Революция без Владимира Ленина. Улица 1905 года

Началом первой русской революции считается «кровавое воскресенье» - 9 января (22-е – по новому стилю) 1905 года. В то утро многотысячная демонстрация состоялась в Санкт-Петербурге. Рабочие более шестисот предприятий города во главе со священником Георгием Гапоном отправились к Зимнему дворцу, чтобы отдать Николаю II «Петицию о рабочих нуждах». По сути, это была программа насущных задач по перестройке общества. С лозунгами и хоругвями Царь знал о содержании петиции. И даже хотел выйти к участникам демонстрации, принять бумагу, поговорить с людьми. Но ближайшее окружение отговорило его от этой затеи. Негоже мол, самодержцу склонять голову перед чернью. Да и опасно было окунаться в несметную, недобро гудящую толпу… В общем, как часто бывало в российский истории, власти выбрали силовой вариант. Столицу была набита пехотой и кавалерией, отрядами полицейских и жандармов. Демонстранты же, надеясь, что им ничего не грозит, не собирались менять свои намерения. Да и уверены они были, что не прикажет царь-батюшка в них палить из ружей. И потому взяли с собой жен, детишек. И пошли, празднично одетые, по белому снежку, с лозунгами и хоругвями. Двигались дружно, с песнопениями, оживленно балагуря… Демонстранты встречали по дороге дозоры - насупленных солдат с примкнутыми штыками, озабоченных пулеметчиков. Офицеры провожали шествие пустыми, холодными глазами, не снимая рук с пистолетных кобур. В драку уличные дозоры не ввязывались, ждали команды… Чем ближе подходили демонстранты к Зимнему, тем злее становились царевы слуги. Солдаты уже брали людей на прицел, впрочем, иные пытались увещевать – мол, опомнитесь, не будите лиха, разойдитесь. Но рабочие, посуровевшие, нахмуренные, не отступали, пытались объяснить, что с царем им требуется встретиться непременно, ибо жизнь наступила хуже собачьей - душит нищета, лютуют хозяева. Может, монарх к нам снизойдет, облегчит тяжкую участь… Солдатушки, бравы ребятушки В петиции говорилось: «Государь! мы, рабочие и жители города С.-Петербурга разных сословий, наши жены и дети, и беспомощные старцы-родители пришли к тебе, государь, искать правды и защиты. Мы обнищали, нас угнетают, обременяют непосильным трудом, над нами надругаются, в нас не признают людей, к нам относятся как к рабам, которые должны терпеть свою горькую участь и молчать. Мы и терпели, но нас толкают все дальне в омут нищеты, бесправия и невежества, нас душат деспотизм и произвол, и мы задыхаемся. Нет больше сил, государь. Настал предел терпению…» Невдомек было демонстрантам, что царя нет в столице. Разумеется, Николай II знал, что творится в Санкт-Петербурге и вполне мог представить, какое несчастье может сотвориться. Однако оставался безмятежен. Как обычно, любовался природой, беседовал с близкими, распивал чаи, принимал депутации… У Нарвских ворот, возле Троицкого моста, на Шлиссельбургском тракте, Васильевском острове уже слышалась стрельба. Но - еще в воздух. Однако, когда пестрота шубеек, пальто, полушубков залила пространство перед Зимним, грянул оглушительный залп. Один, другой, третий. И целить не надо было – повсюду головы, тела. И солдатушки, бравы ребятушки, потрудились изрядно… Истошно кричали раненые, заходились в крике не тронутые пулями. Валились, заливая снег кровью, убитые – взрослые и дети. Отливали золотом, брошенные иконы… Толпа шарахнулась, поворотила вспять. И тут наперерез обезумевшим людям с гиканьем и свистом, одуревшие от жажды убийства ринулись казачьи сотни. И хрипя, матерясь, кавалеристы кололи, рубили, мозжили головы прикладами. Сколько завалили, покалечили народа безвинного в тот день, не счесть. Гапон срывал с себя рясу, бился в истерике: «Нет больше Бога! Нет больше царя!» После «кровавого воскресенья» народ ожесточился вконец. Хотя взбудоражился еще