Foreign Affairs (США): слабость авторитарного лидера

Ранее в этом месяце президент России Владимир Путин заявил, что поддерживает конституционные поправки, которые позволят ему оставаться на своем посту еще два срока. Когда в 2035 году эти сроки истекут, ему исполнится 84 года и (если ему удастся) он станет лидером, правящим страной дольше всех в истории России. Хотя политическое долголетие Путина примечательно, переход России к персоналистскому правлению — при котором политическая власть все больше сосредотачивается в руках одного человека — происходит в рамках общей тенденции. Например, до недавнего времени казалось, что в Китае происходит укрепление однопартийного режима, при котором элиты разделяли власть и поддерживали действующий механизм преемственности. Но за последние пару лет Председатель КНР Си Цзиньпин отменил ограничения по срокам полномочий и сосредоточил политическую власть в своих руках — главным образом, за счет других институтов, таких как китайская коммунистическая партия и вооруженные силы. В других странах, таких как Турция при Реджепе Тайипе Эрдогане и Филиппины при Родриго Дутерте, также можно наблюдать, как режимы объединяются вокруг одного человека. Сильные авторитарные правители, казалось бы, становятся еще сильнее. Но в возвышении правителей-персоналистов, несмотря на все проблемы, которые они собой представляют, возможно, есть положительный момент для будущего демократии. Персонализированные режимы более нестабильны, чем другие типы автократий, и они, как правило, плохо заканчиваются для своих лидеров. Сосредотачивая власть в руках одного человека, персонализм порождает коррупцию и подрывает работоспособность государства. Самое главное, что в отличие от однопартийных режимов, персоналистские режимы не представляют собой легко экспортируемую модель автократического правления, которую могут перенять другие государства. Опасности персонализма Персонализированное правление возникает тогда, когда другие элиты не в состоянии успешно остановить процесс сосредоточения власти автократом. Персонализм вреден для других элит: опасаясь появления конкурента, персоналистские диктаторы зачастую меняют свои правящие элиты, проводят чистку их рядов, сажают их представителей в тюрьму и даже казнят. В этих условиях другим представителям элит становится все труднее согласовывать свои действия с целью отстранения авторитарного лидера от власти. Со временем становится трудно заставить уйти лидеров-персоналистов, действуя изнутри. Но со временем такая вызванная паранойей «несгибаемость» режима становится причиной его падения. Как неоднократно показывали исследования, персоналистские режимы менее долговечны, чем режимы, которые возглавляют партии, правящие коллегиально (они остаются у власти примерно в два раза меньше по времени, чем режимы, возглавляемые правящей партией), и причиной их уязвимости является беспрерывное сосредоточение власти. Поскольку ключевым фактором при этих режимах является лояльность, на руководящих постах в силовых службах оказываются подхалимы-приспособленцы, а подготовка и эффективность этих структур поддерживается на низком уровне в расчете на то, что они не смогут организовать успешный государственный переворот. В результате персоналистские режимы менее способны вести войны. А когда начинаются массовые протесты, при этих режимах чаще всего наблюдается дезертирство в рядах вооруженных сил и элит. Когда недавно один российский телекомментатор елейным голосом заявил, что «без Путина Россия нежизнеспособна», он произносил эти слова как комплимент. Но его фраза также свидетельствует об уязвимости и нестабильности персоналистских режимов. Чтобы оставаться незаменимым, Путин должен постоянно балансировать между противоборствующими группировками своего режима, что накладывает реальные ограничения на его власть и держит российские институты в постоянном состоянии дезорганизации. Оказавшись у власти, авторитарные лидеры попадают в паутину услуг, одолжений, благосклонности и покровительства, в которой личные связи имеют приоритет над институциональными интересами. В результате передача власти и приход к лидерству связаны с большой неопределенностью. В случае с Путиным, например, перспектива его ухода дестабилизирует даже тех людей, которые недовольны его правлением. Неудивительно, что персоналистские режимы весьма восприимчивы к кризисам преемственности после смерти автократа или до того, как помазанник-преемник сможет успешно сосредоточить власть в своих руках. Местное правление, мировой порядок Следовательно, в долгосрочной перспективе переход к персонализму может способствовать сохранению жизнеспособности либеральной демократии как универсальной модели. Персонализм может быть только локальным. Его идеология состоит в том, чтобы сосредоточить власть любым возможным способом. Это тактика усиления единоличной власти, а не стратегия институционального правления. Поэтому у этой идеологии нет привлекательности прежних универсализирующих идеологий, таких как фашизм и коммунизм, которые предлагали надежные, понятные и порой чрезвычайно привлекательные альтернативы либеральной демократии. До недавнего времени одну из таких альтернативных идеологий казалось, предлагало однопартийное государство Китая. Пекин, по-видимому, разработал систему, в которой соблюдались ограничения по срокам пребывания у власти, и круг элит мог реализовывать национальные интересы, сочетая преимущества капиталистической свободы действий с автократической централизацией. Волю народа представляли не противоборствующие группы, приходящие к власти на смену друг другу, а единый орган. При этом эта система позволила бы избежать тупика многопартийной демократии, повысить эффективность государственного управления и защитить суверенитет страны от «наступления» мирового порядка во главе с США. Единоличные правители могут давать те же обещания, что и господствующие правящие партии. Но обещания правителей-автократов подкрепляются не институциональными механизмами, а силой их харизмы и личной лояльностью. В результате их способность управлять более ограничена, чем кажется на первый взгляд. Наиболее проблематичным является то, что сила их заявлений зависит от коллективных оценок того, как долго они будут оставаться у власти. Режимы, которые в отсутствие конкурентов кажутся стабильными и высокоэффективными, начинают выглядеть уязвимыми и фальшивыми, как только они оказываются под угрозой. Согласно недавно высказанным доводам в пользу тезиса Фрэнсиса Фукуямы о конце истории, его основная точка зрения («у либеральной демократии нет потенциальной альтернативы») остается верной и сегодня. Ни Китай, ни Россия, ни «Исламское государство», то есть ИГИЛ (террористическая организация, запрещенная в РФ — прим. ред.), ни национализм не предлагают «исчерпывающего набора политических и экономических идей, который со своими универсальными устремлениями и глобальной привлекательностью мог бы стать альтернативой либеральной демократии». И хотя такой альтернативой могло бы стать однопартийное государство в сочетании с разделением власти и институционализированной преемственностью, сейчас это выглядит все более маловероятным. Это еще не значит, что можно не беспокоиться по поводу роста влияния авторитарных лидеров. В конечном итоге движение к авторитарному правлению может оказаться саморазрушительным, но со временем, как сказал Джон Мейнард Кейнс, мы все умрем. Персоналистские режимы развязывают все больше войн и делают жизнь своих народов невыносимой. Кроме того, персоналистские режимы неспособны к адаптации: и Китай, и Советский Союз пережили периоды чрезвычайной персонализации (при Мао и Сталине), но сумели восстановиться и вернуться к однопартийному правлению. Тем не менее, даже в эпоху повсеместного разочарования в демократии, альтернативы, которая была бы привлекательной для всех, пока еще нет. Поворот к персонализму, несмотря на все потенциальные проблемы, которые он создает, только подтверждает эту реальность. Авторитарные лидеры, может, и становятся сильнее, но этого нельзя сказать об идеологии, используемой для поддержания их правления.