Хабаровский эксперимент: психология и психологи в духовной школе

«Русская планета» и радио «Радонеж» продолжают цикл материалов о православном взгляде на события в стране и мире. В центре внимания – попытка использовать психологические методы в обучении семинаристов в Хабаровске. С архиепископом Биробиджанским и Кульдурским Ефремом (Просяноком) беседует Андрей Рогозянский. – Ваше Высокопреосвященство, накануне нашей беседы я изучил предысторию. Хочу сказать, что, к моему удивлению, первая из духовных школ Русской Православной Церкви, признанная государством и прошедшая в 2015-м году соответствующее лицензирование, находится не Москве или Санкт-Петербурге, а на Дальнем Востоке. Это Хабаровская духовная семинария. Кроме того, данное учебное заведение является первопроходцем в различных проектах реформирования содержания духовного образования – видоизменения привычной семинарской модели в соответствии с тем, что именуют современными тенденциями и представлениями о роли пастырства в обществе. Споры о новшествах в московских духовных учебных заведениях, на примере преобразований в Сретенской духовной семинарии, сейчас только начинаются. Поэтому опыт Хабаровской ДС значим для определения будущего системы духовного образования Русской Православной Церкви. Один из наиболее интересных эпизодов, как мне представляется, связан с попыткой использовать психологические методы в обучение семинаристов и привлечь психологов и современных тренеров, так называемых коучей, к занятиям. Расскажите, владыко, какое участие в этом вы принимали и когда в Хабаровской семинарии начался данный эксперимент. – Спасибо. Да, я, будучи в то время викарием Хабаровской епархии, епископом Бикинским, занимал должность первого проректора Хабаровской семинарии, был занят организацией учебного процесса, разработкой его содержания, и на мою долю пришелся основной объем вопросов, связанных с новым направлением – работой у нас психологов. Сейчас мне сложно вспомнить дату, это было начало 2012 года, когда в Хабаровск для занятий с семинаристами стали регулярно прилетать Лариса Филипповна Шеховцова, доктор психологических наук, профессор Санкт-Петербургской Православной духовной академии и Санкт-Петербургской Академии постдипломного педагогического образования, и Скуратовская Наталья Станиславовна, психотерапевт и бизнес-консультант – у нее в Москве своя практика. Лариса Филипповна проводила занятия в аудиторной форме, Наталья Станиславовна, помимо проведения лекций, пыталась устраивать в семинарии тренинги и практикумы. – Владыко, как долго продолжался эксперимент по внедрению в духовное образование психологических методов? – Довольно долго, ориентировочно, до 2014 года, около двух лет. – А с чем было связано его завершение? – Психологов приглашал лично митрополит Игнатий (Пологрудов), тогдашний ректор и правящий архиерей Хабаровской епархии, так что подробности завершения сотрудничества мне неизвестны. Но в одночасье до нас как семинарского руководства было доведено то, что Хабаровская духовная семинария переориентируется на новое направление – подготовку к миссии среди китайских граждан. Место психологов заняли преподаватели китайского языка и некоторых других связанных с этим предметов. – Смена ориентиров очень резкая. Как это объяснить? – В общем, я думаю, накопилась усталость с обеих сторон. Начало психологического марафона было энергичным, но всё новое рано или поздно становится обыденным. Постепенно перестала читать лекции Лариса Филипповна Шеховцова. Продолжала приезжать и проводить занятия одна Наталья Станиславовна Скуратовская. Очевидного прогресса, изменений к лучшему, расширения возможностей семинаристов и в целом учебного процесса не происходило. Последние месяцы проект психологизации двигался уже по инерции. Что же касается решений правящего архиерея, то управлению владыки Игнатия был свойственен особый стиль, быстро меняющийся под влиянием обстоятельств. Так было и с внедрением в семинарскую практику «эффективных современных стратегий», так было и с перенастройкой нашей духовной школы на миссионерскую волну. Вообще, нужно отдать должное, служение митрополита Игнатия на хабаровской земле складывалось очень