Ценою жизни: как музейные работники спасали шедевры культуры в блокадном Ленинграде

76 лет назад, 27 января 1944 года, состоялось полное освобождение Ленинграда от фашистской блокады, которая длилась целых 872 дня. В память об этих страшных днях «МИР 24» рассказывает, как работники музеев, едва державшиеся на ногах от истощения, уже обреченные на гибель, спасали шедевры живописи и другие музейные ценности. «22 июня 1941 года все работники Эрмитажа были вызваны в музей, – пишет в своих воспоминаниях легендарный академик Иосиф Абгарович Орбели, директор Эрмитажа, полжизни положивший на сохранение и восстановление огромной коллекции музея. – Научные сотрудники Эрмитажа, работники его охраны, технические служащие – все принимали участие в упаковке, затрачивая на еду и отдых не более часа в сутки. А со второго дня к нам пришли на помощь сотни людей, которые любили Эрмитаж. К еде и отдыху этих людей приходилось принуждать приказом!». Принято считать, что музеи Ленинграда приступили к эвакуации своих коллекций с первого дня войны. На самом деле подготовка к возможной эвакуации началась гораздо раньше, еще в конце 30-х годов. Важную роль в этом сыграла Генеральная инвентаризация фондов дворцов-музеев, происходившая в 1938-1939 годах. Тогда была проведена работа по определению ценности музейных коллекций, чтобы понять, что из экспонатов надо вывозить в первую очередь. Возможно поэтому эвакуация сокровищ Эрмитажа, Русского музея и других музеев Ленинграда проходила достаточно организованно. И если бы не замкнувшееся так стремительно кольцо блокады, вывезти удалось бы значительно больше. Тонкости упаковки драгоценных полотен Всего за неделю в одном Государственном Русском музее было снято со стен, вынуто из рам, перемещено в новые места хранения и подготовлено к эвакуации свыше семи с половиной тысяч живописных произведений. И нужно понимать, что это были бесценные шедевры, которые необходимо было упаковать с невероятными предосторожностями. Этим занимались не только музейные работники, но и реставраторы, и художники, и студенты художественных училищ, и просто добровольные помощники. Вот что рассказывает в своей книге Петр Казимирович Балтун, который в военное время исполнял обязанности директора музея: «Для того, чтобы снять со стен такие огромные полотна, как «Последний день Помпеи» Брюллова, «Медный змий» Бруни, требовались усилия нескольких десятков людей, а насчитывалось таких колоссов свыше шестидесяти. Огромные холсты, в 20, 40, 60 квадратных метров каждый следовало осторожно накатать без единой морщинки, без малейшего повреждения пересохшего или пастозно написанного красочного слоя, на специальные валы из фанеры на деревянном каркасе.Поверхность их, безукоризненно гладкая, без всяких неровностей, обтягивалась еще искусственной замшей. Чтобы валы не касались пола, они с торцов заканчивались деревянными колесами. На эту огромную катушку наматывалось по нескольку картин. Между ними прокладывалась плотная бумага, кромки холстов по мере накатки сшивали между собой. Места на полотнах, угрожающие осыпями, закрепляли и заклеивали тонкой папиросной бумагой осетровым клеем. Затем валы с картинами, тщательно запеленутые сверху чистыми холстами, вкатывали в ящики. Все принятые меры себя оправдали. Свидетельство тому – полная сохранность картин, находившихся долгое время на валах в условиях эвакуации, а также и тех, которые хранились в блокадном Ленинграде. С такой же тщательностью упаковывали и другие экспонаты: памятники древнерусского искусства, скульптуру, фарфор, стекло, шпалеры, ткани, произведения графики». Третья эвакуация Эрмитажа «22 июня было воскресным днем, – рассказывает заместитель заведующего Отделом рукописей и документального фонда Государственного Эрмитажа Елена Юрьевна Соломаха. – Наш музей, как и вся страна, работал по 6-дневной неделе, а выходным днем был понедельник. Поэтому 22 июня все сотрудники Эрмитажа оказались на работе. Иосиф Абгарович Орбели собрал их и отпустил всех домой – с тем, чтобы на следующий день сотрудники пришли на работу и приступили к упаковке коллекции. Планы эвакуации были у всех предприятий. Но Орбели подошел к этому вопросу очень серьезно». Малоизвестный факт: эвакуация шедевров не была для Эрмитажа первой. Драгоценная коллекция впервые была эвакуирована на север еще в пору войны с Наполеоном. А в Первую Мировую войну, когда немцы приблизились к Петрограду, коллекция по частям переправлялась в Москву. «Третья эвакуация была хорошо подготовлена, – говорит музейный работник, – заранее были готовы ящики, упаковочные материалы, и каждый сотрудник знал, в какие ящики и как он будет упаковывать ту часть коллекции, за которую он отвечает. Поэтому буквально за неделю был готов первый эшелон, а второй ушел почти сразу вслед за ним. В этих