Борис Кучер: «Цыганка сказала Губанову — будешь жить недолго, но о тебе будут помнить»

Нижегородский художник Борис Кучер рассказал РИА «Время Н» о дружбе с поэтом Леонидом Губановым и о первых выступлениях смогистов, а также поделился воспоминаниями московской юности в кругу поэтов. Леонид Губанов — один из важнейших поэтов второй половины ХХ века. Его творчество только в наши выходит из пыльных государственных и частных архивов. Можно быть уверенным, что пройдет еще несколько десятилетий — и его стихи прочно войдут в народное сознание, как до этого вошли стихи Бродского и Рубцова или Лимонова и Кузнецова. Чтобы поговорить о нем, восстановить важные реперные точки его биографии, мы решили поговорить с нижегородским художником Борисом Кучером, которые дружил с Губановым и был одним из членов самого молодого общества гениев (СМОГ). — Как произошло ваше знакомство со смогистами? — Это в «Строгановке». Первый или второй курс — я уже не помню. Москва. Станция метро «Сокол». Общежитие. Вдруг кто-то приходит и говорит: «Ребята, завтра в Суриковском институте будет уникальное событие! Приходите туда!» Замечу, что часть нас, ребят приехавших с Украины, поступила в Суриковский, часть — в «Строгановку». Информация, что называется, проверенная. Говорят: «Все туда! Будут поэты!» А это уже оттепель хрущевская. Сталина развенчали; кандалы, цепи сняли. Свобода! И мы рванули в Суриковский. Едем на метро. Заходим в зал. Там битком народу — студентов-суриковцев. Мы скромно садимся. Находим наших друзей. Ждем. Вскоре появляется группа ребят: Леня Губанов — такой коренастый, симпатичный подросток, губастый. Потом — Кублановский, Алейников и еще разные ребята. Человек десять в общей сложности. Они выходят на сцену. — Это было, разумеется, официальное мероприятие. — Да, заявка была официальная. Суриковский институт разрешил его. И ребята начали читать стихи. А я сам из Севастополя, учился в Симферополе. У меня учитель (он сам из Прибалтики, закончил в Вильнюсе художественную академию и стажировался во Франции) — не только художник, но и поэт. И он нас приучал к поэзии, к другим видам искусства. Но поэзия была какая? Блок, Брюсов; Есенин был под запретом, но мы его находили. То есть все более-менее официальное. Мы были воспитаны на этом. И что вы думаете? Когда смогисты вышли и начали выдавать свои стихи вперемешку с Мандельштамом, Цветаевой, Ахматовой, это был шок! Это было настолько неожиданно! И из всех выделялся Леня Губанов. Но — вдруг появляется человек — выходит на сцену: «Я тре-бу-ю прекратить это бе-зо-бра-зи-е!» То ли сотрудник КГБ, то ли черт его знает. Человек в штатском. Он все прекратил. — Что случилось после такого выступления? — Поэтов под зад пинком — и до свидания! Всех разогнали. Мы стоим на улице. Ребята из «Строгановки», поэты. И суриковцы утешают всех. И тогда кто-то из наших сказал: «Ребята, не отчаивайтесь! Сейчас возьмем вина, поедем в нашу общагу; у нас в „Строгановке“ все по-другому и нет таких паразитов!» Мы берем портвейн, еще какие-то дешевые напитки. Денег же нет ни у кого. Поехали на «Сокол». Пришли. Тетка на вахте сидела — пропустила. Сели. Напитки, закуска — все дешевенькое. Ну и пацаны начали выдавать стихи. Мои друзья поэты и художники с Украины не особо были развиты в художественном плане. Но я-то уже был подкован. СМОГ в общежитии Строгановского училища в 1965 г. В верхнем левом углу — В. Войтенко, «боксирует» Б. Кучер, его обнял Л.Губанов. Фото Леонида Курило. — Каким был Губанов тогда? — Губанов — мальчишка совсем, молоденький, маленький, такой пацаненок, губошлеп. И такое выдавал! Рвал на себе свитер, когда читал. У него губищи были — я вот сейчас прокручиваю и понимаю — Андрея Вознесенского напоминал. Мы тогда напились портвейна, договорились встречаться, общаться и дружить. — Другие выступления СМОГа вы помните? — Была встреча у памятника Маяковскому в Москве. Потом они организовали выставку в библиотеке. Ленчик окончил художественную школу при Третьяковке, рисовал хорошо, выставлялся тоже. Мы тащили наброски, рисунки, картины, развешивали все это на стенах. А поэты читали стихи: Алейников такой лирик, Кублановский спокойный, протяжный. Другие поэты были. Но Леня… это самородок! Пульсирующий заряд. Это темперамент! Читал и рвал на себе майку! Москва. Площадь Маяковского, 1966 г. (vk.com/the old moscow) — Расскажите про внимание КГБ. — Я сейчас анализирую: что мы могли? Мы же простые студенты. Нас вызвал декан, который срок мотал от Сталина, автор проекта Волго-Донского канала — Леонид Поляков — и сказал: «Ребята, прекращайте все это дело. Учиться давайте. У вас нестыковка началась. Мы монументалисты, у нас кропотливый труд, нам нужно вдумчивое отношение, надо изучать анатомию, работать над моделями, в тишине, как Леонардо да Винчи. А тут — рвут на себе свитер». — В КГБ, если правильно понимаю, вас вызывали. — У нас за «Строгановкой» был свой отдел КГБ. Вызвали и туда. Сидит молодой парень, образованнейший. И начинает нас вербовать: чтобы мы писали и доносили. Я спрашиваю его: «Какого рожна?» — «А какого рожна