ярко, память о владыке сохраняется спустя много лет на Дальнем Востоке. У него был настоящий дар общения с нецерковными людьми – с властями, общественными организациями, военными. С его именем связано большое число инициатив, начиная с открытых лекций владыки по истории православной культуры и иконописи в Дальневосточном государственном медуниверситете и заканчивая открытием на территории края многочисленных кабинетов противоабортного консультирования на базе медицинских учреждений. Но в том, что касается семинарского образования, было заметно некое непонимание. Сам он духовной семинарии и академии не заканчивал, диссертация его была светской и, кстати, по психологической тематике. Так что проекты и замыслы владыки ректора в отношении Хабаровской семинарии, к сожалению, не дали результата. Духовное образование – это именно школа. Жизненная школа, в первую очередь. Не учреждение имени одного какого-то человека, пускай даже какой-нибудь сильной и яркой личности, но проживание и выполнение разнообразных задач на протяжении нескольких лет в обстановке семинарии. Как человек, закончивший один из ведущих светских вузов Северного Кавказа, факультет менеджмента и информационных систем, а затем отучившийся в Московских духовных школах, семинарии и академии, и 13 лет после этого посвятивший духовному образованию, могу сказать это с определённостью. – Что же, миссионерский уклон Хабаровской духовной семинарии имел ли успех? – К сожалению, нет. Представление о том, что обычному семинаристу под силу справляться с углублённым изучением китайского и осваиваться далее в непривычной и непонятной во многом среде, не имело под собой достаточных оснований. Для этого нужны специально настроенные, талантливые ребята, каковых на всю нашу страну – единицы. Компетентные преподаватели-китаисты нам разъяснили минимальное требование к изучению китайского: минимум два часа практики ежедневно! Мы разговаривали с о. Дионисием Поздняевым, который знает китайский и много лет служит в Гонконге; по его мнению, для миссионерства лучше было бы обучать семинаристов свободному владению английским. Большинство китайцев, живущих в больших городах, говорят по-английски. – Владыко, вернёмся к взаимодействию Хабаровской духовной семинарии с психологами. Как это выглядело? – Для семинарии и ее руководства это было непростое время. Примерно два раза в семестр начинался переполох: учебное расписание подвергалось кардинальному изменению под потребности приезжающего специалиста. «Психологический интенсив» длился около месяца. Это при том, чтобы вы понимали, что по условиям государственного лицензирования мы обязаны были придерживаться определённых рамок и требований. По этой причине даже организационно – напряжение очень серьёзное. Лекционный курс Ларисы Филипповны (Шеховцовой) включал в себя небольшое число занятий с обзором современных психологических школ и был выдержан в духе православного вероучения. Не вызывало сомнений, что человек хорошо понимает специфику духовного образования. Наталья Станиславовна (Скуратовская) – человек несколько иного склада, она изначально была настроена неодобрительно к семинарским и, шире, к церковным порядкам и методам обучения и постоянно так или иначе подчёркивала превосходство своего психологического понимания. – Спорили с ней? – Почти нет, крайне редко. Дискутировать Наталья Станиславовна не была настроена, а от владыки ректора ей предоставлялись широкие полномочия. Впрочем, я позволил себе не согласиться с ее тезисами о так называемом «пастырском выгорании», которые она с большой тщательностью насаждала в работе со студентами. Я считаю, что молодым ребятам, которые только готовятся к пастырскому служению, не нужно считать «выгорание» обязательным и ожидать, когда же оно у тебя наконец проявится. Само по себе это подрывает их внутренние силы. Да, не исключено, что в иные моменты – я по себе это знаю – испытываешь упадок сил и сухость в молитве, – но в целом позиция «не перетрудиться бы» для священника, конечно же, проигрышная. – Один из философов утверждал: «Взывать к мужеству – это уже наполовину значит внушить его». Непонятно, как быть, когда тебе повторяют, что никакое мужество тебе не поможет и