двух эшелонах были отправлены самые ценные экспонаты: картинная галерея, драгоценные произведения». Пути следования в эвакуацию «караванов» с музейными коллекциями в сопровождении научных сотрудников музеев были засекречены, пункты назначения и детали транспортировки известны только ограниченному кругу лиц. Пакет, в котором было указано место назначения, вскрывали только в пути. В некоторых случаях это был лишь промежуточный пункт, и транспортировка продолжалась еще дальше, в глубокий тыл. В подвалах Зимнего Дворца Однако вывезти удалось далеко не все. Часть коллекции Эрмитажа и Русского музея хранилась на первых этажах и в подвалах их зданий. Елена Юрьевна Соломаха рассказывает: «В Эрмитаже оставались в основном произведения декоративно-прикладного искусства, фарфор, серебро и некоторые картины. Эта часть коллекции хранилась на первом этаже Эрмитажа, где уже 8 сентября 1941 года взрывной волной были выбиты многие стекла. Немногим оставшимся смотрительницам надо было успевать дежурить и в залах музея, и в подвале, и на чердаке – сбрасывать «зажигалки» с крыши музея. И еще они работали в качестве сестер милосердия в созданном в помещении Эрмитажа стационаре». По свидетельству будущего директора Эрмитажа, а тогда еще молодого ученого Бориса Борисовича Пиотровского, «в дни сильных бомбардировок Ленинграда подвал музея спасал до двух тысяч человек, постоянно там живших. Кроме сотрудников Эрмитажа и их семей там жили архитекторы, сотрудники Академии наук, Академии художеств, Медицинской академии, артисты и режиссеры театров». Под защитой стен Исаакиевского собора Экспонаты музеев города, которые не успели эвакуировать, включая то, что удалось вывезти из пригородных дворцов-музеев до того, как к ним вплотную приблизился фронт, решено было укрыть за толстыми стенами Исаакиевского собора и в его подвале. Логика этого решения это строилось на том, что Исаакиевский собор противник, скорее всего, захочет сохранить, как репер, то есть точку, по которой наводят орудия. К тому же собор не был военным объектом, и это позволяло надеяться, что бомбить его если и будут, то в самую последнюю очередь. Фото: ТАСС Сияющую позолоту куполов собора закрасили темно-серой масляной краской, под цвет пасмурного неба, а на крыше разместили посты противовоздушной обороны, в которых служили девушки с музыкальным образованием и незрячие «слухачи», которых призывали на военную службу для «отслушивания» приближающихся немецких самолетов. В скверике около собора разместили зенитные орудия. Окна Исаакиевского собора заложили кирпичами и мешками с песком, чтобы защитить музейные коллекции от бомб и фугасов. В общей сложности в соборе хранилось более 120 тысяч музейных ценностей. Ящики с экспонатами стояли штабелями высотой до 6 метров. Передвигаться между ними можно было только в полной темноте по узким проходам. В таких условиях – во тьме и морозной сырости – и работали музейщики: проверяли состояние картин и других экспонатов, выносили их сушить и проветривать, при необходимости даже реставрировали. В этом им помогали сотрудники Эрмитажа: музейщики и реставраторы постоянно были на связи друг с другом. Жили музейщики там же, в подвале собора, где стояла буржуйка и были построены нары. Летом 1941 года, когда сотрудники пригородных музеев перевозили коллекции в собор, никто из них не ожидал, что останется на всю зиму, поэтому они оказались там в летней одежде. К тому же вместе с шестьюдесятью взрослыми в подвале оказалось трое детей сотрудников: четырех, пяти и шести лет. Всех их кое-как одевали и снабжали одеялами ленинградские коллеги. В каменном мешке подвала и в самом соборе, где топили вторую буржуйку, температура всю зиму не поднималась выше 5-7 градусов. К тому же на полу подвала скопился слой воды, и передвигаться приходилось в полной темноте по узким дощечкам, проложенным над нею. Дети в этих условиях сперва играли, а потом уже просто сидели на нарах, прижавшись друг к другу, укрытые одеялами, пока взрослые работали. В обязанности ребят входило поддерживать огонь в буржуйке. Из 60 музейных работников, населявших подвал Исаакиевского собора, 20 человек погибли в первую же зиму от голода и холода. Остальные были настолько ослаблены, что летом 1942 года Управление по делам искусств организовало специальный стационар для их спасения. К тому времени работать могли уже только 12 сотрудников. Всех, кто выжил, переместили в здание гостиницы «Астория», где было устроено общежитие для работников культуры и искусств, в нем поселились и многие из тех, кто перезимовал в подвалах Эрмитажа. Какие тайны сохранил в своих недрах Летний сад Почти чудом сохранился в блокаду и Летний сад. Вот что рассказывал после войны тогдашний главный садовод Летнего и Михайловского садов Петр Кондратьевич Лобанов: «Имущество