Страна-изолятор - Четыре века карантинного опыта

Брежнев и холерный вибрион История о том, как генсек Леонид Брежнев «самоизолировался», опасаясь подцепить холеру, в Крыму известна довольно многим, а за его пределами – почти никому. Считается, что та вспышка была непродолжительной – всё-де началось и закончилось летом 1970 года в Крыму и Одессе. На самом деле это немного не так. Эпидемия началась в конце 1969 года в Куйбышевской (ныне Самарской) области. Правил ею тогда Виталий Воротников, будущий член Политбюро. Накануне он завершил строительство Тольяттинского автозавода, получил орден Ленина и был на отличном счету у начальства, дожидаясь своего перевода в Москву. А тут – холера! За каких-то полгода – полторы тысячи заболевших, 35 из которых умерли. По советским меркам – караул! Впрочем, вспышку стараниями усердного Воротникова быстро локализовали, хотя окончательной победы над хворью добиться не удалось, холера продолжала гулять до 1974 года. И Брежневу об этом регулярно докладывали. Собственно, он потому и не позволил Воротникову уехать в Москву, что опасался заразы. Да, Брежневу разъясняли, что общаться с Воротниковым вполне безопасно и заразиться холерой от него невозможно. Но генсек, говорят, был мнительным донельзя. И вместо перевода в столицу отправил Воротникова подальше, в Воронеж. Воротников был, мягко говоря, удивлён, тем паче что накануне его избрали депутатом Верховного Совета СССР. Брежневу разъясняли, что общаться с Воротниковым вполне безопасно и заразиться холерой от него невозможно. Но генсек, говорят, был мнительным донельзя. И вместо перевода в столицу отправил Воротникова подальше, в Воронеж И вот летом 1971 года генсек едет в Крым отдыхать на свою дачу в Ореанде, заходит в столовую пообедать и видит там… Воротникова! Завидев в дверях дорогого Леонида Ильича, тот тут же двинул к нему. Но Брежнева из столовой как ветром сдуло! В итоге в то лето он мало того что ни разу больше не появился на «первой» госдаче (теперь её называют «Глициния»), но от греха подальше не поехал и на соседнюю «двойку», где, как ему доложили, успел побывать Воротников. Его, кстати, генсек к тому моменту называл за глаза не иначе как «холерным вибрионом». Успокоение Брежнев нашёл только в Малой Сосновке за Массандровским дворцом, куда раньше почти не заезжал. Зато с той поры именно эта госдача оказалась у мнительного генсека в фаворе. В 1972–1973 годах там возвели новые «парадные» сооружения, а также стеклянный павильон для банкетов и приёма иностранцев. А «заразный вибрион» Воротников оказался в Москве только в 1975 году. Такая вот «самоизоляция» по-брежневски! Хрущёв и чёрная оспа А вот Никита Хрущёв, не в пример своему сменщику, избыточной мнительностью не страдал. И тех, кого считал чрезмерно мнительными и щепетильными, жестоко наказывал. Средней руки управленца Николая Дудорова Хрущёв назначил главой МВД, хотя тот никогда не носил погон и ни дня не работал в правоохранительной системе. Тем не менее целых три года Дудоров возглавлял советскую милицию. А под новый, 1960 год в Москве обнаружили чёрную оспу. Для локализации вспышки задействовали в первую очередь силы КГБ и МВД. И вот однажды Хрущёву приспичило побывать в закрытой на карантин Боткинской больнице. Посветить лицом, пообщаться с больными – Хрущёв такое любил. Его как могли отговаривали – мало ли, а вдруг заразится? Но первый секретарь, веривший в собственную неуязвимость, мало того что поехал в больницу сам, но и прихватил с собой главу КГБ Александра Шелепина (который, как и глава МВД, был человеком сугубо гражданским) и Дудорова. Зашли в палату с больными – и тут Дудорову стало не по себе, он упал в обморок. «Нежный какой», – припечатал Хрущёв. Дудорова вывели из палаты. Вероятно, врачи ему объяснили, чем могло быть чревато посещение изолированных больных, и Дудоров решил «самоизолироваться». На всякий случай. На следующий день министр отправил Хрущёву докладную записку: мол, прихворнул, опасаюсь, как бы не разболеться, всё-таки побывал в палате с больными чёрной оспой. Карантин, однако, растянулся у него на полтора месяца, видимо, осторожность Дудорова одержала верх над здравым смыслом. На работе он появился только в конце апреля. Хрущёву, конечно, об этом доложили. И 1 мая 1960 года – аккурат на всесоюзный праздник – Хрущёв уволил своего осмотрительного назначенца. «Нежного» Дудорова удалили в обидную «ссылку» – поручили готовить Всемирную выставку в Москве. Что же до Хрущёва, то он всегда