12 лет назад в России появились комиссии по защите заключенных. Теперь они заодно с тюремщиками

12 лет назад, в 2008 году, в России появились общественные наблюдательные комиссии (ОНК), призванные следить за тем, чтобы в местах лишения свободы не нарушались права арестантов. Члены ОНК устраивали проверки в СИЗО и колониях, а после предавали огласке любые факты нарушений прав человека. Казалось, такой подход поможет наконец пенитенциарной системе изжить наследие ГУЛАГа и превратить ее учреждения из карательных в исправительные. Но, как это часто бывает, что-то пошло не так... ОНК, быстро доказавшие свою эффективность, стали сильно мешать представителям самых разных силовых структур, и те взялись за реформирование комиссий. Почему общественный контроль изменился настолько, что теперь в него не верят даже сами правозащитники, выяснила «Лента.ру».

«Рано или поздно они выйдут на свободу»

Сегодня те, кто защищает права заключенных, нередко сталкиваются с непониманием: мол, зачем нужно вообще заботиться, например, об убийцах? Однако на деле члены ОНК должны не улучшать положение зэков, а следить за тем, чтобы их жизнь на зоне проходила строго в рамках закона. Правозащитники уверены: это нужно в интересах самого общества.

Человек, подвергшийся пыткам и насилию за решеткой, почти наверняка выйдет на свободу со сломленной психикой и готовым к совершению новых, порой еще более тяжких преступлений. По данным Генпрокуратуры России, в 2019 году более половины преступлений — 618 тысяч из 1,1 миллиона — совершили те, кто ранее уже нарушал закон.

Впрочем, правозащитники не скрывают, что порой жалобы заключенных оказываются выдуманными — зэки просто пытаются использовать ОНК как рычаг давления на тюремную администрацию. Но куда чаще комиссии становятся единственным инструментом для защиты прав как осужденных, так и арестантов в СИЗО, чья вина еще и вовсе не доказана.

Доступность медицинской помощи, в частности стоматологической, в СИЗО до сих пор остается серьезной проблемой, уверен бывший оперативник МВД, пожелавший сохранить анонимность. Он сам был осужден и часть срока отбывал наказание в тюремной больнице имени доктора Федора Гааза (Санкт-Петербург).

Именно в таких случаях и возникает необходимость в независимых наблюдателях, которые бы могли выступать посредниками между заключенными, их адвокатами и надзирателями ФСИН. И эту роль в 2008 году взяли на себя члены ОНК.

Надзор по-английски

Работа над документом, который закрепил бы общественное наблюдение за местами лишения свободы, в России началась еще в конце 1990-х годов, а принят законопроект был лишь в 2008 году. Одним из его авторов был правозащитник Валерий Борщев.

Уже в 1999 году законопроект был представлен в Госдуму. В изначальной версии документа комиссия имела федеральный статус, то есть наблюдатели могли приезжать по сигналу в любое исправительное учреждение России. В Совете Федерации от этого отказались, настояв на создании отдельных комиссий в каждом регионе.

Незадолго до предполагаемой даты принятия закона, в него была внесена еще одна ключевая поправка. Авторы законопроекта предполагали, что подбором кандидатов в комиссию займется уполномоченный по правам человека.

Тем не менее, когда «причесанному» документу наконец дали зеленый свет, правозащитники были готовы. Фонд «Социальное партнерство», участвовавший в работе над проектом, создал школу общественного инспектора, где обучились 450 человек. Они, по словам Борщева, и стали основой первого состава ОНК.

«Условия в камерах были невыносимыми»

Одно из самых громких дел, которое удалось расследовать первым наблюдателям московской ОНК — смерть юриста фонда Hermitage Capital Сергея Магнитского. По версии следствия, Магнитский и основатель фонда Уильям Браудер организовали схему ухода от налогов через компании «Дальняя степь» и «Сатурн инвестментс», которыми управлял Hermitage Capital.

Магнитского арестовали в 2008 году, а в 2009-м он умер в московском СИЗО «Матросская Тишина». После этого США приняли «закон Магнитского», который подразумевает санкции для россиян, предположительно, причастных к смерти юриста и к нарушению прав человека.

Между тем группа из шести членов московской ОНК пришла в СИЗО уже на второй день после смерти Магнитского — 17 ноября 2009 года. Вскоре правозащитники нашли множество расхождений в показаниях сотрудников изоляторов, где содержали юриста, — до «Матросской Тишины» Магнитский находился в Бутырском СИЗО.

