Быть аланами
На право называться потомками алан — народа, жившего на территории Северного Кавказа тысячу лет назад, — претендуют сразу несколько кавказских народов: осетины, ингуши, карачаевцы и балкарцы. Свои права на древних предков народы демонстрируют по-разному. Так, осетины еще в 1990-е годы добавили к названию республики слово «Алания», несколько лет назад ингуши установили на въезде в республиканский центр арку «Аланские ворота», а карачаевцы поставили в республике мемориальный камень аланам «от благодарных потомков». Почему это родство оказалось настолько важным для местных народов, а любые сомнения в нем — настолько болезненны? Об этом мы поговорили с доктором наук, главным научным сотрудником Института этнологии и антропологии РАН Виктором Шнирельманом, автором книги «Быть аланами: интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в ХХ веке». «Большой и больной вопрос» — Виктор Александрович, расскажите: почему «аланский вопрос» появился на Кавказе? Когда местное население узнало об аланах и о своей связи с ними? — Все началось в XIX веке. Это был период возникновения современной науки, но в то же время — период расцвета национализма и становления многочисленных национальных государств, в первую очередь в Европе (Франции, Греции, Италии, Германии и пр.). Тогда-то вопрос о происхождении отдельных народов стал остро актуальным: от истории требовалось легитимизировать новые государства и новые политические режимы. Ближе к концу XIX века эта волна докатилась до России. Прежде всего исследователей интересовали эпохи Античности и раннего Средневековья, именно в них искали корни многих современных народов, в том числе народов Кавказа. Так появился и аланский вопрос. В течение XIX века было высказано несколько гипотез относительно происхождения и языковой принадлежности алан. Но только в 1880-х годах российскому историку, фольклористу и филологу Всеволоду Миллеру удалось привести убедительные аргументы в пользу их ираноязычия и доказать связь осетинского языка с аланским. В начале ХХ века эта гипотеза была подхвачена. Но популярность она получила только в 1920—1940 годы. Этому способствовал политический фактор — формирование СССР, в состав которого входила и Северо-Осетинская автономная республика. Тогда каждой республике нужно было иметь свою писаную историю. И государство буквально требовало от местных ученых такие истории создавать, а затем пропагандировать их через школы и СМИ. В этом процессе активно участвовали ученые Северной Осетии, доказывавшие прямую связь между осетинами и скифо-сарматским миром, к которому принадлежали и аланы. Ингуши, а также карачаевцы и балкарцы обратились к аланскому вопросу уже позже. До войны историей ингушей вообще почти никто не занимался, и она была плохо известна. Что касается карачаевцев и балкарцев, то до войны акцент делался на их тюркский язык, что заставляло причислять их к тюркам. И тогда их прошлое рассматривалось в рамках тюркской истории. Так что интерес к аланам у них появился только после депортации. — Почему этот вопрос приобрел такую важность на Кавказе? — Тут, как я уже сказал, свою роль сыграл политический фактор. В СССР само право на получение республиканского статуса требовало определенных оснований — в частности, наличия своего оригинального языка, этнической культуры и истории, которая связывает народ с данной территорией. В этом контексте «аланское наследие» выглядело весьма соблазнительно. Все это еще больше обострила преступная депортация, когда балкарцы, карачаевцы, ингуши и чеченцы были насильственно лишены своих земель, домов и могил предков на 13 лет. Причем в эти годы их территории были переданы соседним народам. По возвращении назад они, разумеется, всеми силами пытались вернуть утраченное. Кому-то это удалось, а кому-то и нет. Но, так или иначе, после 1957 года у них вновь появилась своя историческая наука, и местные ученые начали бороться за место в истории для своих народов, обращаясь в том числе и к аланскому наследию. Особый всплеск альтернативной истории произошел в эпоху перестройки: цензуру отменили, объявили установку на гласность. Тогда появился жгучий интерес к этногенезу. Не остались в стороне и народы Кавказа, в том числе пережившие депортацию. И конечно, в этом контексте аланская тема снова обрела большое общественное звучание. — Какие народы претендуют на право называться потомками алан и какие у них на то основания? На аланское наследие претендуют представители нескольких народов Северного Кавказа. При этом основания у всех разные. Для осетин главным аргументом служит их язык, который, как и аланский, относится к группе восточно-иранских языков. У балкарцев и карачаевцев сохранилось немало культурных особенностей, позволяющих видеть в них потомков алан, сменивших свой язык. Это башенная архитектура, склепы, некоторые излюбленные виды пищи, обычаи, связанные со стрельбой из лука, и прочее. К тому же на территории Карачаево-Черкесии сохранились уникальные аланские христианские храмы. Что касается ингушей и чеченцев — их далекие предки тоже жили на территории аланского государства. Существует гипотеза, что столица Алании, город Магас, находился на территории современной Чечни (Алхан-Калинское городище). Все это тоже дает им основание претендовать на аланское наследие. — Выходит, что все народы частично наследуют аланское происхождение и выделять из них какой-то «более аланский» неправильно? — Да, вопрос о происхождении народов очень непростой. Дело в том, что в мире вообще нет «чистых народов». Все современные народы возникли в результате того или иного смешения. Кроме того, в науке принято различать лингвистических, культурных и физических предков. Очень часто это — разные предки, опять же из-за смешения населения. Конечно, многие народы