что жертвенное служение нехорошо и чревато психологическими осложнениями. Особенно в отношении молодых ребят-семинаристов важно, мне кажется, зажечь, задать общий высокий настрой. Во всей этой теории выгорания мне видится что-то бескрылое. – Конечно. Тогда, как и сейчас, у меня в кабинете имелось несколько фотопортретов – это глубоко почитаемые мною подвижники, сердца которых пламенели любовью к Богу и людям: отец архимандрит Иоанн (Крестьянкин), схимитрополит Зиновий (Мажуга), архимандрит Матфей (Мормыль) и мой духовник. Я указал на них присутствующим и напомнил: «Эти священники обязаны были давным-давно выгореть, если следовать психологической теории. Вместо этого они сами горели и возжигали других, давали силы и укрепляли в вере сотни и тысячи других». – Как выглядели психологические практикумы буквально? Чем на них занимались семинаристы? – Заявлялся широкий круг целей. Наталья Станиславовна (Скуратовская), по ее словам, готова была исправлять всё и обеспечивать какую-то невиданную эффективность. Тут и тренировка коммуникативных навыков у семинаристов, и развитие креативности, и преодоление внутренних барьеров на пути к успешности – всё, что сегодня так увлекает мир. Каюсь, мне трудно было с самого начала разделять этот энтузиазм. Фактически потребовалась полная перестройка подхода к духовному образованию. Лекции по богословию, Новому Завету отодвигались ради того, чтобы «расчистить» место под занятия с психологом. Складывалось впечатление, что психология – чуть ли не самое главное, что может потребоваться будущему священнику. И самое главное, что, когда студент приходил на занятие (к Скуратовской), оказывалось непонятно, как это связано со всем остальным, чему он учится и что слышит от других преподавателей. Совместить, перебросить мостки между одним и вторым – богословием и психологией – вопреки декларациям, на деле было невозможно. Психологическое мировоззрение отличает самодостаточность. У него есть свой язык, и оно не нуждается в духовных обоснованиях и откровении. Это если говорить о психологическом направлении, распространенном сегодня. Семинаристам объяснялось, к примеру, как расшифровать состояние и намерения собеседника, если он при разговоре, к примеру, почёсывает нос или берётся за ухо, сидя занимает одну либо другую позу. Соответственно, его поведение говорит о закрытости либо об обмане, страхе и двойных мыслях. Можно разузнать у человека что-нибудь, выудить, наведя постепенно разговор на нужную тему. Но не скажу, чтобы священнику было полезно и целесообразно разбирать приходящего к нему человека «по винтикам» или учиться оказывать влияние. Пастырский подход – он в первую очередь сопереживающий и пекущийся о спасении души. Хитроумие и изощрённость могут, наоборот, навредить. Сопереживают и отдают душу за ближнего, как правило, в простоте, а не потому, что знают, как дёргать за различные верёвочки. Да и со стороны люди ожидают от священника нечто иное, по сравнением с поведением психотерапевта; люди хорошо различают искреннее от не вполне искреннего. – Мне вспомнилась замечательная книга «Талант общения: Дейл Карнеги или авва Дорофей?» В ней подробно сопоставляются православная и современная позиции. Дейл Карнеги – не психолог, а, скорее, талантливый беллетрист, но его рекомендации во многом соответствуют общему представлению современности об успешной коммуникации. Кстати, автор книги, о. Михаил Дронов, говорит, что утерять способность к искренним отношениям очень легко в случае, если человек увлекся психологией. Ведь все эти идеи о том, как произвести впечатление, как контролировать разговор в нужном тебе русле, есть не что иное, как тонкое лукавство. Владыко, как вы полагаете, для вашего гостя, приглашённого консультанта и представителя психологического направления Скуратовской Натальи важно было наладить взаимопонимание с руководством и преподавательским составом семинарии? – Сложный вопрос. Могу ответить за себя лично, что для меня это было также нечто новое. В какой-то степени мне интересно было взглянуть на работу психолога и тренера с близкого расстояния. Видимо, коммуникативные навыки у подобных профессионалов распределяются неравномерно, поэтому одних они учат