Кто переписывает историю? В Карелии вышли две совершенно разные книги про Сандармох

Блогер и плотник Сергей Филенко о двух совершенно разных книгах про одно и то же. В Карелии на минувшей неделе вышли две книги про страшные события, которые пережила наша страна в середине прошлого века. Первую «Место памяти Сандармох» в следственном изоляторе написал историк и открыватель захоронений в Сандармохе Юрий Дмитриев. Вторую книгу «Загадки Сандармоха» написали историк Сергей Веригин и журналист Армас Машин. Если коротко, то первая о сталинских репрессиях и их жертвах, похороненных в Карелии, вторая о гипотезе, что в Сандармохе могли гинуть не только жертвы террора сталинских палачей, но и советские военные, убитые финнами. Об этой истории наш портал уже писал. На презентации обеих книг побывал наш внештатный автор Сергей Филенко, тот самый плотник, который в прошлом году прошел всю Карелию на снегоступах, серия очерков которого сейчас выходит на нашем портале. Сергей человек начитанный, образованный, несмотря на то, что плотник, с прекрасным слогом, и мы попросили его сравнить две презентации и две книги, благо что обе они оказались в его литературной коллекции. Сергей согласился, и по традиции написал литературный очерк в свойственном ему стиле. Вот он. «Место памяти Сандармох» 28 января в клубе «Agriculture» была презентация книги Юрия Дмитриева «Место памяти Сандармох». Публицист, краевед, руководитель карельского отделения общества «Мемориал» написал ее в Петрозаводском следственном изоляторе. Я пришел, и печально слушал, и тихо вспоминал: Ремонтировали рубленый дом 1909 года постройки: сруб вывешен, разобраны полы, в канаве под стеной колочу опалубку. Лето, жара; на свет в стекла бьется залетевший внутрь крупный гнус. «Сергей, смотри: сталинская амнистия пятьдесят третьего!» Разгибаюсь к окошку. Хозяин распахивает створки, и в мое лицо густо брызжут слепни. Нам не смешно – его деда вывели из этого дома в тридцать седьмом, и он никогда не вернулся. Академик Николай Вавилов умер в Саратовской тюрьме от истощения и воспаления легких в сорок третьем. В 1955 году реабилитировали: дело было полностью сфабриковано. Без малого год, ночами, пытал Вавилова следователь Хват: «Ты кто?» «Академик Вавилов». «Мешок говна ты, а не академик!». За Вавилова в том же пятьдесят пятом немножко пожурило Хвата начальство – объясняться заставили. Простили, конечно. Он тогда уже год, как в отставку вышел. В просторной московской квартире, на хорошей полковничьей пенсии, прожил до 1993 года. Когда в перестройку мы ужасались, как на допросе Хват мочился академику в лицо, этот веселый чекист был жив и здоров. По Тверскому бульвару прогуливался, дома водочку закусывал колбаской. А рукопись книги по истории земледелия, которую Вавилов подготовил в тюрьме, органы НКВД тупо уничтожили. На Соловках, давно, у Секирной горы, видел Юрия Дмитриева впервые. Мы тянули экотропу на Белужий мыс, он искал останки репрессированных. Мой напарник его знал, перекинулись парой слов. Был Дмитриев нерв, стержень и гвоздь. Думая о нем, стал видеть вдоль нашей тропы пни лагерных вырубок. Рассматривал остатки ГУЛАГовского барака возле заброшенного шлюза на реке Кулой. На кривых сбежистых еловых бревнах, взятых в стены без отбора, – откуда конвой велел, – читал каллиграфический почерк выщербленным топором в умелой руке. Большой террор и Великая Отечественная почти дожгли мой народ, переживший Первую мировую, Октябрьскую революцию, Гражданскую, Голодомор, Индустриализацию, Коллективизацию. И теперь мы больше не строим шедевров деревянного зодчества, как прежде. Уцелевшее сохранить не умеем – можем чуть замедлить утраты. «Поташников остановился, ожидая Григорьева. – Ты можешь это... плотничать? – задыхаясь от внезапной надежды, выговорил он. Я, видишь ли, – весело сказал Григорьев, – аспирант Московского филологического института. Я думаю, что каждый человек, имеющий высшее образование, тем более гуманитарное, обязан уметь вытесать топорище и развести пилу. Тем более если это надо делать рядом с горячей печкой. – Значит, и ты... – Ничего не значит. На два дня мы их обманем, а потом – какое тебе дело, что будет потом». Некоторые места из Варлама Шаламова помню почти наизусть. История ХХ века жарко и ядовито тлеет, дышит в подвалах нашего общего дома «Россия», и мы туда почти не ходим, боимся. Методы точечных репрессий все те же: «фальсификации, жульничество, манипуляции и обман». Считанные секунды Дмитриева ведут в наручниках по лестницам и коридору в зал суда. С редактором книги Анатолием Разумовым они успевают обменяться мыслями о подготовке рукописи «Место памяти Сандармох» к печати. Общественность и правозащитники убеждены: уголовное преследование Юрия Дмитриева политически мотивировано, а обвинение буквально выдумано следствием. Оно сфабриковано предельно подло, гаже подкинутых наркотиков. Справка: 13 декабря 2016 года карельский историк-поисковик Юрий Дмитриев был арестован. 