Перераспределение против производства: бизнес тормозит прогресс

В фильме «Игра на понижение» один из героев, убеждённый в лживости и коррумпированности финансовых корпораций, начинает против них игру — и выигрывает, предсказав кризис 2008 года. Но в последний момент на него снисходит озарение: хотя деньги и ушли от «плохих» финансистов к «хорошему», реальный сектор экономики (то есть почти всё общество) ничего с этого не выиграл. Рядовой работник и налогоплательщик всё равно расплатился за финансовые спекуляции; банки же и их руководители вышли из кризиса ещё более богатыми и могущественными. Эта несправедливость показывает, что прибыль в современном финансовом капитализме находится в сложных, противоречивых отношениях с ростом экономики: реальное развитие далеко не всегда «выгодно», интересы потребителей и людское счастье приносятся в жертву иным «показателям». Крупные капиталисты, когда-то представлявшиеся изобретателями, организаторами, фанатичными лидерами — превратились в держателей акций, спекулянтов и «профессиональных менеджеров», рассматривающих любую область жизни как источник лёгких денег. Разница между общественной полезностью и частной денежной выгодой (потребительной и меновой стоимостью по Марксу) не просто «выросла» (подобно неравенству), но качественно изменила общество, человеческие отношения, политику. Трансформацию эту анализировал американский социолог Торстейн Веблен в книге «Инженеры и ценовая политика», вышедшей в 1921 году — в эпоху перелома, перехода промышленного капитализма в финансово-империалистический. А также в годы осмысления Первой мировой войны, в которой, как в кризисе 2008 года, узкий слой капиталистов выиграл — а большинство народа оплатило их выигрыш. Веблен заметил, что классическая роль капиталиста с расширением и усложнением производства распадается на множество специализаций: управляющий производством, технический консультант, финансовый менеджер, инвестиционный банкир и т.д. Причём деятельность на каждой из этих позиций становится всё более рутинной, стандартизированной, не восприимчивой к инициативе и личным качествам человека. Исполнители ролей ограниченной протоколом бюрократией, винтиками в отлаженной машине. Собственник же, имеющий право принимать окончательное решение, совершенно отрывается от «предметной области», которой управляет. Он оказывается на заоблачной вершине Олимпа, под которой располагается иерархия наёмных работников. Автор фиксирует тот же процесс, что социалисты (Ленин, Гильфердинг и др.) описывали как слияние финансового капитала с промышленным и с государством. Однако Веблен заостряет внимание на том, что уже в Первую мировую войну отчуждение собственников и топ-менеджеров от процесса производства привело к значительным растратам и ошибкам, не считая сознательных попыток нажиться на конфликте и дефиците. Также автор отвергает мечты о создании единой мировой монополии, транснационального правительства, которые устранят конкуренцию и переведут экономику на рациональное планирование. Именно конкуренция приводит к ликвидации свободного рынка: даже в рамках одной суперкорпорации отдельные управленцы, отделы, группировки, не считаясь с нуждами производства, продолжат борьбу за долю в прибыли и за власть. Но в чём же тогда состоит суть деятельности нового капиталиста? До сих пор мы считаем, что владелец капитала получает сверхприбыль за то, что он развивает какую-то сферу. Веблен же указывает, что деятельность капиталиста сводится к саботажу: капиталистическая эффективность требует от него выпустить минимум продукции для максимума прибыли, сокращать персонал и поддерживать численность армии безработных, ограничивать производство, чтобы давить на конкурентов и собственных работников (увольнения и локауты). На государственном уровне капитал в политических целях прижимает свободу коммуникаций и СМИ (цензура), в экономических — занимается протекционизмом (для демпинга на заграничных рынках) и ужимает социалку. Читайте также: Иллюзорная экономика: как финансисты обманули мир Заостряя позицию Веблена, можно сказать, что современный капитализм — это не экономика производства, а экономика перераспределения в условиях потенциального изобилия. Её основой является колоссальный рост мировой производительности труда в ХХ веке, развитие технологий, городской инфраструктуры и коммуникаций. Сегодняшний успешный капиталист должен быть не изобретателем или инженером (потому и важна красивая «икона» Илона Маска, исключения, которое выставляют за правило) — ему нужно обладать связями, заниматься лоббизмом, уметь обходить закон и делиться прибылью с правильными людьми, чувствовать «классовые интересы»; он везде ищет способ сделать быстрые и лёгкие деньги. Частный пример: в Перестройку в России зачастую проводили автоматизацию производства и документооборота на фирмах только затем, чтобы перепродать их иностранцам. Доходность бизнеса теперь — больше политический вопрос, чем технический или научный. Потому в политике даже на местном уровне мы встречаем толпы топ-менеджеров, общественные советы капиталистов при государственных органах; отсюда — и двусмысленность международных отношений (и воюем, и сотрудничаем). Все сферы жизни подчиняются маркетингу, PR, рекламе: важно не то, что ты есть (или что ты производишь), а как ты себя