«Скрытая угроза»: что делать с женами и детьми исламских боевиков?
«Радикальные исламисты в основной своей массе — не маленькие дети, бездумно попавшие под влияние привнесенной извне разрушительной религиозной идеологии. Они убивают и умирают за свои убеждения. Почему мы считаем, что способны кого-то переубедить — и почему должны ставить перед собой такие цели? Ведь общество не переубеждает обычных уголовников — оно наказывает их в соответствии с УК», — политолог, секретарь-координатор Кавказского геополитического клуба, глава информационно-аналитического центра «Граница настоящего» Яна Амелина рассказала в интервью ИА REGNUM к каким последствиям могут привести «эксперименты» в малоизученной области дерадикализации семей радикальных исламистов ИА REGNUM: Программа дерадикализации в России работает довольно давно, на ком и где она отрабатывалась? Насколько успешной эта программа считается сейчас? Насколько мне известно, никакой единой программы дерадикализации в России нет, как и на Западе. Специалисты в регионах работают кто во что горазд и как один жалуются на отсутствие действенных — а зачастую вообще каких бы то ни было — методик по ресоциализации членов семей исламистских боевиков. О самих боевиках говорить тем более не приходится — впрочем, они, вопреки алармистским заявлениям некоторых пропагандистов, отнюдь не рвутся в страну своего бывшего проживания. Между тем проблема стоит достаточно остро. В одном из поволжских регионов специалисты, рассказывая о возвращенной из ближневосточных лагерей дошкольнице — дочери погибших боевиков «ИГ» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) — только разводили руками: как с ней работать? Первое, что с ужасом заявил ребенок, осознавший, что вернулся в Россию — я же теперь никогда не выйду замуж! Она имела в виду, что попала на землю «неверных». Что же говорить о более старших детях? Что творится в их головах? С одной стороны, этой дошкольнице, как и совсем малышам, возможно, смогут помочь квалифицированные детские психологи. С другой — что делать с десятилетками и подростками, «львятами халифата», насмотревшимися — а то и участвовавшими — в игиловских (организация, деятельность которой запрещена в РФ) ужасах? И уж тем более — с их мамашами, если те сумеют избежать наказания. Кто поверит, что они были якобы обмануты своими мужьями или вербовщиками, да и кому интересны эти инфантильные объяснения? Эта проблема применительно к членам семей не только «игиловцев» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), но и других запрещенных в России террористических радикально-исламистских формирований, была поднята, например, на всероссийском совещании руководства региональных комиссий по делам несовершеннолетних, прошедшем в конце октября 2019 года в Тюмени. Профессионалы не смогли найти ответа на данный вопрос. Проблема не только с методиками — мало и просто живого опыта. Помимо концептуальных, есть и чисто технические сложности — так, если родители не лишены родительских прав, сотрудникам комиссий по делам несовершеннолетних фактически закрыт доступ в семью. И на каких принципах воспитывается молодое поколение исламистов в семьях, отсидевших за участие в «ИГ» (организация, деятельность которой запрещена в РФ), «ИК» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) или «Хизб ут-Тахрир» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) — до поры до времени останется семейной тайной. Много вопросов вызывает и практика передачи малолетних детей «игиловцев» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) в семьи родственников. А другой, насколько известно, нет. С одной стороны, это гуманно — куда гуманнее, чем распределять их в детские дома. Но с другой — эти родственники, обычно старшее поколение, дедушки и бабушки, уже допустили педагогический провал, проворонив радикализацию собственных детей. А может быть, и способствуя ей?.. Где гарантии, что с внуками воспитательный процесс пойдет успешнее? Как он будет контролироваться? Читайте также: «Люди — мутанты»: России и Туркестану угрожают жены и дети боевиков ИГИЛ* Настораживает, что, несмотря на все эти вопросы, некоторые специалисты предпочитают выдавать желаемое за действительное. На недавнем мероприятии в одной поволжской республике, где проблема распространения радикального исламизма одно время стояла достаточно остро, прозвучало, что для дерадикализации убежденного исламиста якобы достаточно от нескольких часов (!) до нескольких дней работы с профессиональным психологом, который легко и быстро разъяснит клиенту его экстремистские заблуждения. Кому бы из психологов, политологов или религиозных деятелей я ни рассказывала эту историю, реакция была одна — глубокое недоумение. Очевидно, что подобные «методы», тем более в такие сроки, не работают и не будут работать, каких бы чудо-психологов (впрочем, где их взять?) ни подключали к этой программе. ИА REGNUM: Специалисты какого профиля должны входить в идеальную группу по дерадикализации и адаптации боевиков и членов их семей? Вернусь к тому, о чем уже говорили: на сегодняшний день эффективной «программы дерадикализации» не существует ни у нас, ни на Западе. Это, безусловно, не исключает того факта, что некоторые радикалы действительно пересматривают свои убеждения под воздействием жизненных обстоятельств или страха уголовного преследования. Но многие не пересматривают и не собираются. Радикальные исламисты в основной своей массе — не маленькие дети, бездумно подпавшие под влияние привнесенной извне разрушительной религиозной идеологии. Они убивают и умирают за свои убеждения. Почему мы считаем, что способны кого-то переубедить — и почему должны ставить перед собой такие цели? Ведь общество не переубеждает обычных уголовников — оно наказывает их в соответствии с УК. Профилактическая