Почему архивы не откроются раньше «раскрытия» общества

Обсуждаемый в СМИ казус с отказом Генпрокуратуры предоставить биографические сведения о прокурорах, служивших в составе «троек» в 1937–1938 годах, интересен и важен как следствие более широкой практики. Архивы в РФ по-прежнему медленно открывают свои хранилища, особенно те, что связаны со спецслужбами и правоохранительными органами и вооружёнными силами. Но дело тут во многом не в злой воле тех или иных чиновников, а в самих законах, которые регулируют доступ к архивной информации. Сегодня, в соответствии с законом «Об архивном деле в РФ», «ограничение на доступ к архивным документам, содержащим сведения о личной и семейной тайне гражданина, его частной жизни, а также сведения, создающие угрозу для его безопасности, устанавливается на срок 75 лет со дня создания указанных документов». Правда, с письменного разрешения гражданина, а после его смерти — с письменного разрешения наследников, доступ может быть произведён и ранее. В реальности столь длительные сроки засекречивания приводят к тому, что исследователи-историки лишаются возможности заниматься своей работой по большей части советского периода. Точно так же обстоят дела с документами, содержащими государственные тайны. По закону о гостайне они должны переставать быть такими через тридцать лет, но срок секретности может быть продлён, а главное, они не переходят в общий доступ автоматически после истечения тридцатилетнего срока. Более того, Верховный суд пытался даже отстаивать норму, что поскольку закон принят в 1993 году, то под его действие подпадают лишь документы, созданные уже после этого срока. А, соответственно, документы более раннего срока вообще под него не подпадают и могут находиться в статусе гостайны неопределённо долго. Правда, после решения Конституционного суда в 2013 году здравый смысл в этом отношении восторжествовал, что, однако, не означает открытия архивов по умолчанию. Зато другим своим решением год спустя Конституционный суд отказал историку Михаилу Золотоносову в иске, в котором он просил признать неконституционным вышеупомянутый 75-летний срок и необходимость обращаться к родственникам. Позицию государства можно понять. Если бы сразу после падения КПСС и развала СССР секретные документы попали в руки недобросовестных людей, возникло бы огромное число человеческих трагедий. На спецслужбы работали сотни и сотни тысяч граждан — добровольно и вынужденно. Все они могли стать объектом шантажа, запугиваний, разного рода манипуляций. И это касается не только живых, но и родственников и близких давно умерших. Однако во всём важны разумность и здравый смысл. То количество препятствий, которое встречают историки, обращаясь в архивы, явно превышают необходимую осторожность. Кроме того, в конкретном случае с прокуратурой 75-летний срок давно уже истёк. Государственной тайной общие биографические сведения о прокуроре — когда родился, умер, где и кем работал — по умолчанию не могли быть. В них нет ничего секретного. Поэтому перед нами явный случай немотивированного воспрепятствования работе общественной организации — из сомнительных соображений защиты «чести мундира». Причём реально как-то защитить эту честь всё равно невозможно: выйдет тот сборник, над которым работают специалисты «Мемориала», и в нём будет указано, что относительно таких-то и таких-то сотрудников прокуратуры Генпрокуратура РФ отказалась предоставить биографические сведения. Что сильнее может «порочить людей» (формулировка прокуратуры касательно отказа), чем вот такие действия и такое паблисити? Важен и другой аспект во всей этой истории. Генпрокуратура, другие правоохранительные органы могут так легко отбивать все требования и жалобы, поскольку опираются на безразличие общества к данной проблеме. В другой стране массовые репрессии стали бы предметом тщательного разбирательства, ни о каком ограничении доступа к документам, особенно в том, что касается не жертв, а сотрудников репрессивных органов, не могло бы идти и речи. Отказы историкам вызвали бы нешуточные скандалы. Но в современной России иная общественная и политическая атмосфера. Население в целом безразлично к тому, что происходило, например, в 1937–1938 годах. Это не является чем-то актуальным и важным для него, тем, ради чего люди были бы готовы выходить на демонстрации, судиться в массовом порядке и т. д. Можно провести параллель с современными событиями в Америке. Там актуализировались вопросы истории, которые, казалось бы, относятся к далёкому, давно ушедшему прошлому. И государство моментально откликается на запрос общества. Неважно — малой его части или нет, в данном случае — самой громкой и активной. Органы власти выносят неугодные статуи из своих зданий, меняют флаги, вообще символику. Хотя никакой закон не обязывает их так поступать. Для изменения архивного законодательства в болезненном для государства вопросе (а сохранение чести мундира важно для всей государственной конструкции, поскольку Российская Федерация ведёт свой отсчёт не от исторической России, а от СССР-РСФСР, соответственно, как в случае с бывшим генпрокурором СССР Романом Руденко, он одновременно лицо уважаемое и неприкосновенное как обвинитель на Нюрнбергском процессе и проводник репрессий как участник «тройки») необходимы фундаментальные сдвиги в общественном сознании. Усилий отдельных лиц или организаций совершенно недостаточно.