продаёшь. Даже далёкие от левой повестки интеллектуалы приходят сегодня к мысли, что необходимо как-то отделить мух от котлет: полезные виды деятельности от паразитических. Особенно остро этот вопрос встал после кризиса 2008 года в связи с финансовыми спекулянтами. Они наиболее очевидно занимались перераспределением чужих (общественных) благ, не давая ничего обществу. Более того, их деятельность стала совсем похожа на игру в казино, в ней почти не осталось рационального расчёта и просчёта рисков — тем более, что государство готово было спасти даже самых безрассудных игроков (за счёт налогоплательщиков). Ещё Маркс предупреждал, что производство — лишь вынужденное пристанище капитала: если у него появляется возможность получить прибыль легче и быстрее, например, грабежом, войной или спекуляцией — он сразу ею воспользуется. Но можно ли сегодня просто «изъять» из капитализма отдельный элемент, финансовую спекуляцию, не затронув банки, бизнес и государства? Устранить минусы капитала, оставив только его плюсы? Веблен утверждает, что капиталистический уклад полностью построен вокруг «ценовой системы» (максимизации частной прибыли), и все элементы его связаны, взаимно поддерживаются; а прибыли и убытки являются не личным делом, а распределяются по всей сети (или перекладываются на общество, но тоже средствами единой системы). Современные экономисты описывают множество точек «соприкосновения» финансов, бизнеса и государства, — и, хотя вопрос о действительном масштабе проблемы остаётся открытым, ясно, что простым ограничением спекуляций или налогами на богатство ограничиться невозможно. Борьба с одним «злом» либо породит множество альтернативных махинаций, либо потребует масштабной перестройки всей системы. Сам Веблен предлагает грубое решение проблемы: производство, коммуникации и транспорт остаются; все остальные сферы считаются расточительством. Из капиталистической иерархии устраняются все уровни, возвышающиеся над инженерами и учёными, непосредственно занимающимися производством. Расчёт идёт на то, что техническая интеллигенция — это сумасшедшие фанатики, готовые развивать производство ради производства. Освобождение производительных сил от гнёта частных интересов создаёт изобилие, распределение идёт в духе «каждому — по потребностям» (профессиональным). Ясно, что интеллигенция, получив неограниченную власть (да ещё, по Веблену, осознавая себя как отдельный класс), легко превратится в нынешних капиталистов. Менее очевидно, что не существует «объективных» потребностей производства: что и как производить, какие исследования и в каком направлении вести — решает человек. Людские потребности во многом формируются обществом, культурой, даже банально рекламой. Можно протестовать против того, в какую сторону они развиваются, но странно выступать против самого их расширения (роста уровня жизни, увеличения поля возможностей для творчества и досуга). Сфера услуг больше не сводится к роскоши для высших классов. Нельзя ли рассмотреть политизацию капитала и отделение его от рутинного контроля за производством не как проблему, а как возможность? Важным доводом против власти низовой самоорганизации всегда было то, что рядовые граждане не обладают достаточными техническими (экономическими) знаниями, чтобы заменить капиталиста. Однако не стала ли собственность (по крайней мере, в лице держателей акций) отныне лишь политическим или юридическим вопросом, а не проблемой квалификации? Не становится ли условный гражданский Совет достаточно «компетентным», чтобы получать дивиденды вместо капиталиста? Исследования таких международных организаций, как Oxfam, показывают, что обладание богатством сегодня не предполагает обладания какими-то особыми навыками, знаниями или творческими способностями. Капитализм сегодня спасает его мировой характер: производство разных благ распределено по миру, и опасность отключения от этой сети (из-за устранения местных капиталистов) ставит перед отдельной страной даже больше вопросов, чем представляется Веблену (думающего категорией мировой революции). Автор считает СССР государством, достигшим автаркии (независимости от других стран) — но реальность была иной; Советский Союз с трудом, в уникальных послевоенных условиях, обеспечил себе минимально необходимую внешнюю торговлю, даже в ситуации скудных запросов крестьянского населения. Сегодня в России снова ожила тема автаркии, импортозамещения и т.д. Но не является ли это лишь риторикой, очередным блефом в торговле с Западом? Можем ли мы рассчитывать на как бы социалистический Китай? Конечно, исследование Веблена не может ответить на эти вопросы. Описанные им условия более актуальны для США, Европы или Китая, чем для нас. И всё же сегодня необходимо по-новому оценить роль капиталиста в экономике, связь капиталистического строя и эффективности производства. Может оказаться, что мы переоцениваем (или неправильно представляем себе) компетенции власть имущих, принижаем себя и свои возможности. Подобно тем рабочим, что соглашаются на снижение зарплаты, поскольку начальник утверждает, что «денег нет», и не лезут в дела предприятия, поскольку «начальству видней». Это не значит, что каждый гражданин не должен стремиться разобраться в политике, экономике и управлении; просто, возможно, задача эта более решаема, чем кажется.