дворца-музея Петра I было перевезено в Исаакиевский собор, туда же переехала контора дирекции сада и научные сотрудники музея. Неоднократно разрывавшиеся вблизи дворца бомбы и снаряды выбивали взрывной волной стекла, а иногда и целые рамы. В павильон Росси попал снаряд и разрушил часть его со стороны Мойки. Осенью сад заняли войска. В помещении дирекции и в сторожке разместились военные. Нам предложено было перебраться в Михайловский сад. Там тоже разместилась войсковая часть. Команда ПВО и население рыли траншеи». Фото: ТАСС Бомбы, падавшие на газоны в саду, иногда взрывались, выбрасывая вверх землю и делая большие воронки, а иногда уходили глубоко в землю, не разорвавшись. Смотрители сада ежедневно ходили в Летний сад. Не имея возможности справиться с опадающей листвой, они попросили военных помочь им сгребать листья, объяснив им, что при падении зажигательных бомб на землю листва может загореться, взорвать кучи снарядов и уничтожить весь старинный уникальный сад. Они охотно согласились и вместе с рабочими стали сгребать листья. Однажды утром, зайдя в Летний сад, Петр Кондратьевич Лобанов увидел, что ночью в сад приехало еще несколько больших грузовых машин. Оказалось, что это мостовики. Одна из машин заехала на газон и повалила 16-метровый хороший клен. Его это так возмутило, что он сразу же побежал в павильон, где находились военные, и громко закричал: «Что вы, товарищи делаете, защищаете или разрушаете?!». Сказав им, что они должны беречь наше уникальное государственное добро, а не уничтожать его, он предложил им этот клен сейчас же восстановить. Солдаты привязали на высоте трех четвертей роста клена трос и три проволочные расчалки. Привели в действие машину, и она, двигаясь вперед, поставила поваленный клен на место. Клен этот и по сей день растет на газоне у хозяйственного двора со стороны Инженерного замка. «Весной 1942 года разбитый бомбежкой театр был разобран на топливо, а в воронку собран весь валявшийся в саду мусор и сверху разбита клумба, – рассказывает главный садовод. – Эта клумба существует и по сей день. Затем были убраны поломанные деревья и кусты, залечены и приведены в порядок оставшиеся. Мы привели в порядок садовые дорожки, выровняли и засеяли травой газоны, засадили цветами клумбы». «Скульптуры коней Клодта были обмазаны тавотом, зашиты досками и спущены в специально вырытые ниши, а затем засыпаны землей. Когда сверху взошла трава, эти укрытия выглядели как естественные курганы, так что гуляющие в саду и не подозревали, что скрыто в земле». Только весной 1944 года скульптуры коней Клодта, целые и невредимые, были извлечены из земли и установлены на свои прежние места. Возвращение шедевров Когда в 1945 году музейные коллекции начали возвращаться в Ленинград из эвакуации, воодушевлению горожан не было предела! Ведь этот символ мирной, довоенной жизни как нельзя лучше свидетельствовал, что все ужасы войны действительно позади. Директор Русского музея. Балтун вспоминал, что каждый день во двор флигеля России с самого утра входили отряды военных. Из их рядов выступали плотники, электрики, монтеры. Они приводили в порядок пострадавшие за войну залы музея, в которых планировалось открыть первую выставку вернувшихся из эвакуации шедевров. Все остальные шли в фонды помогать компоновать экспонаты, остававшиеся в музее, чтобы освободить место. Из залов надо было выносить также огромное количество ящиков с песком, стоявших там во время блокады для того, чтобы сотрудники музея могли тушить зажигательные бомбы. Очевидцы рассказывают, что не могли сдержать слез, когда впервые после эвакуации увидели великие шедевры, в целости и сохранности вернувшиеся на свои места, словно и не было страшных лет войны Музейные коллекции, которые пережили блокаду в Исаакиевском соборе, еще долго оставались там – вывозить их было некуда, дворцы Петергофа, Пушкина (Царского Села), Ораниенбаума, Красногвардейска (Гатчины) были разрушены. Только в 1948 году последние ящики с экспонатами перевезли в специально созданное для этих целей Центральное хранилище музейных фондов пригородных дворцов-музеев г. Ленинграда. Восстановление же дворцов-музеев заняло несколько десятилетий. Потребовалась и полная реставрации самого Исаакиевского собора, которая длилась 16 лет. Фото: ТАСС Коллекция Эрмитажа вернулась в Ленинград 10 октября 1945 года, 13-го разгрузка была закончена, а 14-го началась развеска картин. Трудно себе представить темпы и напряженность работы по организации выставки в 69 залах за 20 дней! Но уже 8 ноября 1945 года восстановленные залы были открыты для публики. Очевидцы рассказывают, что не могли сдержать слез, когда впервые после эвакуации увидели шедевры Эрмитажа – на своих местах, в целости и сохранности вернувшиеся в город, словно и не было страшных дней войны.