Василий Устюжанин: Моя Лениниана

Навеяно юбилеем и карантином Не обошла стороной хворь и меня. Перепало в школьной тетрадке космонавтам, Александру Матросову, героям гражданской и, конечно Ленину. Последнего любил незабвенно. И по должности - председатель школьной пионерской дружины - мне полагалось его любить больше других. Любовь сама собой выливалась в проникновенные строчки. То ли в пятом, то ли в шестом классе сложилось первое пронзительное четверостишие - на белорусском. Уладзімір Ільіч Ленін! У імі гэтым - маёй краіны лёс. Розум яго і геній Шчасце ў жыцці нам прынёс. Лёс по белорусски - судьба. Я так искренно и считал - у імі гэтым маёй краіны лёс. Не считал бы - не сочинил. На русском получилось еще проникновенней и длиннее: Несет Волга свои воды Чрез долины и леса. Знают все теперь народы, Что здесь Ленин родилс'я. Здесь он рос, мечтал, учился, Годы детские провел. С ребятишками носился И в гимназию пошел. Здесь узнал о смерти брата. Сердце обожгло огнем. Здесь сказал Владимир свято: Мы пойдем другим путем! Здесь впервые он увидел Труд тяжелый бурлаков. Богачей возненавидел, Встал на трудный путь борцов. Неточность фактов, примитивность образов и рифм извиняет только чистосердечие. Пером точно водило сердце. А сердце принадлежало не партии как у Шолохова, а самому Ленину. Так нас воспитывали. Ну или так я воспитался. Правда, на этом моя поэтическая Лениниана и оборвалась. Стал бесконечно влюбляться в одноклассниц, соседок по дому, в киношных героинь. И Ильич ушел постепенно в тень. Не выдержал конкуренции с Танями, Валями, Светами. Так с кумирами бывает. Потом, уже во взрослой жизни я написал про Ленина всякого - и справедливого и несправедливого. Особенно на страницах "Комсомолки". И, конечно, уже не в стихах. Но зло и гневно почему-то не писал. Возможно, потому, что в юности он вошел в мое сознание не диктатором, не кровавым тираном, а Ильичом. Почувствуйте разницу.