадными, чтобы не спровоцировать волну ложных компаний-паразитов. И тут снова имеет смысл приглядеться к мировому опыту. Например, в Великобритании community interest companies (так там называют социальные предприятия) – это особая бизнес-единица, со своими преференциями, но и со своими ограничениями. Среди преференций могут быть льготные ставки по аренде, доступ к особого рода тендерам. Среди ограничений – лимит по норме прибыли и выплатам дивидендов, невозможность акционирования и продажи своего бизнеса. В России с мерами поддержки пока полная неясность, поэтому многие «дельфины капитализма» заняли выжидательную позицию. Они считывают этот месседж (вернее, его отсутствие) как мораль из бородатого анекдота: тренер сказал, если будете хорошо прыгать – воду в бассейн нальем. Но это только в анекдоте прыгать с вышки на голый кафель прикольно. В реальной жизни до появления воды большинство «дельфинов» могут и не дожить.