Он сам и его адвокаты отправили более 450 жалоб — в них говорилось, что с ведома следствия ему создавались невыносимые условия содержания и не передавались лекарства, которые приносила мать Магнитского.

Проверили члены ОНК и больницу «Матросской Тишины», куда Магнитского перевели лишь после того, как состояние его здоровья стало критическим. Врач Александра Гаусс заявила, что во время осмотра у заключенного начался острый приступ психоза — он схватил кушетку в камере и стал бить ей о прутья решетки, крича, что его хотят убить.

Такую версию Гаусс впоследствии изложила и на суде, но в ОНК в правдоподобности истории усомнились.

Уже вечером в день смерти Магнитского врачи констатировали, что ее причиной стал панкреонекроз. Позже эксперты неожиданно заявили, что арестованный умер от сердечного приступа. Как бы то ни было, в роковой день 16 ноября Магнитский не был госпитализирован.

По данным правозащитников, его сковали наручниками, посадили в сборное помещение и лишь после этого вызвали скорую помощь. К моменту, когда медики смогли попасть к пациенту, Магнитский уже был мертв. У следствия другая версия: как только Сергею стало плохо, его отнесли в палату и провели реанимационные мероприятия, но спасти арестанта не удалось.

По итогам проверки было возбуждено несколько уголовных дел. Правда, наказание ни один из фигурантов не понес. Лечащего врача Магнитского в тюрьме Ларису Литвинову обвиняли в причинении смерти по неосторожности, однако от отбытия наказания ее освободили за истечением срока давности по делу.

Бывшего заместителя начальника СИЗО «Бутырка» Дмитрия Кратова обвиняли в халатности, повлекшей смерть по неосторожности, но суд его оправдал.

Правда, понравилось это не всем: уже в следующий состав комиссии не попала значительная часть активных правозащитников. Из московского ОНК пытались исключить и Валерия Борщева — со второй попытки это удалось.

Обновление комиссий вызвало недоумение не только в Москве. Из-за жесткой системы фильтрации многие региональные ОНК получились очень малочисленными: на Курскую область, где 11 мест принудительного содержания, приходится всего пять общественных наблюдателей.

А в Якутии проверкой стольких же учреждений, причем разбросанных на тысячи километров, занимаются четыре человека, хотя по закону в состав комиссии должны входить минимум пять. И главное, с 2016 года большинство руководящих позиций в ОНК заняли люди, напрямую связанные со ФСИН.

Такую же тенденцию отметил и Алексей Селезень в Ростовской области. «Новый состав ОНК начал работать в декабре. У меня осталась связь с заключенными — они говорят, что членов комиссии еще даже в глаза не видели, не говоря уже о какой-то помощи от них», — отмечает правозащитник.

Между тем на некоторых членов ОНК прямо давили ради того, чтобы они сами покидали свои посты. С этим не понаслышке знаком бывший член комиссии Московской области, не пожелавший раскрывать свое имя. По его словам, работа ОНК в нынешнем виде «абсолютно неэффективна».

Сегодня по закону посещать места принудительного содержания и контролировать соблюдение закона сотрудниками ФСИН могут и правозащитники, не включенные в ОНК. Но на деле в колонии и СИЗО им пройти крайне сложно. Часто тех, кто не состоит в ОНК, посылают за разрешением в Общественную палату Москвы.

Но даже если правозащитники, не входящие в ОНК, находят какие-то нарушения, добиться разбирательств по ним оказывается очень нелегко. Пример тому — история из знаменитого «Владимирского Централа».

Летом 2018 года глава организации «Центр помощи иностранным гражданам» Роман Кайфаджян сообщил, что к нему обратились родственники и друзья осужденных. Они рассказали, что уже две недели десятки зэков голодают в знак протеста против пыток. Но правозащитники из ОНК никаких нарушений не нашли.

Что до Москвы, где члены ОНК все еще пытаются полноценно работать, их действия сводят на нет, вольно трактуя положения закона о правозащитных комиссиях.

В правозащитном сообществе сходятся в одном: сегодня круг ограничений вокруг членов ОНК смыкается все больше, а число опытных правозащитников внутри комиссий становится все меньше. Да и в целом места в ОНК сейчас нередко занимают те, кто искать нарушения за решеткой не намерен вовсе, — а значит, российские заключенные остаются без последней защиты.