Просто продолжать жить

В 1999 г. боевики вторглись в Дагестан и фактически положили начало Второй чеченской войне. Дмитрия Перминова призвали в армию за год до этого. А после вторжения боевиков Басаева разведроту 22-й отдельной бригады специального назначения, в которой служил Дмитрий, направили в Дагестан. Вместе с сослуживцами Перминов принимал участие в штурме горы Чабан – событии, которое перевернуло все его планы на жизнь. Д. Перминов получил за те события звание Героя РФ, но выкидывая из окопа вражескую гранату, потерял в том бою кисть. О самом бое и том, как в 20 лет не сломаться, когда приходится учиться жить по-новому, в нашем интервью в рамках проекта «Говорят Герои. Диалог поколений». – Дмитрий Сергеевич, расскажите, как вы попали на войну? – Срочную службу я проходил в Волгоградской области, в городе Калач-на-Дону. Занимал должность разведчика-снайпера. Все офицеры у нас имели боевой опыт и прошли не одну горячую точку – Афганистан, Карабах, Первая чеченская... Это были матёрые и уважаемые люди, которые нас очень жёстко готовили. Были марш-броски, специальная подготовка, водная подготовка, горная подготовка. На стрельбище, которое было в 16 км от части, в отличие от мотострелков, добирались туда и обратно только бегом в полной боевой нагрузке – бронежилет, каска «Сфера», автомат или пулемёт. Местные бабушки, когда видели, как мы бежим – а иногда кому-то становилось плохо, его хватали под руки или несли за руки и ноги – ругались на наших офицеров, мол, «ребятишек замучали». В 1999 г. началась Вторая Чеченская кампания, боевики вторглись на территорию Дагестана, захватили часть сёл, поставили свои блокпосты и начали проповедовать идеи ваххабизма. За каждое нарушение – смертная казнь. Стариков, женщин, детей – всех убивали, кто нарушил постулаты ваххабизма. В моей роте служил парень – он родился и жил в Чечне до 14 лет. Его мама была старшим судмедэкспертом. Во время Первой Чеченской войны боевики открыли все тюрьмы, и заключённые, которые оказались на свободе, убили его маму. Папа у него был токарем. Боевики взяли его фактически в рабство – пристёгивали наручниками к станку и заставляли вытачивать для своих нужд разные детали. А когда наши войска вошли в Грозный, боевики стали отступать – отца этого парня заковали в наручники и утопили в луже. Мой сослуживец остался жив только потому, что его в 14 лет отправили в училище в Астрахань. Боевики ни за что не боролись ни в Первую, ни во Вторую чеченскую войну – они были просто убийцами. Нашу роту отправили в Дагестан, как было написано у меня в военном билете, «для наведения конституционного порядка». Нашими задачами были захват различных объектов, засады на боевиков и непосредственно разведка. Благодаря своему боевому опыту наши офицеры так тщательно и правильно планировали операции, что у нас не было ни одного раненого и убитого. Наше первое боестолкновение как раз было во время одной из засад – мы должны были уничтожить группу боевиков, которая двигалась в Дагестан. Получилось так, что во время засады с командного пункта по рации дали сигнал доложить обстановку, а 150-ая рация очень громкая, головной дозор боевиков, а это 2 человека, которые идут впереди, как раз на случай засад, были рядом и от неожиданности замешкались. Это позволило их быстро уничтожить. В итоге по квадрат, где мы находились начала работать артиллерия и нам пришлось отступить. На следующий день на зачистке мы обнаружили у мёртвых боевиков пакет с милицейской формой. Они тогда часто под видом сотрудников МВД, останавливали машины, расстреливали людей или брали их в заложники, чтобы потом с родственников требовать выкуп… В конце августа нам была поставлена задача захватить гору Чабан. На этой высоте у боевиков была вышка-ретранслятор – на местные сёла они вещали свои программы ваххабитской направленности, призывали народ к войне. Гора Чабан была стратегически важной высотой. С неё хорошо просматривались сёла Чабанмахи и Карамахи. Карамахи тогда был одним из центров идей ваххабизма в Дагестане. Мы разведкой должны были захватить эту высоту, а когда войска пойдут на штурм этих двух селений стали бы оказывать им поддержку огнём сверху. Сложность в том, что нужно было проехать в тыл боевиков, преодолев два блокпоста. Нас, 50 с лишним человек, погрузили в «гражданские» фуры-рефрижераторы КамАЗов и так мы