Наука о человеке: от поиска освобождения – к оправданию несвободы

Паскаль Буайе. Анатомия человеческих сообществ. Как сознание определяет наше бытие. М.: Альпина нон-фикшн, 2019 Наш мир стремительно усложняется, и мы отчаянно нуждаемся в картине мира, в знаниях о себе и о меняющемся обществе. Считается, что «знания» и «информация» отныне стали даже основой экономики — но тем меньше этих ценных ресурсов достаётся рядовым гражданам. Поэтому эпоха требует новых просветителей и критических мыслителей. И в каком-то смысле обучающая и разоблачающая литература переживает расцвет: «как нас обманывают», «манипуляции сознанием», «секреты психологии», «кто владеет миром»… За сто лет человечество совершило качественный скачок в образовании, информации, коммуникациях. Массы способны достичь иного уровня осознания, организации, влияния (по крайней мере, в теории). Они могут овладеть более сложными инструментами, чем рабочие и крестьяне в 1917 году… К сожалению, «просветители» и «авангарды» XXI века зачастую остаются пленниками устаревших, упрощённых представлений. И речь идёт даже не о «теориях заговора»! Показательный пример — французский антрополог и популяризатор науки Паскаль Буайе. В книге «Анатомия человеческих сообществ» он выступает с пафосом, характерным для материалистов XVIII века: пока социологи и философы тонули в иллюзорных понятиях вроде «культуры» или «природы», точная наука смогла описать истинные механизмы человеческой социальности. Конечно, основанные на наследственности, приспособлении, естественном отборе… Автор обещает дать обзор «современных» воззрений на основные аспекты социального поведения человека: формирование групп, распространение идеологий, нетерпимость, создание семьи, религию, передачу традиций и т. д. Конечно, тут Буайе кривит душой — перечисление всех существующих теорий потребовало бы целой монографии. По факту автор отбирает лишь некоторые, нравящиеся ему подходы (в основном — узко-эволюционистские), совсем не обязательно являющиеся научным «мэйнстримом». Нельзя сказать, что в книге нет интересных наблюдений. Подобно психологической литературе, она позволяет замечать (а потому и контролировать) влияние на наши действия некоторых мотивов, ранее остававшихся неосознанными. Правда, это предполагает наличие целостного сознания, стоящего над отдельными психическими «механизмами» (появившимися в результате эволюции или индивидуальной травмы) и способного их «исправлять». Буайе же утверждает, что целостная психика — иллюзия, а наше поведение определяется суммой (случайной?) доставшихся нам от «эволюции» разнообразных и совсем не обязательно согласованных импульсов. Собственно, если человек — биоробот, движимый комбинацией созданных в результате приспособления импульсов, то какой ему толк от книги Буайе? Это — проблема всех вульгарных разоблачений, наиболее очевидная в «теориях заговора». Мы — жертвы эволюции, всесильных СМИ, масонов, глубинной элиты и т. д.; иначе говоря, мы полностью детерминированы неподконтрольной нам силой (или, того хуже, «естественным» процессом). Подобно героям Старшей Эдды мы можем узнать будущее, но не способны его изменить. Так может, как советует в Эдде сам Один, лучше такую судьбу и не знать?.. К счастью, наука не настолько вульгарна, что можно заметить даже в книге Буайе. Автор последовательно описывает различные механизмы, «определяющие» наше поведение. Почему люди верят лжи? Потому что у них есть механизм Х. Почему они не верят лжи? Потому что у них есть механизм Y… В итоге получается, что в человеке можно найти механизмы на любой случай! Но что же определяет, какой из них задействуется? Этот вопрос вызывает у автора явное затруднение (ссылки на «конкретные обстоятельства», то есть случайность). Ведь Буайе ощупывает хобот, уши, хвост… Но твёрдо стоит на том, что цельности (или «системы») — слона — не существует! Возьмём любимую детерминистами метафору компьютера. Действительно, физическое строение определяет его функции. Но само это «определение» — особенное. Техническая часть компьютера устроена так, чтобы на ней могло запускаться максимальное разнообразие программ. Да, материальная основа «ограничивает», не позволяет запустить всё, что угодно. Но отсюда нельзя делать вывод о прямом «детерминизме»! Конечно, человек — часть природы, и к нему применима логика выживания. Однако способ его «приспособления» качественно отличается от инстинктов зверей. Хотя сегодня животный мир не представляется полностью «автоматизированным», всё же поведение зверей в значительной мере подчинено заложенным в них от рождения «программам». Звери не обладают развитым сознанием, позволяющим «на лету» изменять инстинкты; исправление естественных «программ» — длительный и не столь эффективный процесс, более-менее