Северного Кавказа сформировались именно на этой территории. Позже сюда из степей накатывали волны ираноязычных кочевников — вначале скифов, затем сарматов, в том числе аланов. На Северном Кавказе все они смешивались с местным населением. Так и сформировался местный аланский массив, создавший здесь свое государство. С аланами тоже далеко не все ясно. Остаются вопросы об их происхождении, исконной территории, особенностях языка и о составе их общности: была она сплоченным единством или состояла из разнородных племен. Уже позже, в эпоху раннего Средневековья, здесь появились новые волны кочевников — на этот раз тюркоязычных. Кое-где им удалось ассимилировать местное население — так и появились современные балкарцы и карачаевцы. А вот предки осетин, ингушей и чеченцев этой участи избежали. Словом, мы точно знаем, что аланское государство включало предков нескольких народов современного Северного Кавказа. Но следует их всех называть аланами или нужно выделять неких «этнических аланов» — это большой и больной вопрос. «Мою книгу читают выборочно — только о себе и о своих соседях» — Ваша монография была опубликована в 2006 году. Расскажите, почему вы вообще взялись за эту тему? — Я писал книгу, когда на Северном Кавказе завершались военные действия. Тогда можно было ожидать, что и словесные распри утихнут. Для этого и была подготовлена эта книга — с надеждой, что она поможет осознать те процессы, которые ведут в тупик. Ведь поиски своих предков в глубочайшей древности ведут только к созданию этногенетической мифологии, поскольку современные народы сформировались сравнительно недавно — самое большее в течение последних 100−200 лет. Процесс формирования народов вообще очень сложный. Конечно, отдельные языки и традиции имеют очень глубокие корни. Но потом они развиваются в совершенно иной среде, их носители ассимилируются, смешиваются, сливаются воедино, а иногда и вовсе исчезают. Так и формируются современные народы-этносы. Поэтому для создания образа далеких славных предков нередко приходится присваивать чужую историю. Мало того, иной раз выходит так, что соседи — близкие родственники! — не желают признавать свое родство. Это, как показывает опыт, создает почву для межэтнической напряженности. А она сыграла немалую роль в недавних кровавых конфликтах на Кавказе. Поэтому моя книга посвящена вовсе не изучению этногенеза, а тому, как, в какой обстановке и почему выбирались и выстраивались те или иные образы предков, насколько они были популярны и имели ли они отношение к той или иной политической деятельности. Так можно увидеть, что разговоры о прошлом превращаются просто в символический язык, на котором обсуждается нынешняя ситуация и озвучиваются надежды на будущее. — И как в итоге работу восприняли на Кавказе? — К сожалению, все произошло вопреки моим ожиданиям. В итоге страсти только разгорелись. Сразу после публикации между осетинской газетой «Пульс Осетии» и ингушской «Ангушт» возник спор. Каждая из сторон, опираясь на мою книгу, отстаивала свою версию истории и прибегала к негативным этническим стереотипам, фактически формируя из соседей образ врага. Тогда издания даже получили предупреждение от Росохранкультуры. В результате в Северной Осетии мою книгу и вовсе запретили, а некоторые местные деятели стали обвинять меня в разжигании межнациональной розни. Почему так произошло? В свое время американский журналист Т. де Ваал, изучавший Карабахский конфликт, тоже столкнулся с подобной проблемой и поэтому написал: «Я обращаюсь ко всем читателям с единственной просьбой: не заниматься выборочным цитированием отдельных отрывков из книги в угоду собственным политическим приоритетам. Книга должна восприниматься как единое целое, только тогда она имеет ценность». С моей книгой происходит именно то, что беспокоило Т. де Вааля. Ее по большей части читают выборочно. Обычно читают только о своем народе и о своих соседях. Причем то, что я пишу о соседях, таким читателям нравится, а то, что я пишу об их собственных версиях этногенеза, вызывает недовольство. Скажем, один осетинский историк с одобрением отнесся к моей предыдущей книге, где речь шла о Южном Кавказе. Но, когда я с теми же критериями и тем же методом рассмотрел отношение осетин к своим предкам, ему это не понравилось. — Как вам кажется, утихли ли сегодня страсти по аланам? — К сожалению, не похоже, что это произошло. Народы Северного Кавказа по-прежнему демонстрируют притязания на аланских предков. Все — по-своему. Например, несколько лет назад в Нижнем Архызе (Карачаево-Черкесия), где сохранились аланские памятники, появился мемориальный камень с надписью «Создателям великой аланской культуры. От благодарных потомков карачаевцев и балкарцев». В Ингушетии на въезде в новую столицу республики Магас установили триумфальную арку «Аланские ворота», а главной площади города дали название «Алания». Но и осетины не намерены делиться предками с соседями. Так, в Южной Осетии в 2017 году прошел референдум о переименовании республики в «Южную Осетию-Аланию». Несмотря на протесты карачаевцев и соседей грузин, 80% участников референдума высказались в пользу переименования, которое, правда, в итоге так и не состоялось. Нынешняя ситуация показывает, что за «аланским вопросом» и другими зачастую скрывается острая территориальная проблема, которая, конечно же, имеет место на Северном Кавказе в условиях малоземелья. Оспаривая право друг друга на аланскую идентичность, соседи мучаются подозрениями по поводу посягательств чужаков на свои земли. Впрочем, эти подозрения не являются полностью безосновательными, так как и в советский период, и в постсоветское время границы регионов не отличались стабильностью и временами пересматривались. И конечно, жителям Северного Кавказа это известно лучше, чем кому бы то ни было.