30 лет своей жизни он посвятил восстановлению памяти о жертвах политических репрессий. Ему было предъявлено обвинение в изготовлении детской порнографии. 11 привлеченных специалистов в судебных заседаниях, дополнительная и повторная экспертизы в Москве и Санкт-Петербурге, проведенные по назначению суда, не нашли в фотографиях признаков порнографии, а в личности Дмитриева – каких-либо психических отклонений. 4 апреля 2018 года Юрий Дмитриев был оправдан. А 27 июня 2018 года было возбуждено новое уголовное дело, Юрия Дмитриева вновь арестовали. На сегодняшний день судебное следствие, в основном, завершено. Впереди – прения и приговор». Юрий Дмитриев, фото Сергея Маркелова "7X7" Дома раскрываю книгу «Место памяти Сандармох» – 516 страниц с иллюстрациями. Эта книга – для предельно медленного чтения. Фамилии и данные расстрелянных. Справки. Рапорты об исполнении приговоров. Этапные списки с датами расстрелов. Протоколы особой тройки. «На этапном списке к Протоколу особой тройки номер 83. Расстреляны 03.11.1937. Помечены не только изъятые деньги. Но и личные часы заключенных». Не ленитесь прочесть все фамилии казненных и представить себе, что за каждой из них стояла полноценная жизнь, своя и всех им близких: родных, друзей, знакомых – во всех мгновениях счастья и горя, радостей встреч, через решетку или так, по счастливому случаю. Сколько за каждым из расстрелянных различных дел – добрых, а иногда и недобрых (да простятся им недобрые)» – читаю слова Д.С.Лихачева. Читать подряд фамилии расстрелянных невыносимо. Начинаю понимать, как и какой ценой Дмитриев – нерв, стержень и гвоздь. Осужден… Расстрелян… Реабилитирован. Осужден… Расстрелян… Реабилитирован. Осужден… Расстрелян… Реабилитирован. Банул Максим Васильевич, 1894 г.р., уроженец и житель с. Токмазея Тираспольского р-на, Молдавия, молдаванин, беспартийный, крестьянин-хлебороб. Выслан в 1934 в Карелию. Трудпоселенец, проживал: трудпоселок Пиндуши. Бежал, задержан и возвращен в июне 1935. Арестован 13.12.1937. Осужден Тройкой НКВД Карельской АССР 29.12.1937 по ст. 58-10-11 УК РСФСР к ВМН. Расстрелян 09.01.1938. Учтен 10.04.1939 «как осужденный и переданный в лагерь». Реабилитирован прокурором Карелии 12.04.1989. Вместе с ним были высланы в Карелию жена Вера Федоровна, 1899 г. р., и дети: Мария, 1922 г. р.; Никита, 1925 г. р., Дарья, 1927 г. р. Все они бежали в августе 1936 и не были задержаны. (Горло сжимает спазм, буквы чуть плывут перед глазами: «Не задержаны – значит их не нашли, не поймали! Жена и дети спаслись!) Осужден… Расстрелян… Реабилитирован. Осужден… Расстрелян… Реабилитирован. Виртала Степан Агеевич, 1904 г.р., уроженец д. Вокнаволок Калевальского р-на, карел, беспартийный, плотник на Пайской тракторной базе, проживал в Таржепольском с/с Прионежского р-на. Арестован 17.01.1938. Осужден Комиссией НКВД и Прокуратуры СССР 23.02.1938 по ст. 58-10 УК РФСР к ВМН. Расстрелян 06.03. 1938. Реабилитирован Верховным судом СССР 18.07.1956. В Вокнаволок я ездил с горстью кочедыков, пучком стальных линеек и рулонами бересты – учил потомков рунопевцев плетению. В деревне Таржеполь плотничал, реанимировал погибавший дом. Ничто мне не угрожало. Наверное, смогу сносно существовать в северных рассказах Джека Лондона и на Аляске времен «Золотой лихорадки». С высокой степенью вероятности выживу в романах Луиса Ламура и на «Диком западе» времен Фронтира. Но в рассказах Варлама Шаламова и на любом из архипелагов ГУЛАГа будет ждать меня быстрая, неумолимая смерть. «Загадки Сандармоха» Назавтра, 29 января, ровно в такое время как вчера, в читальном зале научной библиотеки ПетрГУ началась презентация книги Сергея Веригина и Армаса Машина: «Загадки Сандармоха». Авторы входят в читальный зал под музыку из фильма «Холодное лето пятьдесят