раньше. В начале 1905 года забастовал Путиловский завод, днями позже – еще несколько предприятий. Вскоре встал весь Санкт-Петербург. Огромный город, продуваемый январскими ветрами, застыл в тревожном оцепенении. О грядущих и уже казавшихся неминуемыми схватках говорили повсюду – в трактирах, лавках, на улицах, в бедных каморках и роскошных особняках. Да и царя, верно, одолевали нехорошие мысли, и он настороженно поглядывал на заиндевевшие окна, зябко потирал руки, слушая доклады о происходящем на питерских улицах. Казалось, что даже петербургские скульптуры глядят настороженно, готовые спрыгнуть с пьедесталов, да схватить булыжник – первейшее и надежнейшее оружие пролетариата… Поезд до станции «Дно» Всегда хочется поразмыслить над фактом – могло ли случиться не так, а иначе? И потекла бы история по другой реке событий, не произошло бы этого, а наступило другое? Стало быть, если бы царь вышел к рабочим, пообещал бы благие перемены, то не случилось бы кровопролития, и народ успокоился? Нет, так думать весьма наивно. «Петиция о рабочих нуждах» была не просто революционной, она грозила устоям самодержавия. В ней содержались не просьбы, не требования, это был ультиматум. Царь не мог его принять, ввиду содержащихся в нем радикальных требований. Это была бы капитуляция, толкающая самодержавный режим на край пропасти. С той поры прошло 115 лет, но мысли составителей петиции и сейчас актуальны. Это, в частности, «немедленное объявление свободы и неприкосновенности личности, свободы слова, печати, свободы собраний, свободы совести в деле религий, всеобщее и обязательное народное образование на государственный счет». Многое из этого так и осталось в мечтах, декларациях. И выполнения главного требования первой русской революции Россия ждет более столетия, но никак не дождется: ответственности министров перед народом и гарантии законности правления, равенство перед законом всех без исключения (курсив мой – В.Б.). Повторяю, принять петицию царю было невозможно. Но и отказ от диалога был губительным! Возможно, императору уместно было выполнить часть требований, а остальные отложить, потянуть время, пока горячие головы охладятся, да выветрится бунтарский дух. Но государь был не в меру горделив, многого не видел и не желал видеть. Полагал, что все само собой успокоится - как стихает дождь, унимается жара. История ничему не научила Николая Александровича Романова. Он и в феврале семнадцатого верил, что самое надежное средство в разговоре с разбушевавшимися подданными – это нагайки, сабли и картечь. Уже все говорили, твердили, кричали о грядущей революции, и только царь пребывал в традиционном покое. Наставлял, приказывал обуздать смутьянов… Все иллюзии растворились на станции с символическим названием «Дно», куда прибыл императорский поезд. В нем самодержцу пришлось угрюмо писать акт об отречении и досадовать, что окрест оказалось столько врагов и изменников… Жизнь и смерть Георгия Гапона Пламя первой русской революции во многом зажег Гапон. Созданное им «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» быстро стало мощной политической силой. Поговаривали, что Гапон связан с полицией и действует по ее указаниям. Так и было - «Собрание…» находилось под наблюдением петербургского градоначальника Ивана Фуллона. Однако Гапон не был полицейским осведомителем. Американский историк Ричард Пайпс в книге «Русская революция» писал, что священник не скрывал своего сотрудничества с властями, но постепенно вышел из-под их влияния, а «к концу 1904 года было уже трудно определить, использует ли полиция Гапона или Гапон полицию». После «кровавого воскресенья» священник скрывался от полиции, а в марте 1905 года отбыл за границу. Там он пользовался огромной популярностью. Лев Троцкий говорил, что это была «фигура почти библейского стиля»... Гапон