работа и неизбежное наказание за совершенные преступления представляются более действенными мерами, чем какие-то специальные «программы дерадикализации», под которые можно списывать существенные суммы. ИА REGNUM: Сколько может стоить работа одной такой группы в течение года? Сколько дадут. «Дерадикализаторы» освоят любые суммы. ИА REGNUM: Как вы считаете, применим ли российский опыт дерадикализации (или европейский) к Туркестану? Смотря о каком опыте идет речь. О применении НЛП (нейролингивистическое программирование — прим. ИА REGNUM), слышала и о таком, но надеюсь, что это всё-таки шутка? О беседах с психологами? О лишении боевиков «ИГ» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) гражданства? О замене радикальных имамов традиционалистами? О религиозном просвещении молодых людей? О создании рабочих мест и вовлечении молодежи в социальную жизнь? О выдаче дерадикализующимся квартир, машин и жен? Можно перечислить еще много разных направлений, часть которых не работает, а другие являются, скорее, общепрофилактическими мерами. Кто же будет спорить, что молодежи, да и не только ей, нужна работа и социальные гарантии? Но нет, «так это не работает», как написал мне один сам в себе запутавшийся радикал. Нужен альтернативный «исламскому государству» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) вариант «сияющего града на холме», нужна позитивная идеология, нужен подвиг, нужно настоящее поле приложения усилий, а не предлагаемая обществом потребления гонка за айфонами и ипотекой. И пока все это не появится, мы так и будем «дерадикализировать» тех, кто мог бы принести пользу обществу и государству. ИА REGNUM: Насколько безопасно доверять работу с такой специфической группой людей иностранным специалистам? Поскольку эффективность зарубежных программ дерадикализации вызывает не меньше вопросов, чем российский опыт, полагаю, что помощь иностранных специалистов не так уж необходима, тогда как средств на нее придется потратить в разы больше. Стоит учесть, что исламистский радикализм в США, Европе, Средней Азии и России порождается совершенно разными причинами, а исламские сообщества данных государств и макрорегионов кардинально различаются между собой и по способу формирования, и по степени радикализации, и по массе других параметров. Это также серьезный довод в пользу того, чтобы привлекать к работе с ними именно местных специалистов, которых необходимо готовить в местной среде. Разумеется, учитывая положительный опыт других стран, если таковой найдется. ИА REGNUM: Расскажите о случаях, которые вам запомнились во время работы. Были ли примеры удачного перехвата человека, который встал на путь радикализации, но его успели от этого спасти? Радикализация — примета определенного жизненного периода. Если в это время начинающий исламист встречается с авторитетным религиозным деятелем, способным разъяснить всю суть его заблуждений, это часто дерадикализирует его. Таких случаев достаточно много. Впрочем, некоторым, чтобы разочароваться в своих прежних взглядах, необходимо побывать в рядах какого-нибудь «ИГ» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) в роли пушечного мяса. Отказ от участия в радикальных движениях после тюрьмы — также не редкость, но степень его «идейности» оценить достаточно трудно. Однако на некоторых повлиять практически невозможно. Им безразличны как богословские доводы, так и апелляции к гуманизму и «общечеловеческим ценностям». Именно на эту, условно, психопатическую часть общества и рассчитана исламистская пропаганда в миллионных пабликах в соцсетях. На фоне снижения привлекательности идеологии и практики радикального исламизма на первый план в среде российской молодежи выходит новый пласт деструктивных практик, объединенных идеей безмотивного «насилия ради насилия». Не удивлюсь, если в скором будущем мы увидим показательные примеры слияния проигиловского (организация, деятельность которой запрещена в РФ) и, скажем, условно-«колумбайнерского» контингента. В определенный период керченский убийца Владислав Росляков интересовался исламизмом — а на пике расцвета «ИГ» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) им интересовались многие — хотя в итоге пошел по пути серийного убийцы, вдохновленного расстрелом в американской школе «Колумбайн». ИА REGNUM: По каким признакам можно увидеть, что человек стал жертвой вербовки и пропаганды? И что в этом случае нужно делать родственникам? Если человек подписан на десятки радикально-исламистских пабликов в социальных сетях, участвует в сетевых дискуссиях о необходимости уничтожения российского государства, болезненно зациклен на «чистоте» своих «сестер» по вере (как правило, не имея опыта отношений и тем более брака), называет себя «гураба» (чуждый этому миру), будучи обычным социальным дезадаптантом — это повод бить тревогу. Подписка на один-единственный радикальный исламистский паблик, проповедующий убийство «неверных» (сообщества существенно различаются по степени радикальности), и просиживание штанов именно в нем — это повод бить тревогу. Использование символики «ИГ» (организация, деятельность которой запрещена в РФ) (под лозунгом «Я мусульманин, и это мой флаг»), переименование аккаунта в соцсети в «Шамиля Басаева», прослушивание песен вроде «Салам» рэпера по кличке «Лицо», пропагандирующего безмотивный терроризм под псевдоисламистскими лозунгами — все это поводы бить тревогу. Что делать родственникам? Отслеживать сетевое и реальное поведение близкого человека, не стесняться задавать вопросы, а если дело заходит слишком далеко — обращаться в правоохранительные органы. Иллюзий, что все это — шутки и само пройдет, быть однозначно не должно: история терактов девяностых и двухтысячных — убедительный тому пример. * — организация, деятельность которой запрещена в РФ