азам коммуникации, а на других это великолепие не распространяется. Я, как оказалось, отношусь ко вторым. Наладить коммуникацию нам, к сожалению, не удалось. Вообще, Наталья Станиславовна (Скуратовская) произвела впечатление закрытого человека. Не знаю, что для неё самой значат церковная жизнь и священническое руководство. Впервые за время моего служения в священном сане пастырское измерение во взаимоотношениях целиком и полностью отсутствовало. Это выглядело странно. Во многих аудиториях, на разных мероприятиях мне приходилось встречать людей иных мировоззрений – и атеистов, и родноверов, и мусульман – и для них всегда это была встреча и разговор не только с конкретным отцом Ефремом, но и с духовенством Русской Православной Церкви в моём лице. Мы никогда не расставались без установления человеческого контакта. – Вообще, объяснимо: смысложизненные вопросы всегда относились к ведению Церкви. Психологи стремятся, чтобы мудрость признавалась за ними. Между прочим, в своем профессиональном кругу они наполовину шутливо, наполовину всерьёз называют себя «специалистами по связи с реальностью». Владыко, а не может ли быть так, что представители современных психологических течений в духовных учебных заведениях вместо сотрудничества и диалога будут де-факто стремиться доминировать и диктовать условия? На ваш взгляд, нет ли опасности «обратного миссионерства», при котором психологи считают своей основной задачей «обращение» Церкви и конкретных представителей клира в психологическое мировоззрение и реформирование Церкви по лекалам «эффективных современных стратегий»? – Думаю, что у психологии есть свой, довольно мощный инструментарий. Многие из психологов – умные люди, в остроте интеллекта которых не приходится сомневаться. Наталья Станиславовна Скуратовская как раз из этого числа. Психолог чётко просматривает человека и события в соответствии со своей матрицей, однако в дальнейшем оказывается как бы в плену у этой матрицы. Способность его воспринять красоту, важность и смысл того, что не укладывается в ту или иную концепцию психологического знания, ограничена (из-за этого, кстати, может быть, психологи – такой беспокойный и недружелюбный народ: представители разных школ с трудом переносят друг друга). Если же иметь в виду Церковь, которая прямо объявляет себя носительницей истины и залогом спасения, то противоречие, более или менее открытое и явное, как мне видится и подсказывает опыт, неминуемо. Из примера Хабаровской семинарии можно сказать, что, конечно же, в приглашенном консультанте была видна заинтересованность в семинарской работе и расширении консультативной практики на структуры духовного образования. Но семинария или академия – не то место, где можно в одночасье всё переменить и заставить действовать по-другому. Даже когда располагаешь административным ресурсом. Это не то место, где в психологии начнут видеть царицу наук, а консультанта или коуча поставят на положение непререкаемого авторитета. Такого не произойдёт, в силу самих доктринальных оснований, которые для нас принципиально важны. Также глубоким и сложным является понятие о церковном авторитете. Эксперимент по психологизации семинарского образования этого не учитывал, а опирался на административный ресурс. Мало-помалу нашему консультанту и движущей силе проекта, Наталье Станиславовне (Скуратовской), становились очевидными как отклонение от первоначального замысла, так и общая чуждость ее жизни и чаяниям семинарии. Ажиотаж вокруг визитов московского психолога поутих. К сожалению, некие внутренние причины не позволили ей, довольствуясь малым, трудиться вместе со всеми на благо семинарии в качестве одного из сотрудников, корректировать свой подход, находить компромиссы с коллегами и договариваться. Негативизм усиливался, и её оценки семинарии были пренебрежительными и резкими. Вполне может быть, мы чем-то расстроили, не оправдали ожиданий нашей гостьи. Проблем и нерешённых вопросов в сфере духовного образования действительно много, и каждый, кто посвятил свою жизнь или часть своей жизни работе в духовных школах, сознаёт это. Но, с другой стороны, чувство сопереживания и солидарность в разрешении проблем – одно, а внешнее