Пушкин на политическом паркете: интрига Фонтанье и поляки

В 1834 году во Франции появилась книга Виктора Фонтанье «Voyages en Orient, entrepris par ordre du gouvernement franзais, de 1830 а 1833. Deuxiиme voyage en Anatolie» («Путешествия на Восток, предпринятые по повелению французского правительства с 1830 по 1833 годы. Азиатская Турция»). Эта книга быстро получила распространение в Париже, особенно в дипломатическом салоне «Союз». Он был основан в 1828 году известным англоманом герцогом де Гишем и до 1857 года располагался на пересечении улицы Грамона и бульвара Итальянцев. Деловые люди в «Союз» не допускались: это был кружок аристократов-монархистов и дипломатов. Среди членов «Союза» были такие знаменитости, как дипломат Шарль-Морис де Талейран, прославленный граф Альфред д’Орсе, барон Джеймс Ротшильд. Правда, последний был принят не как богатый банкир, а как генеральный консул Австрии в Париже. В этом кругу Фонтанье, в отличие от денди, считали «львом», то есть человеком, возбуждавшим всеобщее любопытство своими свершениями. Ранее он описал свое первое посещение Константинополя в 1821 году в качестве политического агента, прикомандированного к посольству французским правительством. Его новая книга также сопровождалась припиской «по повелению французского правительства», что следовало воспринимать: все изложенное автором является официальной точкой зрения Парижа. Фонтанье оказался в политической моде, был автором новой нашумевшей книги, как и многие другие французские политические агенты или путешественники, побывавшие тогда в Африке, Османской империи или Персии. Интерес к нему был вызван еще и тем, что тогда в эпицентре европейской дипломатии оказался «восточный вопрос», связанный с распадом Османской империи. Во весь рост встала греческая проблема. В июле 1827 года Великобритания, Россия и Франция заключили Лондонскую конвенцию о совместных действиях по защите автономных прав Греции. Но после, когда в октябре 1827 года русско-англо-французская эскадра разгромила турецко-египетский флот в Наваринском сражении, Лондон и Париж заявили о прекращении боевых действий. Султан Махмуд II запретил российским судам проход через проливы и объявил джихад. Отношения были разорваны, а российский посол покинул Константинополь, началась русско-турецкая война, в ходе которой турки безуспешно рассчитывали на посредничество европейских держав. 14 сентября 1829 года между двумя империями был подписан Адрианопольский мир. К России перешла большая часть восточного побережья Черного моря (включая города Анапа, Суджук-кале, Сухум) и дельта Дуная. Османская империя признала переход к России также Грузии, Имеретии, Мингрелии, Гурии, Эриванского и Нахичеванского ханств (переданных Ираном по Туркманчайскому миру). Подтверждала принятые по Аккерманской конвенции 1826 года обязательства по соблюдению автономии Сербии. Молдавии и Валахии предоставлялись автономии, на время проведения реформ в Дунайских княжествах оставались русские войска. Но потом произошло то, что мало кто предполагал. В 1831—1833 годах вали Египта Мухаммед Али выступил против Махмуда II, заняв Палестину, Ливан, Сирию, Киликию, затем вступил в Анатолию. В декабре он одержал победу при Конье и двинулся на Стамбул. Султан, не получив поддержки от западноевропейских держав, обратился к России, дипломатические демарши которой, а также экспедиция российского флота в Босфор, остановили наступление египетского вали. Великобритания и Франция вмешались в конфликт и добились примирения сторон, которые в мае 1833 подписали соглашение в Кютахье: признавая зависимость от Порты и отзывая войска из Малой Азии, Мухаммед Али получал Сиро-Палестинский регион и эялет Адана. Что касается России, то после подписания Ункяр-Искелесийского договора 1833 ее вооруженные силы были эвакуированы. В этой ситуации оценочные официальные суждения по сложившейся ситуации, высказанные в книге Фонтанье, приобретали особую политическую ценность. Но, как выясняется, он повествовал о событиях, свидетелем которых не являлся. Француз описывал арзрумскую кампанию 1829 года, которую возглавлял тогда российский главноуправляющий