встречался с революционными вождями - Петром Кропоткиным, Георгием Плехановым, Владимиром Лениным и – по некоторым данным - даже вступил в ряды РСДРП! Кстати, Ленин, при советской власти считавшийся чуть ли не провидцем, «проспал» две революции. В 1905-м он жил в Женеве, отлучившись лишь ненадолго на III съезд РСДРП в Лондон. В 1917 году Ленин обитал в Цюрихе. На одном из собраний он грустно молвил: «Мы, старики, может быть, не доживем до решающих битв этой грядущей революции...» Но вскоре узнал о победе Февральской революции. В статье «Поп Гапон» Ленин писал, что священник мог быть «бессознательным орудием» плана намеренной расправы царя над рабочими. И отмечал: «…Нельзя… безусловно исключить мысль, что поп Гапон мог быть искренним христианским социалистом». В другой статье - «Царь-батюшка и баррикады» Ленин «дополнил» роль священника, посчитав, что рабочие «чувства и уровень знания и политического опыта выразил свящ. Георгий Гапон, и в этом состоит историческое значение той роли, которую сыграл в начале русской революции человек, вчера еще никому неведомый, сегодня ставший героем дня Петербурга, а за Петербургом и всей европейской печати». Вскоре после первой революции жизнь Гапона трагически оборвалась. Его убили в марте 1906 года на даче в Озерках под Санкт-Петербургом. И палачи же распустили слух о «нехорошем, распутном и грешном Гапоне». Возник миф о тесных связях Гапона с охранкой и его предательстве. Слишком уж он был известным и авторитетным и кому-то мозолил глаза… Гапон успел написать воспоминания «История моей жизни». В ней он пытался заглянуть в будущее. Называя события 1905 года, гражданской войной, Гапон предсказал падение монархии… Крупская с наганом Российское самодержавие могло рухнуть и раньше. После «кровавого воскресенья» начались волнения по всей России. В декабре 1905 года начались ожесточенные бои в Москве на Пресне. Большевики, которые лишь слегка «обозначились» в первой русской революции, командировали в Белокаменную некоего Ивана Саммера. Он вошел в историю, но примостился где-то с краю… А что же Ленин? Он, как всегда был деловит, вел дебаты на конференции РСДРП в Финляндии. «С каким подъемом она прошла! - вспоминала жена Ленина, Надежда Крупская. - Это был самый разгар революции, каждый товарищ был охвачен величайшим энтузиазмом, все готовы к бою. В перерывах учились стрелять». Господи, неужели и Ленин палил в мишень, изображающую картонного царя? «Канонада не смолкает, - писала в декабре 1905 года одна из московских газет. - Грохочут пушки, трещат пулеметы... В бою пали уже сотни, а может быть, и тысячи жертв. Быстро редеющие ряды революционеров, расстреливаемых буквально как птицы, ежеминутно пополняются новыми и новыми силами. Боевая дружина превратилась в какую-то многоголовую гидру: вместо каждой отрубленной головы уже вырастают две новые...» Долго, очень долго петербургские сановники, как загипнотизированные, наблюдали за жаркими боями на московских улицах. И не обращали внимания на рапорты генерал-губернатора Москвы Федора Дубасова, умолявшего прислать надежные воинские части. А в дневниках Николая II царила всегдашняя благость: «Утром погулял…», «Мороз немного уменьшился…», «Поехали на елку…», «Весь вечер читал…» Бог весть, чтобы случилось, если бы в Москву не прибыли Ладожский и Семеновский полки. Командир последнего, полковник Георгий Мин приказал «арестованных не иметь и действовать беспощадно». Солдаты вняли командиру и патронов не жалели. Утром 18 декабря 1905 года штаб боевых дружин Пресни отдал приказ о прекращении борьбы. Дружинники растекались по Москве, переодевались, прятались. Некоторые уходили от преследования по льду Москвы-реки. Тюрьмы заполнялись схваченными солдатами и полицейскими революционерами. А дворники бесстрастно счищали с тротуаров и мостовых окровавленный снег…