отправились к подножию этой высоты. – А если бы боевики заглянули внутрь? – Мы проволокой изнутри замотали двери и держали их. Если бы боевики решили посмотреть, то у нас было бы время первыми открыть по ним огонь. Тогда, правда, операция бы провалилась... Но у нас в сопровождении было две машины ДПС, и они как-то договорились с боевиками. Скорее всего просто дали взятку и потому нас даже не досматривали. Я аккуратно смотрел в щёлочку, что там снаружи происходит. Казалось, что сердце от волнения стучит так, что боевики услышат. Мы благополучно проехали эти два блокпоста, высадились у подножья горы и всю ночь поднимались по ней. Ближе к утру добрались до расположения боевиков. Головной дозор докладывает: «Вижу вышку, вагончик, боевиков». Наш второй взвод зашёл с одной стороны, а первый и третий обошёл с другой. Смотрим из кустов, видим невысокого ростом боевика, смуглый, почти чёрный, высокий, с бородой, одет в ОЗК отчего кажется широченным. Старший лейтенант Солодовников подзывает парня-контрактника, у которого было оружие с глушителем и пламегасителем. Он его с первой пули пристрелил – попал в шею. Остальные боевики были в вагончике. Когда ребята стали подходить к нему – «духи» оттуда открыли огонь, а Солодовников оказался под перекрёстным огнём и получил серьёзное ранение в голову. Наш пулемётчик, Алексей Лешнёв, бросил свой пулемёт, нагнулся низко-низко и буквально под пулями пробежал и за плечи вытащил Солодовникова из-под обстрела. А боевики постреляли и побежали вниз. Как раз выбежали на наш первый и третий взвод, который практически в упор их расстрелял. Захватили высоту, перевязали Солодовникова, вызвали вертолёт, чтобы старлея забрали ­– ранение было тяжёлое. Ждём. А в тот день утром в горах стоял очень плотный туман, видимость 15 метров. Вертолёт прилетел, покружил, не смог из-за тумана найти место для посадки и полетел обратно. Долго кружить он там не мог – в любой момент могли сбить. К сожалению, Солодовников в итоге погиб из-за ранения. Мы стали потихоньку готовиться к ответному штурму, копать окопы. А почва каменистая, особо не накопаешь – я даже свою сапёрную лопатку сломал. Тут ломом сподручнее. Но какой-никакой окопчик вырыть всё же удалось. Всё это время мы не знали, что бригада на штурм не пошла. Каноны тактики диктуют, что атакующих должно быть минимум в три-четыре раза больше обороняющихся. А сёла, которые контролировали боевики, были ещё и очень хорошо укреплены. Духи взяли местных жителей в заложники и заставили их как рабов рыть окопы, делать подземные ходы между позициями и домами. В итоге бригада стала ждать подкрепление, чтобы пойти на штурм. Из-за стрельбы у нас не получилось взять высоту скрытно. Боевики с соседних позиций, пока стоял туман, выдвинулись и заняли выгодные точки, с которых хорошо просматривалось наше расположение. Часам к одиннадцати, как туман рассеялся, по нам открыли огонь. Боевики работали в «двойках» – пулемётчик и снайпер. Завязался бой, мы попадали в свои окопы и заняли круговую оборону. Плотность огня такая, что даже голову не поднять, камни с бруствера сыпятся... Остальные боевики, кто не вёл огонь на подавление, окружили высоту, стали постепенно подниматься и сжимать кольцо. В окопе со мной было семь человек. Потом прибежал Женя Кузнецов, говорит, Толю Левина убили. Это был наш пулемётчик, он отстреливался, а когда кончились патроны и нужно было поменять ленту, снайпер боевиков его убил. В том же окопе, где был Толя, лежал Слава Карпов. Он нам кричит: «Пацаны! Прикройте!». В ответ ему: «Сейчас не можем, смотри, чтобы через тебя не прошли». Вот так 56 человек перекрикиваются между окопами. В какой-то момент понимаем, что Карпов уже что-то нечленораздельное отвечает. Как потом оказалось, боевики бросили в окоп гранату и Славе взрывом разорвало таз. В других окопах тоже были убитые и раненые. Бой был очень плотный, боевики подобрались так близко, что мы уже даже переругиваемся с ними ­– они на своём, мы в ответ на великом и могучем. Не знаю сколько уже часов шёл бой. Были первые убитые и раненые, но паники никакой не было. Это заслуга офицеров – их уверенность, спокойствие передавалась солдатам. Нам очень повезло, что все они уже имели боевой опыт. В окопе мы расположились «ёлочкой» – у каждого свой сектор обстрела, каждый ведёт бой. В какой-то момент поворачиваю голову и вижу, что на