третьего». Они готовились, у них драматургия. С гипотезой, что-де в Сандармохе «могли быть захоронены и советские военнопленные финских концлагерей» смысл фильма стыкуется плохо. Бездумно как-то музыку выбрали: не память же о Лаврентии Берии почтить надумали? Неуместно здесь. Начинает презентацию профессор, доктор исторических наук Юрий Килин. Обещает погрузить «в тот контекст»: С 1918 года Финляндия в состоянии войны, или близко к войне. С академической сдержанностью оправдывает поначалу враждебность агрессивного соседа: «Соседствующие нации часто воюют друг с другом». Но эпическая панорама преступлений против человечности финских солдат слишком ужасна. Поленница из трупов русских солдат на старой фотографии… Сотрудничество финских спецслужб с гестапо… «Истерическая финская русофобия с мистическими ритуалами» (дословно записал цитату)… Офицерские клятвы ненависти к «рюсся» (предельно презрительное прозвище русских)… Размещение военнопленных в существующих лагерях НКВД, где до войны содержались заключенные Белбалтлага… – У финнов нет только ритуального каннибализма, как у японцев. – Честно констатирует историк и завершает преамбулу про Святую Русь в кольце врагов: – Теперь вы в контексте. А я отвлекся, и ненависть к финнам не зацепила меня. Под рассказ о финской истеричной русофобии вспоминаю, как гостил однажды у друга Юсси в доме «на лисьем холме». В зале, над печью, большими буквами выложена поговорка: «Внимательно прислушайся к шелесту ели, у корней которой стоит твое жилище». Огромный стол из сосновых плах – ровесник дома. В кабинете отличная библиотека: есть книги о художнике Аксели Галлен-Калела и о художнике Иване Билибине. Среди книг о путешествиях и восхождениях многие с автографами авторов. Пьем грог и жарим сосиски в камине. Юсси меняет музыку: финские песни под аккордеон сменяют шведскую шаманскую музыку Севера, после саамских ёйков слушаем ДДТ – у Юсси есть все альбомы. Потом вместе стоим без шапок на огромном заснеженном поле с тысячами камней в память о каждом финском и советском солдате, погибшем в незнаменитой Зимней войне в районе Суомуссалми. Один из камней – талантливый парень Ахти Салонен, искусно вырезавший из карельской березы ручку-рысь для Юссиного дома. Построенный в тридцатых годах ХХ века, этот дом чуть не единственный в Суомуссалми пережил Зимнюю войну 1939-1940 гг. Сергей Веригин, фото Максима Алиева. Республика Сергей Веригин солидно темнит про гипотезу Килина-Веригина как результат их параллельной работы в архивах. В Сандармохе МОГУТ БЫТЬ похоронены И советские военнопленные... Не доказано, но и не опровергнуто… Нельзя историю СССР только как историю казней и произвола!.. Дуется на журналистов: «Будто бы передергиваем факты, переписываем историю»… Удивляюсь: Загадки, понимаешь, Сандармоха. Бездоказательный домысел, суть которого – «советские военнопленные могли быть захоронены вот тут», и палец прицельно расстреливает Сандармох». Разве так работают историки? Или эти понимают нечто потаенное и ждут, что вот-вот провернутся тайные шестереночки Истории, и НКВД выбьет какие надо отгадки из кого попало, как во времена Большого террора? Меня начинает одолевать тошнота, но многие зрители хлопают в нужных местах, совсем как на комсомольских собраниях юности. Армаса Машина слушаю вполуха. Я не понимаю, – и это жутко заботит, – я не понимаю, зачем им вот это вот всё? Твердят в один голос примитивную догадку, будто в колдовском мороке. Взрослые, образованные люди: что за помутнение? Неужели оно того стоит? Они гордятся! «Нам никто не заткнет рот никогда!» Люди пришли, и хлопают. Телекамеры и журналисты хлопочут. «Россия, одумайся, ты одурела!» – изумленно бормочу, вспомнив Юрия Карякина и ту ночь 1993 года, после выборов в Государственную думу. Переходят к вопросам. Мужчина благодарит авторов за своевременность. «Книгу не читал, но одобряю», – хвалит другой. «Два раза прочитал!» – льстит третий. Вышедшая к микрофону женщина неожиданно стыдит авторов за попытки опорочить Дмитриева. - Не про Дмитриева книга, – отпирается Армас Машин, – про Дмитриева целую книгу я бы писать не стал. Сергей Веригин, фото Максима Алиева. Республика Тяну руку: тоже-де имею вопрос! Сбивчиво и многословно выхожу на суть: «Учился на биофаке полжизни назад, но плотник я. И, в общем-то, мне понятно, что должна быть и книжка про точку зрения