внешний для конкретной особи. Человек же выживает за счёт трудового преобразования среды и за счёт создания сложного социума. Уже Дарвин предполагал, что человеческая кооперация (следует добавить: и сознание) — это что-то вроде радикального, качественно иного ответа на проблему приспособления, новым этапом усложнения природы. «Родовая» особенность человека — способность изменять мир и самого себя. Как видно на примере Буайе, некоторые представители естественных наук до сих пор испытывают сложности с пониманием этого качественного отличия человека от животного. Им приходится воевать с «иллюзией» целостного сознания, не только необъяснимо устойчивой, но и способной развиваться! Иллюзией, породившей науку и критическую (!) книгу Буайе… Как следствие, детерминисты (научные и нет) сильно недооценивают человека и/или смотрят на его способности односторонне. Да, человеческий мозг не так хорош в математических вычислениях, как компьютер или искусственный интеллект. Однако «лишние», «иррациональные» элементы в психике человека позволяют ему решать несравненно более широкий круг практических задач, важных в реальном мире. Искусственный интеллект не создаст науку и культуру именно потому, что он — лишь вычислительная способность (что подчёркивал уже автор термина «artificial intelligence» Джон Маккарти). Да, нейронные сети находят в данных неочевидные связи. Однако им требуется инженер-человек, который, используя свой более гибкий и практичный разум, может определить, какие результаты (из массы полученных и формально возможных) корректны и применимы в реальном мире. И так далее. Впрочем, в не менее «современной» нейронауке (например, у Антонио Дамасио) иррациональное мышление человека не противопоставляется рациональному, а интегрируется в целостную, гибкую и эффективную на практике психику. Показательно, что более прозорливые авторы вроде Хабермаса или Кастельса с годами всё-таки доводили изучение разнообразных психических механизмов до логического конца. Они замечали, что реальные люди не становятся зомби на службе у СМИ и не разрываются противоречивыми «естественными» импульсами. В ответ на каждую «манипуляцию» у человека вырабатывается обходящая её реакция. Буайе также несколько раз приходит к этому парадоксу: например, традиции не просто «отпечатываются» в мозгу человека, а сложным образом перерабатываются и адаптируются к конкретной ситуации; ложь и идеология не обладают стопроцентной эффективностью, поскольку люди научились с ними работать (идёт постоянная «гонка вооружений» между манипуляторами и манипулируемыми). Можно сказать, что современной «разоблачающей» литературе не хватает внимания именно к проблеме механизма «контрманипуляций». Мы уходим в крайность, где массы рассматриваются как рабы потребления, СМИ, заговоров элит и т. д. — что и не истинно, и контрпродуктивно. Этот взгляд уже давно стал предметом многочисленных шуток, вроде той, когда все пассажиры автобуса думают друг про друга: «Какие пустые, бездумные лица; не люди, а роботы, рабы системы»… Но, возможно, следуя за «постиндустриальной» модой, мы вообще переоцениваем влияние информации, идей и психических «программ» на человека. Так, авторы вроде Гидденса, Харви или Латура с разных сторон приходили к важности организации материальной среды, ограничивающей и направляющей деятельность человека. Грубо говоря, люди не столько верят властям, политикам и СМИ, не столько следуют вере, идеологии или эгоистичным инстинктам, сколько просто лишены практической возможности что-либо изменить. Они не умеют политически организовываться (хотя какие-то организации всё же есть), у них нет политической практики или она негативна, а повседневная жизнь не оставляет слишком много времени и сил для социальных экспериментов. Эта проблема не решается простым информированием или мотивацией. Психологические исследования бьют мимо цели. Так мы вернулись к не менее старой идее — марксизму: соединению теоретической и практической критики; просвещения и организации. Человека не так просто поработить; вопрос в том, чтобы найти в нём потенциал свободы и, что ещё более важно, задействовать его практически. Детерминистская критика неэффективна и даже вредна, поскольку полностью исключает вопрос освобождения. Она рисует замкнутый предопределённый мир, в котором человек изначально проиграл. К счастью, это не так. Необходимо сменить угол зрения (и перейти от зрения к действию): мы живём не в XVIII веке; мир изменился, но изменились и люди. Их не нужно осуждать или раньше времени хоронить; им нужно помочь в решении реальных проблем. Как знать — может, жизнь дарует нам больше возможностей, чем предсказывает самая «современная» теория? Читайте также: Китайские интеллектуалы против Запада: как победить капитализм?