наплевательски относился к эпидемиологической угрозе. В конце 50-х в Азербайджане один за другим стали совершать самоубийства видные партийцы республиканского значения. Хрущёв заподозрил, что дело нечисто, и отправил в Баку своего проверенного порученца, будущего председателя КГБ Владимира Семичастного. В то время в Азербайджане то тут, то там отмечались холерные вспышки. И Хрущёв с Семичастным неоднократно навещали больницы, где лечили холерных больных. Семичастный вспоминал об этом в телевизионном интервью в 1994 году, во время очередной вспышки холеры на Украине. Поэты Серебряного века и испанский грипп Коронавирус, к тоске-печали Дональда Трампа, так и не стал восприниматься как «китайский грипп», а вот пандемия столетней давности, когда переболела треть землян, запомнилась нам-таки как «испанка», хотя первыми пострадали Франция и Италия. В России от «испанки» умерли несколько десятков тысяч человек – отчего-то не особо брала нас та «испанка», а вот в Америке эта зараза выкосила более полумиллиона. В Германии из 10 млн заболевших умерли 100 тыс., а в Индии погибли целых 5 млн человек. Пандемия длилась порядка двух лет, унеся множество известных людей – от грузинского художника Нико Пиросмани до председателя ВЦИК Якова Свердлова. У коронавируса, кстати, с «испанкой» немало общего – от обеих болезней развивается острая дыхательная недостаточность, вызывающая смерть. По мнению профессора-медика Сергея Бабака, коронавирус и испанка «схожи по токсичности» и «чувствительны к одним антителам». В этой связи примечательно, как на ту эпидемию реагировали наши знаменитые предки. Маяковский, как отмечается в целом ряде воспоминаний о нём, страшно боялся заболеть. Хотя, несмотря на страх, Маяковский не отказался от хорошо оплаченного выступления в литературном кафе «Стойло Пегаса», а накануне там умерли от «испанки» два посетителя, причём прямо во время кутежа. «Боюсь поцеловать тебя, – писала Маяковскому его дама сердца Лиля Брик, – у меня такая паршивая «испанка», ещё заразишься!» Но страх потерять любимую оказался сильнее страха заразы. Как огня «испанки» боялся Сергей Есенин – он вообще опасался болезней, особенно, как отмечали его биографы (в частности, поэт-имажинист Александр Кусиков), тифа и сифилиса. Тем не менее Есенин и его приятель, поэт-имажинист Вадим Шершеневич нередко нарочно задирали коллег, картинно запахивая свои длинные плащи (считалось, что воздушный поток может переносить «испанку»). Кусиков и писатель Вениамин Каверин вспоминали, что Мариенгоф и другие поэты, визжа от ужаса, разбегались прочь под хохот Есенина. Примечательно, что в те годы столичные власти несколько раз пытались закрыть «Стойло Пегаса» – злачное место, считавшееся чуть ли не эпицентром заразы. Но в итоге и поэты, и публика приходили туда снова и снова, отчего карантинные меры всякий раз срывались. Не напоминает нынешнюю действительность? Пушкин и его Болдинская осень На самом деле в знаменитой Болдинской осени великого русского поэта не было никакой романтики. В своём родовом имении с двусмысленным названием (в архивных документах тех времён писали – Еболдино) Пушкин три месяца просидел затворником, спасаясь от холеры. Карантины, как отмечал Вересаев в книге «Спутники Пушкина», «совершенно парализовали хозяйственную жизнь страны, а эпидемии не остановили». Кстати, в Питере холеру именовали «польской хворью» (привет «китайскому вирусу» и «испанке»). Мол, проигравшие в ходе Польского восстания бродили по ночам, нарочно отравляя воду в Неве и овощи на рынках. QR-кодов и электронных пропусков в то время ещё не придумали, зато своё дело жандармы знали хорошо, в целях предупреждения расползания заразы полностью блокировав дороги. В итоге Пушкин и засел в Болдине, не имея возможности вернуться в Петербург. Сидящие нынче третью неделю на карантине россияне легко могут представить, что такое оказаться под замком. Да ещё без интернета, телефона и телевизора! Вот Пушкин, разгоняя скуку, и занялся тем, что умел и любил: стал писать целыми днями. Посмотрим хронологию: • 7 сентября – написал стихотворение «Бесы»; • 8 сентября – стихотворение «Элегия»; • 9 сентября – окончена повесть «Гробовщик»; • 13 сентября – окончена «Сказка о попе и о работнике его Балде»; • 14 сентября – окончена повесть «Станционный смотритель»; • 18 сентября – окончено «Путешествие Онегина»; • 20 сентября – окончена повесть «Барышня-крестьянка»; • 25 сентября – окончена IX глава «Евгения Онегина»; • 26 сентября – стихотворение «Труд»; • конец сентября – стихотворение «Ответ анониму». И это только сентябрь, а всего Пушкин провёл в Болдине три месяца, написав около 100 произведений! Интересно, нынешний карантин пополнит чем-то отечественную литературу? Или литераторы измельчали? Конкретно удивительно, но эпидемии, выкашивавшие по пол-Европы, почти всегда обходили нашу страну стороной. Жертвы были и у нас, но не так много, как в Старом Свете. Возможно, именно благодаря самоизоляции и карантинам. Где-то начиная с XVI века карантины вводились регулярно. В 1557 году под Псковом во время чумы ставили карантинные «засады», дабы «стерещи от мору» народ. Обходивших засады купцов и попов для острастки били батогами – на глазах у честного народа. В городах на карантин запирались целыми домами, не отворяя дверей даже священникам. Царь Борис Годунов, прослышав о «моровом поветрии», идущем к Смоленску, в 1602 году распорядился установить пограничные заставы и запирать иностранных торговцев «покуда не помрут от болезни либо не излечатся». А в 1665 году архангельский воевода прознал о чуме в Лондоне – и закрывал английских купцов в тюрьмах на несколько месяцев, повелев выдать им «еды на тридцать рублёв» и новое платье, а старое закопать в землю. Сидящие нынче третью неделю на карантине россияне легко могут представить, что такое оказаться под замком. Да ещё без интернета, телефона и телевизора! Вот Пушкин, разгоняя скуку, и занялся тем, что умел и любил: стал писать целыми днями Как пишут историки, карантины были настолько жёсткими, что местные жители чаще умирали от голода, нежели от болезней. Немудрено, что нехватка продовольствия во время карантинов приводила к масштабным бунтам. В 1828 году в Севастополе объявили чумной карантин. Всех проезжающих на две недели изолировали в чумных бараках, но это не спасало – эпидемия лишь разрасталась. В 1830-м карантин ужесточили, введя самоизоляцию для горожан. Но севастопольцы этому воспротивились. В считанные часы в городе начался мятеж. Градоначальника Николая Столыпина горожане растерзали на площади, а офицеры местного гарнизона самоустранились от его защиты, позже присоединившись к восставшим. Из Симферополя на подавление бунта выступил гарнизон – что, как видно, и послужило началом, мягко выражаясь, традиционно недоброму отношению жителей двух городов Крыма друг к дружке. Симферопольцы разгромили севастопольцев наголову. Несколько тысяч бунтарей арестовали, тысячу сослали на каторгу, а семерых зачинщиков казнили. Четыре тысячи гражданских депортировали в российскую глубинку – неблагонадёжные! С тех пор в Севастополе не было ни массовых вспышек инфекционных болезней (а в Симферополе были как минимум ещё трижды), ни народных восстаний. Севастопольцы хоть и не победили, но российскую глубинку взбаламутили изрядно. Кстати, изгнанным из Крыма бунтовщикам довелось отличиться ещё раз – в Старой Руссе Новгородской области. Вначале по городу поползли слухи о том, что кто-то отравил воду в местных колодцах, – и так началась вспышка холеры. Задержали паникёров – это как раз и были высланные севастопольцы. Но горожан эти аресты возмутили. От властей потребовали разъяснений, народ собрался на площади. А на них двинули батальон военных, и те стали стрелять. И тогда народ, что называется, взялся за оружие. Городских чиновников безжалостно убивали. Заодно и врачей. Начались грабежи. Несколько дней отчаянного противостояния – и бунт подавили. Около тысячи бунтарей погибли во время перестрелок с военными или были казнены. Кстати В середине 90-х знаменитый киноактёр Михаил Пуговкин жил в Ялте, всеми забытый и совсем невостребованный. Как-то раз съёмочная группа одного крымского телеканала, оказавшись в городе-курорте, буквально нос к носу столкнулась на улице с великим комедиантом – тот шёл в магазин за продуктами. А был конец лета 1994 года – в Крыму была очередная вспышка холеры. Телевизионщики пытались напроситься к Пуговкину домой на интервью, однако тот поставил условие: раз на дворе карантин, нужно принять меры! А какие меры – хлоркой, что ли, натереться?! Не хлоркой – многозначительно подмигнул Пуговкин, и натираться не надо – лучше вовнутрь! Так, на скамеечке в парке неподалёку от магазина мы прошли первую санобработку, а позже у Пуговкина в квартире – вторую. Так карантин помог автору этих строк снять фильм о Пуговкине, который чуть позже увидели в Москве, после чего мэр столицы Юрий Лужков перевёз актёра в столицу. Не было бы счастья, да холера помогла!