смогистов „Голос Америки“ цитирует? Они подрывают советскую государственность». И все в таком духе. Начал мне рассказывать про разведку, про романтику этой работы, про Зорге. Я ему говорю: при чем тут смогисты? При чем тут Леня Губанов? Они патриоты России. Я сам из Севастополя. Я патриот на двести процентов! Вы знаете, что такое Севастополь? Я же там после войны жил. Из Владивостока семья прилетела. Мой отец служил на тральщике — это небольшой кораблик, который мины вылавливает. По городу водили отряды нацистов. Вот они ходят-бродят, просят воды-хлеба. А мы воспитаны были. Патриоты! Там везде «За Родину!» и «За Сталина!» на всех домах написано, на дотах. Везде! Я оттуда. Так воспитан. И вот приехал в Москву учиться, а тут начинаются такие дела. А он, сотрудник, сидит, голову чешет — ответить нечего. Тусовались, пока могли тусоваться. Леня несколько раз приходил в «Строгановку». А я его встретить не мог. Сердце от этого разрывалось. Но декан меня предупредил: или видишься со смогистами и вылетаешь, или заканчиваешь институт. Кублановского вышвырнули из МГУ, Алейников ночевал по подъездам. Все быстро рассыпалось, раскудахтолось, разлетелось. — Была история с поездкой к Бродскому в Ленинград. Что-либо помните об этом? — Мы метались по Москве: там, сям, пятое, десятое. И вдруг решили ехать к Бродскому в Питер. Ломанули на вокзал. Вдесятером. Художники и поэты. Мы только вышли на Московском вокзале — и к нам подбежала цыганка, начала гадать. Что мне нагадала, все оказалось правдой. Все! И Лене всю судьбу предсказала. Она сказала: «Среди вас вот этот вот парень — очаг вашей компании. Это пульсар. Вы вокруг него все. Но у него судьба трагическая. Он будет жить недолго, но о нем будут помнить. По природе своей в нем заложена гениальность. Но система его уничтожит». Леонид Губанов. Весна 1976 г. Фотосессия Владимира Сычева. Пришли к какому-то переводчику, другу Бродского. И Леня там такой скандал устроил! Он обвинял собравшихся, что они сволочи и подонки, что они подстраиваются. Помните, у Лени были строчки: «И опускаются до НЭПа талантливые подлецы». Мы оттуда сорвались — и прямо на вокзал. В Москву! Всю дорогу ругались, матюкались и пили дешевое вино. — Что вас поражало в этих людях? — Поэты совсем молодые были. Кублановский, Алейников. Но выделялся, конечно, Леня Губанов. Он сидел в библиотеках, он «рыл», добирался до каких-то архивов. И этот малый был патриотом России настолько, что сейчас мне трудно сказать, кто бы себе бы взрезал вены за Россию? Кто? Но Леню сгубили вот эти ребята-эстрадники: Женя Евтушенко виноват, Вознесенский виноват. Другие, которые не обращали должного внимания. Хотя Женя опубликовал отрывок из «Полины», а дальше ему сказали: «Прекращай с этими мальчишками возиться». Кто-то, уже не вспомнить, писал: «Мальчики, падкие на всякие скандальчики». Такая история. Мы все-таки к академии были ближе, к изучению анатомии, к высокому, к Леонардо да Винчи, а он как бы был с Музой, понимаете. У него очень талантливые работы. И я уверен, если б не эта система, Леня был бы должным образом замечен. И вся эта игра с психушками — они же прятались таким образом от системы — изображали из себя сумасшедших., чтобы их не уничтожили, чтобы можно было заниматься творчеством. — Как профессионал, что можете сказать о картинах и набросках Губанова? — А картины его и почеркушки его — для тех, кто понимает — на мой взгляд, должны стоить миллионы. Если б у меня были деньги, я б скупил бы все; открыл бы галерею. У Лени все подлинное, настоящее. — Был период, когда в вашей компании был Эдуард Лимонов. — Лимончик в нашей компании тоже мелькал. И в общаге на «Соколе», и в прочих местах. Вокруг Леньки целый отряд был. Он же зажигалка. Пульсар. В его компании мелькала и — грех сказать! — Наташа Светлова (впоследствии — супруга писателя Александра Солженицына — прим.ред). Она была девчушка, красотка и недотрога. И Эдик там — высокий такой, розовый и с кудряшками, как девчонка. Фотография из архива Анатолия Брусиловского (vk.com/mir_limonova) — Есть момент, или случай — о котором вы сегодня жалеете? — Сижу в общежитии. Вдруг шум и гам. У меня комната на втором этаже. Подхожу к окну. А внизу мечется Леня, кричит: «Пустите меня!» А вахтерша — цербер; большая — в три обхвата — ни в какую. Не пускает. А я… За это мучает совесть. Справка Леонид Губанов — русский поэт (20 июля 1946—8 сентября 1983). Создатель неофициального литературного объединения СМОГ. Один из ярчайших авторов отечественного андеграунда, в СССР при жизни за исключением самиздата практически не публиковался. Художник и живописец Борис Кучер родился в 1940 году в Приморье. Жил в Севастополе. С 1964 по 1969 год учился в Московской художественно-промышленной академии имени Строганова. Был членом литературного объединения СМОГ, которое было создано в 1965 году молодыми поэтами Леонидом Губановым, Владимиром Алейниковым и Юрием Кублановским. Начинал как андеграудный художник. В 1973 году переехал в город Горький. Работает в стилях арьергард, гиперреализм и пуантилизм. Живет в Нижнем Новгороде.