спине моего товарища лежит граната Ф-1, «лимонка». Это оборонительная граната, у которой разлёт осколков 200-250 метров (есть ещё наступательные, например, РГ-42, у них радиус поражения меньше). Как она там оказалась не понятно – может сначала на бруствер упала, а потом скатилась. Граната взрывается после броска не сразу. Есть 3-4 секунды. Сколько она пролежала на спине товарища не знаю. После того как увидел её на спине дальше сработал чисто машинально – быстро схватил её и выбросил за бруствер. Ни о чём не успел подумать, сработали рефлексы. Быть может, если бы я тогда о чем-то подумал – я бы не успел. Если бы она взорвалась в окопе, то всех нас 8-ых в этом окопе бы перемололо. А мой товарищ в горячке боя даже не почувствовал, что граната лежит у него на спине, настолько адреналин зашкаливал. Поворачиваюсь к ребятам, кричу: «Парни, я гранату выкинул!» Смотрю, а у меня кисти нет. Видимо, когда руку занёс за бруствер, до конца выпустить гранату не успел и она взорвалась прямо в руке. Оторвало кисть, осколками раздробило колено, посекло в разных местах. Крови не было, взрывом всё обожгло. Боли не чувствовал – шок. Влад Бурик бросил мне косынку, я ею замотал руку. Нескольких ребят тоже посекло: Женю Кузнецова, Лёху Комарова. Ему глаз выбило. Он поворачивается и спрашивает: «Что с глазом?» А там дырка, кровь. Отвечаем ему: «Держись, Комар, нет глаза». Осколками много кого посекло, но все остались живы. Когда уже в госпитале был, с многими пообщался кто ранения получил. В момент ранения боли почти никто из них чувствовал. Ощущение у всех схожие – будто обожгло. Боль приходит потом. В таком состоянии аффекта многие даже продолжают вести бой. К вечеру у нас стал заканчиваться боекомплект. Гранаты остались только у меня, кинуть я их толком не мог – раздал ребятам. В какой-то момент Андрей начал молиться. Мы в окопе долго находились, и Андрей говорил, что у него ноги затекли. То ли из-за этого, то ли из-за того, что он во время молитвы начал позу менять – снайпер его заметил и убил. Мы по рации запросили команду на отход. Нам сказали: «Инициативу не отдавать, держаться до последнего». А ситуация критическая – раненные, убитые, нас взяли в кольцо… Офицеры в части говорили, что самое страшное – это попасть в плен к духам. У нас были «трофейные» видеокассеты, ещё с Первой чеченской войны, на которых было записано, как боевики издеваются над солдатами. Офицеры включали нам эти кассеты и показывали, что нас ждёт, если мы вдруг окажемся в плену. Боевики отрезают пальцы, головы. Все в живую, без спецэффектов. Поэтому каждый держал последний патрон для себя. И вот боекомплект заканчивается, мы окружены, помощи ждать неоткуда, сами уйти не сможем, а в голове только одна мысль: «Если что, последний патрон для себя, только не плен». Мы уже потеряли надежду уйти живыми. Но нам на помощь пришел восьмой отряд специального назначения «Русь». Когда мы по рации переговаривались, они услышали, что мы попали в передрягу, а они недалеко находились, выполняли свои задачи. Они связались с командованием, мол, калачёвскся разведка попала, давайте мы им на выручку придём. Спецназовцы вышли со стороны леса. Сначала отбросили огнём боевиков. Затем подошли на наши позиции, собрали всех убитых, раненых и стали нас выносить с места боя. Одна группа выносила, а другая прикрывала отход. Санинструктор начал обход раненых, мне вкололи обезболивающие, «Промедол». А я боялся, что одной ампулы не хватит и от боли я потеряю сознание. Прошу уколоть ещё раз. У санинструктора, он в Афгане воевал и в Первую чеченскую, слезы текут и говорит: «Димка, там столько раненых, что «Промедола» может на всех не хватить, если останется ещё – я тебе вколю». Когда мы спустились, нас сразу посадили в машины и повезли в госпиталь. Сначала в Буйнакск, там четыре операции сделали, потом Новочеркасск, Ростов, потом в Реутове в госпитале лежал. В общей сложности порядка девяти месяцев я провел в лазарете. – О чём думали все эти 9 месяцев? – Конечно, было тяжело. До ранения у меня были планы, думал, чем буду заниматься после армии, что заведу семью и т. д. А когда такое случается в 19 лет – все планы рушатся. Это тяжело перенести. Одной кисти нет. В колене осколок. Весь в гипсе. Первое время я ни ходить, ни есть не мог – меня кормили с ложечки. Всякие мысли в голову лезли – что всю жизнь буду прикован