наследников палачей НКВД, которые хотят как-то «передернуть», наврать. Мы, – плотники, – уважаем написанное слово, раз повторяем за веком век: «написано пером – не вырубить топором». Но вот зачем это персонально вам? Проще было бы набрать ведро какашек собачьих да кошачьих, и швырять ими в людей. Такое легче объяснить, чем маленькую книжку, гадящую в мозги». Зачем вы вписались в эту грязную историю?» Авторы легко отбривают: «мнение плотника не разделяем». Ты чего раздухарился, дядя? – презрительно спрашиваю сам себя, как Сергей «Лузга» Басаргин «Копалыча». – Так это… вернутся к власти чекисты – бить будут. – Х-ха, а сейчас-то кто у власти? Тебя мало били? (Ага, нашел-таки связь между презентацией и «Холодным летом пятьдесят третьего»). Кадр из фильма "Холодное лето 53-го" Вот и поговорили. Вот и поговорили две ахматовские России, которые должны были глянуть друг другу в глаза. Ну, глянули: не о чем говорить потомкам тех, что сажали, и потомкам тех, которых посадили. Особенно когда одни снова понемножку сажают других, третьи безмолвствуют, а четвертые уезжают. Презентация книги Сергея Веригина и Армаса Машина о гипотезе Сергея Геннадьевича и Юрия Михайловича проходит в стенах Петрозаводского государственного университета! – запальчиво гвоздит студент-историк. – А презентация книги Дмитриева была в Agriculture club, в «хипстерском месте», где проходят совсем не научные мероприятия». Улыбаюсь невежеству юноши: за пять лет независимое арт-пространство Agriculture club стало авторитетным «подпольным министерством культуры». Это и точка сборки интеллектуалов Петрозаводска, и социокультурная площадка, и место свободы. Редкостный в нашем климате и в нынешние времена «рассадник культуры» дорогого стоит! Армас Машин закругляет вечер на правильной ноте: про вечное звездное небо в глазах одних – и какашки в глазах других. Опять звучит музыка из «Холодного лета пятьдесят третьего». Дома ищу ответы на «загадки Сандармоха» в презентованной Веригиным брошюре. Это общая беда, боль и позор: убитые и пропавшие без вести, сгинувшие в плену. Забытые. Как именно историки выясняли повороты судеб военнопленных финских концлагерей? По каким документам и уликам, какими интеллектуальными усилиями? Как вышли на места захоронений, как узнавали имена погребенных красноармейцев, погибших от расстрелов, побоев и голода, как обличали их мучителей? Никак. Вот вам подборка рассекреченных документов УКР «Смерш» Карельского фронта из Центрального архива ФСБ России по финским лагерям советских военнопленных на территории Медвежьегорского района на 51 листе. Не благодарите. Анализируйте, ищите доказательства. Но чтоб захоронение советских военнопленных финских концлагерей было, – тычут в карту, – в Сандармохе. И два историка «заряжают туфту», неряшливо путая имена и даты в книжке-пустышке. Переписывают из «протокола допроса бывшего военнопленного лагеря № 74 Макаршинова С.И.»: «задержанный агент финской разведки, бывший военнопленный лагеря № 74 г. Медвежьегорск Степан Иванович Макарихин…» Агент финской разведки, ага. Бывший военнопленный лагеря № 73 Колпаков Михаил Иванович тоже признался, что он «агент финской разведки». Получается, в каждом лагере финны организовали по разведшколе, и ну клепать шпионов? Странно: списка архивных документов, на основе которых придумана гипотеза, нет в «Загадках Сандармоха». Но он опубликован в статье Анны Яровой «Переписать Сандармох» из книги Юрия Дмитриева «Место памяти Сандармох». Позорная брошюра. Издателя-то откопали: Йохан Бекман, «официальный представитель самопровозглашённой Донецкой Народной Республики в Финляндии с июля 2014 года». Не книга, а одноразовая подставка под пивные кружки. Две книги передо мной, как две дороги, про которые объяснил Михаил Веллер: «Отсидеться в «нейтральных обывателях» все труднее. Или счет за жилище выкатят нечеловеческий, или твое место в институте займут, или с зарплатой кинут, или на платную демонстрацию идти заставят, и всегда будут лгать тебе в глаза про заботу власти о народе, сами наживая сотни миллионов и миллиарды долларов в год. А ты будешь молчать и утираться. Промолчишь – оп, идешь по одной дороге, вякнешь – окажешься на другой. Идешь потихоньку – опаньки: курит на развилке образина со стволом: «Так ты, мил человек, из полицаев будешь, али за партизан?» А у тебя пять секунд на размышление и семья дома»...