Грузией и Закавказским краем граф Иван Паскевич. Тогда как сам Фонтанье появился в Трапезунде в качестве консула Франции только в 1830 году. При этом в качестве главных источников информации он называет русских офицеров, которые якобы прибывали к нему в Трапезунд из Тифлиса со специальными поручениями, упоминая, в частности, Якова Костенецкого, который был лишён дворянства и записан рядовым в Куринский полк на Кавказе за участие в «Сунгуровском тайном обществе». Более того, среди своих информаторов Фонтанье называет даже генерала Алексея Ермолова. Француз откровенно собирал политический компромат на Паскевича, как тогда писали, «составлял сатиру на прославленного полководца». Он всячески принижает достижения русской армии, представляя арзрумский поход всего лишь «легкой прогулкой по чужой земле». Но почему в качестве объекта политико-информационной атаки французский правительственный агент выбрал именно Паскевича? В 1830 году граф не только подавил восстание в Польше, которой активно симпатизировала Париж. Он являлся одним из архитекторов в выработке русской стратегии на фоне внезапного перехода русско-турецкой войны в противоборство со складывающейся антироссийской западноевропейской коалицией. Не случайно книга Фонтеньи вскоре оказалась в библиотеке Александра Пушкина, которую тот очень внимательно изучил. Совершив «Путешествие в Арзрум» в 1829 году, зная, как Паскевич брал важнейшие турецкие крепости (Карс, Ардаган, Ахалкалаки, Ахалцих, Пота, Баязет), русский поэт знал, почему Паскевич 30 июня 1829 остановил наступление на Трапезунд, до которого «оставалось всего 200 верст — три дня военного перехода». Пушкина в суждениях французского правительственного агента возмущало все. Вплоть до слов, будто бы Паскевич посылал в Санкт-Петербург «фальшивые победные реляции и ненастоящие захваченные в боях османские знамена». Но больше всего Пушкина возмутило то, что Фонтанье упоминает его самого, «самого известного из русских поэтов», которого подавал в контексте противников политики России в регионе, не пожелавшего «воспеть подвиги своих соотечественников». Именно этот факт, как считал Юрий Тынянов, побудил Пушкина взяться за написание «Путешествия в Арзрум». К тому же и в России шли открытые нападки на поэта — со стороны Фаддея Булгарина. К примеру, 22 марта 1830 года в газете «Северная пчела» была опубликована статья Булгарина. «Итак надежды наши исчезли. Мы думали, что автор «Руслана и Людмилы» устремился за Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев, — писал Булгарин. — Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов, и мы ошиблись. Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опять Онегин, бледный, слабый… сердцу больно, когда взглянешь на эту бесцветную картину». Однако Пушкин ответил на это всего лишь публикацией в шестом номере «Литературной газеты» за 1830 год «Извлечений из путевых записок» (отрывок «Военная Грузинская дорога»). Но, как установили исследователи, материал был написан наспех, в нем обнаружено немало исторических и географических ошибок. Тут немало странного. Дело в том, что поездка Пушкина в действующую армию на Кавказ в 1829 году публично не афишировалась. Но Фонтанье об этом было известно. Откуда? И почему Пушкину пришлось фактически наскоро сколачивать свои «путевые записки» 1829 года, не предназначавшиеся вообще для печати, в которых он ведет полемику с Фонтанье? «Признаюсь: строки французского путешественника, несмотря на лестные эпитеты, были мне гораздо досаднее, нежели брань русских журналов, — напишет Пушкин. — Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня с одной стороны слишком самолюбиво, а с другой слишком непристойно. Я не вмешиваюсь в военные суждения… Это не мое дело». Возможно, Пушкин стремился по каким-то причинам дискредитировать «патриотические» претензии своих реальных противников, обнаруживая их сходство со взглядами француза, известного своим русофобством. Не случайно пушкинисты в предисловии к «Путешествию в Арзрум», усматривают используемые Пушкиным «элементы мистификации». Это заставляет утверждать, что «интрига Фонтанье» до сих пор не раскрыта.