реформаторство и действия кавалерийским наскоком – совершенно другое. В целом же, эффект от психологических упражнений оказался кратковременным, и на сегодня никакого особого интереса к психологии, насколько мне известно, в стенах Хабаровской духовной семинарии или среди выпускников семинарии не просматривается. Это ответ на заданный вами вопрос об опасности «обратного миссионерства». Для переделки по психологическим лекалам мы – трудный и неудобный объект. – Владыко, каково тогда ваше мнение, психология в семинарии не нужна вообще или её можно преподавать при каких-то условиях? – Семинарская среда – далеко не закрытая и изолированная система, как о ней думают некоторые. В её задачи не входит ограждать обучающихся от нецерковной информации и встреч с людьми иных взглядов. Студентами изучаются различные христианские конфессии и деноминации, а также нехристианские религии – история их появления, доктрины, традиции. Семинаристы активно участвуют в научных конференциях и других общественных мероприятиях, в ходе которых имеют открытое общение. На психологию, как мне кажется, нужно смотреть как на отдельную, мощную и в какой-то степени культовую секулярную мировоззренческую систему. Её можно и нужно преподавать хотя бы с той целью, чтобы наши выпускники и будущие пастыри имели представление, как многие из современных людей мыслят свой внутренний мир, на каких принципах могут строить отношения и принимать жизненные решения, какие методы используют в проблемных ситуациях. Но читать лекции о пятидесятниках и баптистах в духовном учебном заведении Русской Православной Церкви не зовут пятидесятника и баптиста. Буддисту или мусульманину не может быть позволено в стенах церковного учебного заведения вести свободную проповедь к православным семинаристам. Новичкам-первокурсникам, которые ещё не освоили начал православного богословия, не будут в приоритетном порядке давать католическую или иную какую-нибудь теологию. Это естественно и нормально. Всё хорошо, будучи поставлено на своё место и подано в своё время. Поэтому введение психологии в качестве обзорной дисциплины в течение одного или двух семестров для старших студентов, на мой взгляд, выглядит вполне уместным и полезным. Опять же, излагать данный предмет должен преподаватель, не имеющий в себе раздвоения или тем более преимущественной психологической самоидентификации. Как и другие преподаватели, это должен быть тот, кто не даёт повода воспитанникам усомниться, что вера, учение и Предание Церкви являются нашим главным сокровищем. – Владыка, о последнем хотелось бы поговорить более подробно. Готовясь к интервью с вами, я просматривал статьи, выступления и записи в социальных сетях. Замечаю не в первый раз своеобразное отношение людей, ведущих психологическую и психотерапевтическую практику, к духовной жизни, установлениям и позиции Церкви. Почти всегда это будут либеральные взгляды, оппозиционерство, непочтение к церковной иерархии, к Патриарху лично. Человек называет себя православным и при этом, как психотерапевт, оправдывает аборты, разводы, гомосексуальные отношения. В общем: «поскольку мы умны и обладаем психологическим знанием, то Церковь нам не указ». Общая тенденция сейчас такова, чтобы миряне максимально смягчали посты, воспитание детей в православной вере и передачу родителями своих убеждений считали делом необязательным. Психология в такой ситуации услужливо предлагает свои обоснования, которым придаётся значение почти что научного и медицинского факта. Воспитывать нельзя – ребёнок травмируется, супругам в пост воздерживаться нельзя – нарушается гормональный фон, многодетность нехороша – здоровье и психика матери нарушаются. Если идёт разбор явлений церковной жизни, то от психолога какого только ужаса не наслышишься. Это будут сплошные религиозные неврозы, манипуляции духовников, стокгольмский синдром. Не припоминаю, где и по какому поводу психологи из числа православных отстаивали бы обратное: важность для человека веры и Церкви, необходимость для христианина дисциплины и самоограничения, пользу церковных правил и сопротивления мирским влияниям. Поэтому вы правильно отметили, психологию вполне можно трактовать как форму секулярного наступления