к коляске, что стану обузой Очень сильно переживал. Но с нами работали профессиональные психологи. Нас поддерживали школьники и студенты – приходили ребята и давали в актовом зале концерты. Класс мог скинуться и на палату подарить магнитофон, например. Дети писали нам письма. Я до сих пор храню письмо девочки-первоклассницы, я её даже никогда вживую не видел, она вложила свою фотографию и написала: «Уважаемый Дмитрий Сергеевич, спасибо за то, что вы нас защищали и за то, что для нас сделали». Так постепенно отходишь от всего, что с тобой случилось. Потом родители приехали. Они вообще не знали, что я был в Чечне, я им не рассказывал. Писал им, что всё нормально, занимаюсь спортом, готовлюсь к соревнованиям, кормят хорошо (что правда!). У нас с Дагестана письма шли сначала в Калач-на-Дону, там ставилась местная почтовая печать и поэтому догадаться об обмане было никак нельзя. Но получилось так что, когда нас после боя привезли в буйнакскую больницу журналисты там снимали сюжет, снимали раненных и я случайно попал в кадр. Мама в новостях увидела меня. Для родителей это был шок. Они сразу за билетами… Тоже поддерживали меня, говорили о том, что на этом жизнь не заканчивается. – Как удалось не сломаться? – С одной стороны стал Героем России, а с другой – инвалид. В такие моменты не думаешь, что ты Герой, думаешь, как со всем справиться и жить дальше. Стал снова ходить на тренировки к своему бывшему тренеру. Потом поступил в академию МВД – написал письмо нашему министру МВД РФ с просьбой зачислить. Для меня сделали исключение, ведь я не проходил по здоровью. Стал уже там ходить на тренировки. Участвовал в первенстве академий по рукопашному бою – у меня была специально сшитая боксёрская перчатка на правую руку. Занял 1-ое место. Потом ещё выигрывал. Сдал на права, начал водить машину. Так потихоньку и возвращаешься к жизни. Понимаешь, что можно и нужно дальше жить. Что можешь всё делать сам, да и ещё помогать другим… Я поднялся, потому что рядом были хорошие люди, которые помогали и направляли. Я всем ребятам, студентам говорю, те кто начал искать успокоение в алкоголе и наркотиках – плохо кончил. Нужно просто верить в себя и не отчаиваться. Маресьев во время войны потерял ноги, но вернулся в небо. Наши паралимпийцы несмотря на все трудности добиваются своих целей. Примеров много. К сожалению, не у всех, с кем я служил, в жизни всё удачно сложилась. Некоторые начали злоупотреблять алкоголем, потом перешли на наркотики. Это ведь очень тяжело, когда ты пережил смерть своих друзей. А начинается с чего? Попадаешь в компанию, мол, давай помянем парней. Потом больше и больше. Два моих сослуживца сидят в тюрьме и получили очень большие сроки, потому что совершили очень серьезные преступления. Я же был постоянно чем-то занят – может поэтому удалось вернуться в жизнь. – Кто для вас в детстве был героем? – Дед – Фомин Федор Никитич, ветеран Великой Отечественной войны. У него в шкафу висел пиджак со всеми его наградами, и я у него постоянно спрашивал: «Дед, это за что? А это за что?» Ещё отец, брат, дядя – у нас в семье все мужчины служили. Я спортом занимался и хотел в спортроту попасть, изучать военное дело. Хотелось не просто отбыть свои 2 года в армии, а делом заниматься. Так оно и получилось. Алина БАКШЕЕВА, Студенка 1-го курса ИГСУ РАНХиГС Досье АН Дмитрий Сергеевич Перминов, родился 3 апреля 1979 года в Омске. В 1994 году закончил школу и поступил в Омский техникум железнодорожного транспорта. Получил специальность машиниста электровоза. В 1998 г. был призван в армию. В 1999 г. был направлен в Дагестан для наведения конституционного порядка. В бою за гору Чабан получил ранение. Указом Президента Российской Федерации от 22 октября 1999 г. за мужество и героизм, проявленные в ходе контр-террористической операции на Северном Кавказе, рядовому Перминову Дмитрию Сергеевичу присвоено звание Героя Российской Федерации с вручением знака особого отличия — медали «Золотая Звезда» (№ 499). В 2004 г. закончил Омскую академию Министерства внутренних дел Российской Федерации, после чего остался работать в академии в качестве преподавателя. Неоднократный призёр и чемпион Омской академии МВД России и Омской области (среди силовых структур) по рукопашному бою. В 2006 году сдал кандидатский минимум и поступил в адъюнктуру. С 2016 года депутат Госдумы РФ.