на Церковь. Характерное высказывание Натальи Скуратовской в разговоре об однополых браках: «Церковное представление всегда меняется вслед за изменениями в социуме, то есть сначала меняется социальная норма, а потом подтягивается церковная. Церковь довольно консервативна. Поэтому все зависит от того, насколько эти новые представления о браке будут укореняться в обществе. Вспомните хотя бы ветхозаветное многоженство или первые века христианства – это очень разнообразные формы отношений в религии. Что и говорить: нормы брака меняются в обществе, а Церковь так или иначе на них реагирует, но то, что в обществе считается нормальным, рано или поздно становится нормальным в Церкви». Как-нибудь прокомментируете, владыко? В связи с общей темой интервью. – Несомненно, если такие убеждения будет иметь преподаватель семинарии, то это будет проскальзывать в его преподавании. Даже не касаясь напрямую спорных тем, такой человек исподволь будет сеять вокруг себя специфические убеждения и предубеждения. Но хочу заметить, что в приведённой вами цитате автор неточен и заблуждается даже фактически. Церковь активно меняла общество, и прежде христианства даже отдалённо не было тех норм касательно отношений полов, семьи, которые сейчас считаются традиционными и от которых, постепенно дехристианизируясь, отходят некоторые народы и страны. Так что, мне кажется, в Наталье Станиславовне действуют обычный её скепсис, незнание истории или же недоверие к церковным трактовкам истории. – Благодарю, Ваше Высокопреосвященство, за содержательнейшую беседу. Уверен, что она будет интересна читателю и скажет о многом тому, кто вовлечен в полемику о преобразованиях в Сретенской духовной семинарии, об ориентации на психологию новых программ обучения семинаристов. В случае Хабаровской семинарии это живой и наглядный практический опыт того, как стоило и не стоило поступать в преобразованиях. Надеюсь, что вы и впредь не откажете и благословите своевременные необходимые комментарии и размышления с позиции епархиального архиерея, к которому прибывают на служение выпускники семинарий. – Благодарю вас взаимно, Андрей Брониславович, за интерес и желание потрудиться. Может быть, скажу неожиданную вещь, но реформы – это самое прямолинейное и нетворческое из того, что можно предпринять. Внутри привычной, традиционной модели семинарского образования есть много того, благодаря чему можно повышать уровень подготовки и достигать других благих улучшений. По времени своего обучения в МДАиС помню преподавателей, которые умели феноменально интересно подавать свои предметы – это митрополит Антоний (Паканич), архиепископ Тихон (Зайцев), протоиерей Василий Воронцов, игумен Дионисий (Шлёнов), Михаил Михайлович Дунаев, Владимир Дмитриевич Юдин и многие другие. Каждая их лекция была настоящим событием, рождала подъём, подвигала к работе над собой. Никому из нас ни пришло бы в голову повышать эффективность их работы психологическими методами. Дурной признак, когда духовное образование рисуют в мрачных тонах, в тупике, переживающим беспросветный кризис. С подобного нагнетания паники и негатива, как правило, начинаются волюнтаристские решения и прожекты. В Хабаровске в какой-то момент мы стали слышать, что семинарские лекции скучные, методы преподавания отвратительные, ничего интересного и творческого. Нам насаждалась мысль, что человек выходит из семинарии и не умеет ни проповедь сказать, ни в школу сходить, ни на телевидении выступить, а вот если всё поменять и поставить во главу психологию, то ситуация наладится, мы будем иметь ярких, современных, успешных пастырей. Это повело к тому, что на протяжении нескольких лет ХДС переживала реформы. Бесплодно растрачивались ресурсы, преподавательский коллектив и учащихся бросало из крайности в крайность. Но мы убеждены и знаем, что полнота истины нигде не раскрывается так, как в Православной Церкви. Это касается всего, каких угодно вопросов, в том числе и вопросов подготовки будущих клириков. Выверенный и всегда актуальный православный церковный опыт всегда подскажет необходимое для воспитания добрых пастырей, нужно только иметь желание почерпнуть из этой сокровищницы и просить ответов у Бога в молитве.